— Вы что-то сами не свой, Артемий Андреевич, — заметил его помощник Алексей, который нашел фирму «Алгоритм», чей специалист проверял Кристину на полиграфе. — Простите, но у вас бледный вид.
— Пожалуй, ты прав. Наверное, съел что-то вчера, — соврал Павлов. — Леша, если что, я на связи.
— Конечно. Я, кстати, забыл вам сказать. Я по вашему поручению делал запросы на Игнатову, помните? Так вот, пришел ответ. Она в интернате номер двадцать, здесь, в Москве.
«И одна девочка выжила! Это я спрятал ее в конуру! Иначе убили бы и ее!» — вспомнил Павлов слова Мыскова. Неужели эта Игнатова и есть та самая девочка?!
Хорошо, он это выяснит в ближайшее время. Но сейчас его интересовал полиграфолог.
Как только адвокат вышел на улицу, он тут же позвонил Родиону Михайловичу:
— Я бы хотел поговорить с вами о той проверке, Родион Михайлович. Вы сказали, что подробности тестирования можно узнать лично.
— Газумеется, Агтемий Андгеевич, — с важностью ответил полиграфолог. — Можете подъезжать хоть сейчас, я сегодня допоздна на габоте.
Спустя час адвокат был в центральном офисе «Алгоритма».
— К сожалению, я только сейчас смог выбраться к вам, — сказал он, пожимая руку специалиста.
— Ничего стгашного. Что именно вас интегесует?
— О каких нюансах вы говорили тогда по телефону? Насколько точны показания самого полиграфа, существует ли какой-то процент того, что устройство можно обмануть?
— Полиггаф учитывает непгоизвольные геакции человека на внешние газдгажители, то есть вопгосы и его ответы, обгабатываемые специальной аппагатугой, выдают интепгетацию — вгет он или говогит пгавду, — начал полиграфолог. — Ответы, не соответствующие истине, в силу стгоения человеческого огганизма вызывают у него инстинктивную геакцию. Скгыть эти геакции невозможно, поскольку испытуемый не может их контголиговать. Вы пгостите, что я делаю такое длинное вступление, просто хочу, чтобы вы понимали суть самого пгоцесса.
— Конечно, конечно, продолжайте.
— Кгистина Владимиговна показалась мне чгезвычайно интегесным человеком, — сказал Родион Михайлович. — Понимаете, Агтемий Андгеевич, сознательный контголь вегетативных функций, котогые связаны с пегеживаниями тех или иных эмоций, для нетгенигованных испытуемых пгактически недоступен. — Он на секунду остановился и поднял вверх указательный палец. — Подчегкиваю, это касается гядового обывателя, нетгенигованного. Когда мы пытаемся говогить непгавду, то в нашем огганизме пгоисходят изменения на физиологическом уговне, и эти изменения улавливает полиггаф. Я говогю о динамике пульса, дыхания, изменении давления, потоотделении и тому подобном. Так вот, детектог лжи выявляет именно индивидуальные особенности, пгисущие каждому из нас. Ведь нельзя сказать, что у всех появляется потоотделение или повышается давление. Так как геакция на физиологическом уговне есть, и человек пока еще не научился ее скгывать, поскольку она возникает без нашего желания, она лишь может менять фогмы и вгемя деятельности. Да, говогят, что полиггаф можно обмануть, напгимег, используя метод «пегеключения внимания». Смысл в том, чтобы при вопгосах, на котогые нужно ответить непгавильно, пегеключиться на дгугие мысли, котогые не вызывают отгицательных эмоций. Но, как специалист, я вам заявляю, что геакция на ложь возникает в тысячу газ быстгее, чем испытуемый пегеключит свое внимание на дгугие воспоминания, а датчики это сгазу фиксигуют. К чему я так долго об этом говогю, Агтемий Андгеевич? — Родион Михайлович сел за стол, сплошь заставленный какими-то хитроумными приборами, датчиками и устройствами с запутанными проводами. — Все показатели Ясновой были в ногме. Она вела себя совегшенно естественно, отвечая на ВСЕ вопгосы. У нее ни газу не изменилось давление, не гасшигились згачки, не участилось дыхание. Мне казалось, что я пговегяю не человека, а гобота. Все ответы давались четко, газмегенно, со сгедней скогостью, котогая хагактегна для стандагтной гечи. Я бы сказал, у нее железная выдегжка.
— Так что же вас смутило, Родион Михайлович? Яснова действительно говорила правду или ей удалось обмануть полиграф?
— Обмануть полиггаф пгактически невозможно. Точность его показателей более девяноста девяти процентов.
— Но есть все-таки вероятность попасть в эту незначительную часть процента?
— Все может быть. У меня самого остались неоднозначные выводы касательно этой пговегки. Знаете, Агтемий Андгеевич, это, конечно, не мое дело, но если хотите быть увегенным на все сто, мы можем пговести еще одно тестигование.
— Я подумаю, — сказал Павлов, про себя подумав, что Кристина вряд ли добровольно на это согласится. Ей нужно было оказаться на свободе — она получила свободу. И проходить повторно какие-то проверки она не будет, лишь только оскорбится на него за подозрения в ее честности.
— Я надеюсь, ваш визит ко мне не был напгасным? Я чувствую, что только посеял сомнения в вашей душе.
— Вы все очень хорошо рассказали, Родион Михайлович. Спасибо вам.
Однако когда адвокат сел в машину, он почувствовал облегчение. Все это только его домыслы и переживания. Любимая женщина согласилась проверить свои слова на полиграфе, результат оказался положительным, а он еще сомневается?!
Он уже намеревался ехать в офис, когда позвонил Григорий:
— Плохие новости, Артем. Мысков мертв.
— Как он умер? — спросил Павлов, в душе сознавая, что давно был готов к такому повороту событий.
— Его нашли в ванной. Вроде ударился головой и потерял сознание. Но тут очень много вопросов. Ты сам понимаешь, я в такие совпадения не очень-то верю.
— Понимаю, — эхом отозвался Артем.
— На столе лежали документы и билет до Москвы, на стуле — свежая рубашка. Так что он действительно собирался лететь к тебе.
Когда Морозов отключился, Павлов неожиданно подумал про свой визит к Бугрову. Может, ниточки тянутся оттуда?
Полигон
На следующий день Дмитрию Олеговичу стало намного лучше. Он принял контрастный душ и долго плескался под тугими струями воды. Затем яростно, до красноты на теле, вытерся грубым полотенцем. Одевшись, собрал по дому все бутылки, в которых еще находились остатки алкоголя, ужаснувшись про себя количеству выпитого, и вынес все это к мусорному контейнеру.
Вернувшись домой, он обнял Веру. Потрясенная его позитивной активностью, она не верила своим глазам. А когда муж как ни в чем не бывало предложил ей сходить на недельке в театр, женщина расчувствовалась и смахнула слезу:
— Конечно, Дима… С большим удовольствием. Я не помню, когда мы были с тобой в театре последний раз.
А потом они пили чай и вместе смотрели какую-то комедию. Вера даже не особенно вдавалась в смысл фильма — настолько ей было хорошо и уютно с мужем. Она все еще не могла осознать, что ее супруг снова стал меняться в лучшую сторону.
— Хочу завтра на стрельбы поехать, — сказал генерал, когда фильм закончился. — В Щербинке полигон недавно в порядок привели, меня постоянно ребята зовут. Хочу пар выпустить. Не будешь возражать?
— Конечно, езжай, — погладила мужа по руке Вера. — Только аккуратней там будь. Может, тебе давление измерить?
Давление немного пошаливало, но в целом Дмитрий Олегович чувствовал себя замечательно. После визита Сержанта он стряхнул с себя все тяжелые воспоминания, которые изматывали его эти последние дни. Бог с ними, с деньгами, с Сержантом он прекратил все отношения, Кристина на свободе, а больше на него надавить было нечем.
В эту ночь он впервые спал без тревожных сновидений.
А утром по телефону подтвердил свое желание ехать на полигон, и дежурный отправил за генералом машину.
Стрельбы прошли замечательно. Бугров с гордостью отметил, что его рука все еще тверда — он перепробовал все, начиная с «макарова» заканчивая гранатометом «ГМ-94». В качестве мишени для проверки меткости из этого монстра служил остов сгоревших «Жигулей», и заряд, выпущенный генералом, окончательно разворотил корпус автомобиля, превратив его в груду железа.
Коллеги радостно загудели, захлопали, Дмитрий Олегович самодовольно улыбался. Ветер трепал его волосы, выбившиеся из-под камуфляжной кепки, он смотрел прямо перед собой на дымящиеся останки кузова «Жигулей».
Внезапно улыбка погасла. Генерал, прищурившись, перевел взгляд на лесополосу, зеленевшую метрах в трехстах от полигона. Ему казалось, что он видит и даже слышит, как ветер шелестит по кронам высоченных берез.
К нему подошел один из подчиненных, подполковник Антон Ешарин.
— Что-то случилось, товарищ генерал? Вы не волнуйтесь, там все оцепили, сюда никто не сунется из местных.
Бугров, не мигая, смотрел на лесной массив. Теперь уже все собравшиеся замолчали, все внимание обратив только на него.
Дмитрий Олегович почувствовал, как заныл его старый шрам, полученный еще там, на войне. Он вдруг отчетливо представил себя на пятнадцать лет моложе, когда, будучи еще старшим лейтенантом, выслеживал в горах Аргунского ущелья боевиков. Ноздри словно воочию ощущали запах гари и палящего солнца, к которому примешивался тяжелый смрад спекшейся крови. А еще пахло смертью.
Он смотрел вперед, и его не покидало ощущение, что там, в лесу, прячется враг. И этот враг сейчас тоже смотрит на него, сжимая в руках свое оружие, что-то шепча себе под нос.
Лишь огромным усилием воли генералу удалось отогнать от себя воспоминания и подавить в себе желание броситься вперед с одной целью — найти и уничтожить противника.
— Дмитрий Олегович? — с волнением спросил подполковник.
— Все в порядке, Антон.
Генерал отвел взгляд от лесополосы и уже осмысленно поглядел на своих коллег. Затем улыбнулся, и эта улыбка была искренней.
— Благодарю за отличную организацию стрельб! — гаркнул он командирским голосом и неторопливо захлопал, с чувством собственного достоинства, размеренно и сочно. — А теперь в баньку, — добавил он, когда все стали рассаживаться по машинам.
— Может, лучше в сауну? Есть у нас одна на примете, финская. Сервис по высшему разряду, — предложил Антон Ешарин.