Вдруг, живо преставив те события, словно они были вчера, старик Со прослезился. Его жена умерла за два года до того, как Тхэвана зачислили в военную академию. Подыль еще ни разу не была на могиле свекрови, которая, как говорили, находилась рядом с лагерем «Ева». Когда однажды девушка пыталась осторожно завести об этом разговор, Тхэван оборвал ее на полуслове, сказав: «Потом».
– В тот вечер на церемонии посвящения мы пели гимн. Нас всех тогда переполняли чувства. А какой церемония была на следующий день…
Держа в руках учебные деревянные винтовки, кадеты маршировали по плацдарму и пели написанную Пак Ёнмином национальную армейскую песню так громко, что от этих звуков дрожала гора Кахалу. После этого полные решимости молодые люди приняли присягу.
«Мы, кадеты Национального военного корпуса Великого Чосона, приложим все усилия для прохождения военной подготовки до тех пор, пока наш народ не обретет независимость. Перед лицом Бога клянемся объединиться и вытерпеть все личные лишения!»
– Даже господин Ли Сынман выступил с речью. Изначально он жил в материковой Америке, но командир Пак позвал его сюда. Отчего же люди, решившие тогда работать единым фронтом, теперь вот так рассорились? Досадно…
Старик Со вздохнул.
Подыль без расспросов догадалась, чью сторону занял Тхэван, будучи кадетом военной академии Пак Ёнмана. Та песня, что он пел вечером на их свадьбе, была «Гимном Чосона» авторства Пак Ёнмана, которую они пели в академии. Тхэван никогда не отстаивал яро своего мнения перед работниками плантаций, но давал себе волю, когда они выпивали с Чэсоном. Он громко кричал, что роспуск нацкорпуса произошел из-за того, что Ли Сынман и его последователи раскололи общество соотечественников на два лагеря, и нужно снова начать военную подготовку. Подыль же склонялась к идеям Ли Сынмана, который считал, что вместо вооруженной борьбы, забирающей человеческие жизни, независимость должна быть достигнута посредством образования и дипломатии. А если говорить совсем честно, то девушке больше всего нравилось мнение Чэсона:
– Черт возьми, что вообще нам дал этот Чосон? Сначала я, семья, а затем страна! Пак Ёнман, Ли Сынман – все эти так называемые лидеры не то что не подают хорошего примера соотечественникам, но все клевещут друг на друга и дерутся, аж противно! Оба негодяи, один не лучше другого! Я ненавижу их обоих, поэтому лучше сам заработаю денег, отправлю детей учиться и сделаю так, чтобы они преуспели в жизни!
Для роспуска национального военного корпуса было много разных причин. Весь мир поделился и вел войну. Япония, будучи союзником Америки, надавила на американцев, потребовав закрыть развернутые на Гавайях военные учения чосонцев. Из-за экономического кризиса и неурожая сильно упали доходы ананасовых ферм, и содержать корпус становилось сложнее. Раскол чосонского общества, как говорил Тхэван, а из-за этого сокращение материальной помощи и поддержки военного корпуса со стороны соотечественников стали еще одной причиной его роспуска.
Национальный корпус в Кахалу закрыли, но военную академию, в которой оставались кадеты, перенесли в сельскохозяйственную общину Вайалуа в Кахуку, и она сохраняла переданные ей традиции, пока ее не закрыли больше года назад. Тхэван как наиболее преданный кадет был с академией до самого ее конца. Примерно в это время парализовало старика Со, и Тхэван ради отца, который всю жизнь занимался сельским хозяйством, остался в Кахуку. Он договорился с хозяином плантаций, у которого был договор с военной академией, что они продолжат заниматься пахотой. После этого он приехал к Чэсону, державшему в Гонолулу галантерейный магазин, и предложил ему работать вместе. Среди чосонских мигрантов было много тех, кто, оставив плантации, начинал свое дело без должных умений и капитала и в итоге терпел неудачу. Быстро потратив свой капитал, Чэсон решил закрыть магазин и присоединиться к лагерю.
– Рабочим нужны те, кто мог бы кормить их и стирать им одежду, не могла бы ваша жена найти женщин, готовых к такой работе?
На просьбу Тхэвана мама Джули собрала женщин, с которыми познакомилась в «Еве». Это были те самые люди, что сейчас жили в лагере.
– Твой муж работает как каторжник, однако он вряд ли что-либо накопил, ведь все уходит командиру Паку. Возьми деньги под свой контроль и начинай копить! Родишь ребенка, и кто знает, сколько получится здесь прожить. У нас та же проблема. Ежель останемся здесь, то всех сыновей придется отправить в школу-интернат, а откуда взять на энто деньги?
Подыль не то что не могла контролировать семейные средства, но даже не знала, сколько Тхэван зарабатывал Довольная тем, что ей давали деньги на жизнь, девушка начала волноваться, услышав, что муж отправляет пожертвования, поэтому не сможет ничего скопить. Тем не менее она не представляла, как поговорить об этом с Тхэваном, от которого за целый день она не слышала и пары слов, и уж тем более не знала, как найти способ контролировать семейный бюджет.
– Отэц, на этой нэделе я схожу на могилу к матери! – сказал Тхэван за ужином, за несколько дней до праздника урожая Чхусок[22].
Когда мужчина говорил с отцом, в его речи сильнее, чем обычно, слышался родной говор. Подыль, которая в это время отделяла рыбу от костей и клала ее свекру в миску с рисом, удивилась и взглянула на мужа. Ей все еще было неловко, что за четыре месяца ее замужества она так и не побывала на могиле свекрови. Праздник Чхусок был в четверг, но большинство холостых рабочих заявили, что отметят его службой в церкви в воскресенье. Рабочие, у которых были семьи, решили сделать то же самое.
– Это ты хорошо придумал! Вот же обрадуется твоя мама, увидев сноху! Да и Тхэсок тоже будет очень рад! На небесах да пущай тоже порадуются!
Старик Со был так счастлив, что на глаза его навернулись слезы. Подыль и не предполагала, что могила Тхэсока находится там же. Ей стало неловко из-за того, что она даже не вспоминала о брате своего мужа, а все думала о Тари.
После ужина Тхэван, по обыкновению, в свете керосиновой лампы читал газету. Он выписывал «Вестник нации», официальное издание Корейской национальной ассоциации на Гавайях, и газету на английском языке, которую печатали на Гавайях. Вид мужа, читающего исписанную от начала до конца крючковатыми буквами газету, вызывал у Подыль восхищение и зависть. Казалось, давным-давно она тоже об этом мечтала. Подыль открыла шкатулку с иголками и принялась штопать рабочую одежду Тхэвана. При виде порезов на одежде, которые появлялись каждый день, ей становилось больно на душе, словно это были раны самого Тхэвана. Минуты, проводимые вместе с мужем перед тем, как лечь спать, были самым любимым временем дня, которое Подыль ждала с нетерпением.
К внутренней стороне порванной ткани Подыль незаметно пришивала обрезки старой рабочей одежды свекра. От девушки требовалось настоящее мастерство, не просто пришить пуговицы или залатать ткань, поэтому работа шла потихоньку. Переживая из-за того, что муж не сможет накопить денег, отправляя пожертвования Пак Ёнману, Подыль была рада снова заняться шитьем.
В комнате, где сидели новобрачные, было слышно только, как шуршит газета. Тхэван сказал, что пойдет в воскресенье к маме на могилу, так, будто сделал объявление, и больше не произнес ни слова. Именно в самые любимые и долгожданные минуты дня Подыль ждало больше всего разочарований и душевной боли, ведь она хотела обсудить события дня, пока они были вместе. Но Тхэван не имел привычки рассказывать ей, как идут дела в полях. Точнее, не так. Он вообще не имел привычки что-нибудь ей рассказывать. Девушка потом узнавала о произошедшем от мамы Джули.
– Дык о чем вы взаправду гуторите по вечерам? – спросила мама Джули.
Подыль стало стыдно, что женщина может узнать об их молчаливых отношениях.
– Тебе ль не знать? Где ж у новобрачных время на твои разговоры?
От слов мамы Тусуна Подыль еще больше бросило в жар.
Желая разговорить Тхэвана, Подыль начала рассказывать мужу то, что услышала в прачечной и от других женщин:
– Сегодня мама Джули и мама Джеймса поссорились. Все начиналось с шуточного спора, кто лучше учится, Джули или Джеймс, но когды мама Джеймса спросила, на кой девочкам быть умными, то началась настоящая перепалка!
Тхэван лишь хмыкнул, переворачивая газету, и Подыль не знала, чему была адресована эта реакция: ее словам или прочитанной статье. Потом ей показалось, что он упрекнул ее в том, что она болтушка или сплетница, и сконфузилась. И все же сегодня общей темой, которую уже затронул Тхэван, было посещение могилы. Когда муж собирался взяться за новую газету, Подыль спросила:
– Ежель мы навестим свекровь, нужно ж приготовить еды для поминок. Могу ль я сделать ее по чосонским традициям?
В преддверии Чхусока мать Подыль готовила незатейливую еду и вместе с детьми отправлялась на могилу мужа, чтобы покосить траву. Она верила, что, если этого не сделать, то души умерших придут на поминки, надев на головы сорняки. Вспомнив об этом, Подыль несколько дней назад рассказала о траве старику Со, и свекор ей ответил, что американские могилы отличаются от чосонских, поэтому бепокоиться о сорняках не стоит.
– Делай как знаешь! – сказал Тхэван, не поднимая глаз от газеты.
И в этот раз их супружеский разговор уперся в холодный ответ Тхэвана. Комната вновь погрузилась в тишину. Не зная, что сказать, Подыль хотела завести разговор о том, что печатали в газете, но разговорить Тхэвана было сложнее, чем отпереть самую крепкую дверь.
Девушку с первого дня заинтересовали газеты, которые читал ее муж. В самом деле, что же там такого написано, от чего вечерами невозможно оторвать глаза? Газеты на английском языке Подыль прочесть не могла, зато почти все статьи «Вестника нации», не считая заголовков, написанных иероглифами, печатались корейской азбукой. Хотя Подыль знала обе эти письменности, понять содержание ей было непросто. Однажды старик Со спросил у Нэнси, младшей сестренки Джули, много ли она знает букв, и попросил прочитать ее «Вестник нации». Девочка ходила в школу корейской письменности при церкви, но убежала, сказав, что не может прочесть газету. Подыль сильно удивилась, узнав, что свекор, который так много всего знает, не умеет читать.