Забежав в комнату, Подыль торопливо открыла конверт. Три листа были плотно исписаны почерком Хончжу, таким же неровным, как ее голос.
«Подыль, смотри же! – зазвучали начальные строки письма голосом подруги. – Я работаю в столовой плантаций Кахулу на острове Мауи. Мне пущай и лучше, чем женщинам, работающим в полях, но, живя здесь, я поняла, что значит страдание. Ежель мне удастся однажды добраться до Чосона, ну и всыплю ж я этим свахам. Пущай я и была вдовой, но ужли можно сватать взамуж в такое место? Кстати, Чо Токсам тоже ругался на того, кто писал за него мне письма. Этот человек живет в одном с нами лагере и подрабатывает тем, что пишет письма вместо неграмотных рабочих. Ну и жадина же этот Чо Токсам! Он дрожал за каждый центик, даже когда я попросила купить один апельсин. И как такой скряга решился потратить деньги, чтоб привезти меня сюды?! И все же он искренний и добрый. Гуторят, что в лагере есть и такие, кто играет и поколачивает своих жен. Допусти он подобное со мной, я бы тут же сбежала…»
Подыль читала письмо, смеясь и плача, будто она и впрямь разговаривает с подругой. Два с половиной листа Хончжу причитала о том, что происходит в ее жизни, после чего спрашивала, как дела у нее и Сонхвы. Она думала, что девушки живут в одном лагере.
«Подыль, Сонхва! Я умираю, как хочу вас увидеть! Как же вам здорово, что вы видитесь друг с другом каждый день и поддерживаете друг друга. Будь я с вами рядом, мне было бы легче, даже несмотря на все недостатки моего мужа! Здесь мне даже некому душу излить».
Подыль стало стыдно, что она так ни разу и не съездила навестить Сонхву. Она хоть и знала, какой человек ее муж, а все же не хотела приезжать, боясь, что это принесет еще больше головной боли. Как она себя ни оправдывала, поступала она нехорошо. Подыль решила, что в скором времени обязательно посетит Сонхву, и тут ее внимание приковали следующие строки письма:
«А еще, Подыль, я жду ребенка. Уже четвертый месяц. Из-за тошноты ничего не могу есть. Прямо как ты на корабле! Стоит мне поесть, как меня тошнит. Ну и что, что это Америка, стоит мне купить даже апельсин, как мой жадинамуж косо на меня смотрит. И все же, наверное, он переживает за ребенка, поэтому сказал мне отдыхать, и вот сейчас я пишу тебе письмо. Ну как же мне быть, Подыль? Теперь я беременна, и я в тупике. От мыслей, что я состарюсь в этом захолустье женой такого деревенщины, как Чо Токсам, у меня закладывает нос и сжимается горло так, что я могу лишь тяжело вздыхать. Я всеми правдами и неправдами уговорю мужа приехать с тобой повидаться, а пока береги себя!»
Подыль выронила из рук письмо на юбку и застыла. Неважно, какие трудности переживала беременная Хончжу, для Подыль эта новость звучала так, будто подруга хвасталась.
После посещения могилы свекрови отношения Подыль с Тхэваном стали еще более неловкими, чем в момент их знакомства. Но первой начала меняться сама Подыль. Следя за настроением мужа, девушка стала нежнее обходиться с Тхэваном, все время заводя разговоры и иногда позволяя себе шутить вместо прежнего натужного общения. Тхэван же тоже постепенно начал говорить больше и даже смеяться, когда они оставались наедине. Они, как самая обычная семейная пара, пресно шутили, занимались любовью, беседовали и так засыпали. Теперь все, чего желала Подыль, – родить ребенка, но никаких новостей пока не было. Девушка думала, что в этом ее вина, и злилась на себя за свой нерегулярный цикл.
В детстве мама говорила Подыль, что если загадать желание при виде радуги, то оно обязательно сбудется. Но она никогда не желала ничего как следует. В Чосоне радуга появлялась очень редко, да и к тому же очень неожиданно. У маленькой Подыль было так много желаний, что, пока она думала, какое же из них выбрать, радуга уже исчезала. После смерти отца и брата она точно определилась с желанием. Но как бы упорно она ни хотела воскрешения близких, чуда так и не произошло. Повзрослев, Подыль прекратила загадывать желания при виде этой пустой и быстро исчезающей радуги.
После письма Хончжу Подыль вновь вернулась к этой практике. Она страстно мечтала, чтобы новая жизнь, пройдя по этой разноцветной дороге, поселилась в ее утробе. Вместе с мыслями о малыше Подыль не покидали переживания за Сонхву. Девушка написала ответ Хончжу, поздравив ее с беременностью и пообещав, что обязательно навестит их общую подругу. А еще она тут же попросила маму Джули узнать, как поживают Сокпо и его семья.
По воскресеньям Тхэван обедал дома. Подыль покупала мясо на кости и долго его варила, затем добавляла к нему мелко нарезанный лук и подавала на стол. И по-прежнему при виде аппетитной еды девушка каждый раз вспоминала мать и братьев. Она неизменно копила заработанные в прачечной деньги. Отправка небольшими суммами обошлась бы дорого, поэтому она ждала, пока накопится сто долларов.
Съев миску супа, Тхэван взялся за газету и уснул. Подыль сидела рядом со свекром в тени папайи, шила и ждала возвращения семьи Джули из церкви. Не успела повозка остановиться у дома семьи Джули, как девушка резко вскочила и побежала навстречу. Оттуда вышла только мама Джули с Тони на руках, Нэнси и Элис пошли за Чэсоном в конюшню. Детям нравилось кормить лошадей.
Пока мама Джули переодевалась из платья для прогулок в повседневное, Подыль качала на руках хнычущего Тони. Ей было интересно узнать, как поживала подруга все это время, и даже сейчас ее мучила тревога. Переодевшись, мама Джули взяла на руки Тони и дала ему грудь.
– Ну как там Сонхва? – спросила Подыль.
– Жена Сокпо не сошлась с лагерными, потому сложно было найти кого-то, кто бы ее знал. К счастью, я встретила соседей, и они мне кое-что рассказали. Правда, не о том, как они живут. Многие ругают не Сокпо, а твою подружку.
– Ругают Сонхву? За что же? – удивилась Подыль.
– Гуторят, мол, она не выполняет домашних обязанностей. Сидит, будто запертый в комнате призрак, никуда не выходит, потому Сокпо приходится ухаживать за ней перед тем, как идти на работу. Говорят, что от такой безрадостной жизни Сокпо снова пристрастился к играм и выпивке.
Подыль вспомнила, как Сонхва хозяйничала на кухне в доме пусанской ачжимэ и то, какую живость она обрела по дороге в Кахуку после, казалось бы, потерянности на огромном многолюдном корабле. В горной деревне в Суричже было страшно, что она сюда не доедет, но по дороге из Пусана с заездом в Кобе она вполне осмелела, поэтому было неясно, что могло заставить ее не выходить теперь из комнаты. Подыль не смогла бы спокойно спать из-за того, что не навестила Сонхву. Возвратившись домой, она рассказала свекру о том, что случилось, и отпросилась съездить к подруге.
– Я разбужу Тхэвана, и поедете вместе! – ответил старик Со.
– Не надо. Пущай отдыхает, а я мигом съезжу. К ужину буду дома.
Девушка зашла в комнату, чтобы переодеться, думая, что Тхэван спит, но он уже проснулся.
– Куда-то собралась? – спросил он. Его голос звучал так, словно доносился откуда-то извне.
– Не спишь? Ты же помнишь мою подругу Сонхву, которая вышла замуж за господина Сокпо? Кажись, с ней случилась беда. Я съезжу ее навестить.
После этих слов Тхэван встал.
– Ты решила поехать одна по незнакомой дороге под таким палящим солнцем? Поедем вместе, – сказал Тхэван, надевая рубашку, висевшую на стене. – Соберешься и выходи! Я схожу в конюшню и запрягу лошадей.
Подыль не успела даже попытаться отговорить Тхэвана, как он уже ушел. У нее не было возможности вежливо отказать мужу, поэтому она переодела только кофту и тоже вышла на улицу. Ей было невтерпеж ждать Тхэвана у дома, поэтому она пошла в конюшню. Подыль думала, что муж запряжет повозку, но Тхэван седлал лишь одну лошадь.
– Мы поедем не в повозке? – спросила удивленно Подыль, которая ни разу не сидела верхом.
– Вдвоем так быстрее. Не волнуйся, ты же поедешь со мной!
Тхэван помог Подыль вдеть ногу в стремя и сесть на спину лошади. Это оказалось выше, чем она предполагала, отчего ей стало очень страшно. Тхэван, усевшись позади девушки, взял поводья, и Подыль оказалась в его крепких объятиях. Как только лошадь начала идти, девушку охватил безумный страх, и она вскрикнула, но благодаря обнимавшему ее мужу потихоньку успокоилась. Под деревьями коу сидели люди за партией в шахматы чанги. При виде пары на лошади они начали свистеть вслед.
Лошадь с супругами на спине скакала по дороге меж тростниковых полей. Звук развевающего одежду ветра был словно приятная сердцу песня. Подыль чувствовала себя так, словно едет не к Сонхве, а на прогулку.
Дом, где жила Сонхва, был окружен деревянным забором, поломанным в разных местах, а маленький дворик густо зарос сорняками. Вьюнок поднимался даже по ведущей в дом лесенке, из-за чего казалось, что он пуст.
– Здесь кто-нибудь есть? Сонхва! Сонхва!
Подыль спустилась с лошади и начала тревожно барабанить в дверь. Спустя какое-то время в окне появилась головка. Исхудавшее лицо было мертвецки бледным.
– Сонхва!
Подыль быстро распахнула створку двери. Дом представлял собой единое пространство без стены, отделяющей кухню от комнаты. Стоило Подыль пройти на кухню, как с лежавшего на полу столика для еды поднялся в воздух рой мух. Девушка пересилила подступившую тошноту и прошла в комнату, которая была на ступеньку выше кухни. Там, на связанной из листьев пандана циновке, безучастно стояла Сонхва. Даже при виде Подыль ее отрешенное выражение лица никак не изменилось.
– Что же ты, Сонхва?!
Подыль резко заключила Сонхву в объятия. Иссохшая в прутик бедняжка покачнулась.
– Отчего ты так похудела?
Подыль оторвала от себя Сонхву, посмотрела на девушку и обомлела. На ее лице были следы синяков. Пока подруга стояла, Подыль закатала рукава ее кофты и заглянула под юбку. Вся кожа пестрела синими и фиолетовыми пятнами.
– Что это за вид? Это Пак Сокпо с тобой такое сотворил? И ты так жила все это время? Прости, прости меня. Я не знала, что ты так живешь! Все будет хорошо!