Полные уверенности слова Тхэвана были для Подыль как нож в спину.
– Но ведь независимость и все остальное имеют смысл, только ежель ты сам будешь жив, – возражала Подыль надломленным голосом.
– С таким настроением не вернуть страну и спустя вечность. Разве сейчас твоя родня не живет, страдая под гнетом японцев? И мои сестры с их семьями? По сравнению с теми, кто с ружьями в руках сражается в Китае, я и палец о палец не ударил. Пусть мне придется потратить все наше состояние, это не сравнится с жертвой людей, которые отдали за Родину жизни!
Тхэван был полон решимости. На Гавайях многие ради Движения за независимость уехали в Шанхай или Пекин. В глазах Тхэвана читалась жажда последовать их примеру. В то же время эти глаза говорили, что он связан с Подыль и Чонхо. Девушка больше не высказывалась на этот счет. Она была благодарна уже за то, что Тхэван рядом. Однако сердце ее сжималось каждый раз, когда подросший Чонхо, делая первые шаги в узкой комнате, на что-нибудь натыкался или падал на пол в магазине. Подыль не знала, что было бы, если бы их семья состояла из них двоих, но сейчас с ними был Чонхо, которого нужно было кормить, одевать и обучать. С самого своего рождения Подыль жила в страхе остаться голодной, поэтому своему сыну она желала, чтобы он никогда подобного не испытал. В отличие от Кахуку, где на заднем дворе в изобилии росли овощи и куры несли яйца, в Гонолулу все стоило денег. По сравнению с жизнью на ферме их нынешнее существование становилось все более скудным, и чувство, что они испытывают лишения, нарастало.
Но трудности были не только финансовые. Тхэван без выходных работал в офисе, а по вечерам допоздна встречался с людьми, поэтому Подыль закрывала магазин одна. Она скучала по их жизни в Кахуку, когда Тхэван непременно возвращался в пять вечера. А еще помимо мужа там были Сонхва и другие женщины, и ей не приходилось скучать одной. Семья Джули жила неподалеку, но все были заняты, поэтому видеться часто было сложно. Хотя на самом деле причина была не в занятости, а в том, что Подыль после недавнего случая было неприятно общаться с мамой Джули.
Воскресным вечером на позапрошлой неделе, впервые за долгое время девушка отправилась навестить семью Джули в Нууану. Гонолулу был не очень большим городом, поэтому весь центр находился в шаговой доступности. Но даже если бы идти было далеко, она бы все равно отправилась пешком ради экономии. Тхэван тоже пообещал вечером зайти в гости. После переезда в город Чэсон устроился на стройку, а мама Джули стирала и убирала в особняке хаоле, находившемся на пляже Ала Моана. По сравнению с Чэсоном, получавшим сорок пять центов в час, зарплата его жены была маленькой, зато, как она говорила, у нее имелась возможность часто приносить домой оставшуюся с вечеринок хозяев еду.
– А Тони ты с собой берешь? – спросила Подыль, чистя картошку и помогая маме Джули приготовить ужин.
Подыль управляла магазином, в котором торговля текла вяло, поэтому она с удовольствием устроилась бы на похожую работу.
– Поначалу брала, но с прошлой недели я его оставляю с Элис в яслях.
– То есть Джули и Нэнси ходят в школу, а Элис и Тони – в ясли. Ну надо же! На энто, поди, уходит куча денег!
– Ну да, мне нужно много работать ради образования детей. Мы отдали в муниципальную школу всех четверых, и это стоит лишь немного дороже, чем школа-интернат для одной только Джули. Вот я всех отвожу по школам, садам, и ощущение, что камень с плеч. Ты тоже отправь Чонхо пораньше в ясли. Ежель он будет один, то отстанет в развитии.
Подыль горестно посмотрела на Чонхо. Он все время проводил вдвоем с мамой и стеснялся незнакомцев, но, кажется, ему нравились дети, и оттого он пытался убежать от Подыль. При виде того, как сын начинает подниматься, держась за мебель, и пытаться играть с другими ребятами, Подыль радовалась и в то же время испытывала сожаление.
– Ты пойми, если хочешь жить и торговать в столице, то нужно наращивать связи! Вступай в Корейское женское общество помощи и ходи в церковь!
Живя в Кахуку, мама Джули особо не придерживалась чьей-либо стороны, но, переехав в Гонолулу, стала активной сторонницей Ли Сынмана. Она даже оставила методистскую церковь и вступила в церковь, основанную Ли.
– Раз мой муж работает на Батальон командира Пака, то с чего бы мне ходить в церковь его противника Ли?
До этого момента Подыль и во сне не могла представить, что они поссорятся с мамой Джули на политической почве.
– Дорогуша, ты сама подумай! Энти сорока-пятидесятилетние со своими деревянными ружьями и тренировками, думаешь, смогут победить японцев? Собрать силы и так непросто, а как же нам тогда добиться независимости, если мы так разделены? Ты же знаешь, что господин Ли стал президентом Временного правительства? Раз так, то вокруг кого мы должны объединиться? Переубеди мужа и заставь его изменить свое решение! Человек, который ходил в Центральную академию, основанную господином Ли, не может так себя вести! – сказала мама Джули, попробовав на соль блюдо и потрясая в воздухе поварешкой.
На стене висел портрет Ли Сынмана. Как только он стал президентом Временного правительства, во многих домах на Гавайях появились его портреты. Тхэван смял его изображение и подпер им комод.
– Ужли можно так поступать с портретом президента?
На замечание Подыль Тхэван ухмыльнулся:
– И вот этот тип называет себя президентом! Ну-ну!
Пак Ёнман отказался от поста министра иностранных дел во Временном правительстве в Шанхае и уехал в Пекин. Он активно развернул вооруженную борьбу против японцев на суше в граничащих с Чосоном Китае и России. Вместе с Син Чхэхо и другими противниками курса Ли Сынмана по достижению независимости дипломатическим путем Пак Ёнман сформировал Совет по продвижению военного объединения, планом которого было собрать разрозненные отряды независимости, борющиеся с Японией. После отъезда Пак Ёнмана в Китай основной задачей Батальона независимости Великого Чосона стала помощь Движению за независимость страны на территории Восточной Азии. Хоть глубоко в душе Подыль поддерживала идеи Ли Сынмана, слова мамы Джули о неблагодарности Тхэвана сильно ее задели.
– Господин Ли стал директором той школы и сменил ее название позже. Когды мой муж там учился, она не имела никакого отношения к доктору Ли, – четко сказала Подыль, которая узнавала про это у Тхэвана, так как мама Джули заводила такой разговор и раньше. – Что мне сказать, правды нет ни на чьей стороне! Каждый раз, когды мы готовили рис, то откладывали по зернышку и отправляли в благотворительный фонд не ради этих двух людей, а ради Чосона. Но разве не господин Ли поделил на два лагеря наших соотечественников и растратил все наши пожертвования?! А мы же одной крови! Ужли лидер может так сильно напортачить в денежном вопросе, что все об этом говорят?
– Энто тебе твой муж сказал? Как энтот Пак Ёнман вообще может так несправедливо обвинять нашего замечательного господина Ли? Теперь я понимаю, какой негодяй энтот твой Пак.
Они спорили еще какое-то время, затем Подыль посадила на спину Чонхо и ушла, не дожидаясь прихода Тхэвана. Как она могла так сильно поссориться с мамой Джули, которая свела их с Тхэваном и была для Подыль как родная сестра?! Девушка заплакала.
Прошел сильный дождь. Уложив спать Чонхо, Подыль подметала перед магазином. Ветром намело листья и солому, которой кормят лошадей, и другой мусор.
– Проходящее мимо счастье заглядывает только в те дома, перед которыми чисто! – По утрам мать Подыль наказывала ее братьям сразу после пробуждения подметать внутренний дворик и крыльцо.
Подыль всегда держала в чистоте магазин снаружи и внутри, снова и снова вспоминая мамину мудрость. Так как убирать только у входа в их здание было невежливо, она подметала и у дверей соседей – у португальской булочной и японской пошивочной мастерской. Не то чтобы ей очень хотелось это делать, но булочник иногда отдавал им непроданный хлеб, а хозяйка-японка из мастерской угощала Чонхо японскими сладостями вагаси, когда Подыль выходила с ним за спиной. Невестка-японка из мастерской смотрела на Подыль с презрением, зато пожилая хозяйка всегда одаривала ее ласковой улыбкой.
Помимо уборки Подыль часто заглядывала в стеклянную витрину пошивочной мастерской. Кроме кимоно, юкаты и другой японской одежды там продавались носовые платочки с рисунками в японском стиле, деревянные сандалии гэта и веера. В мастерскую заходило не меньше туристов-европейцев, чем самих японцев. Уверенная в своем умении шить Подыль сожалела о том, что они держали обувной магазин, а не пошивочную мастерскую.
Пока Подыль гнула спину, подметая землю, перед ней остановилась пара женских туфель коричневого цвета, надетых на белые носочки. Кажется, она уже где-то их видела. После открытия магазина у Подыль появилась привычка разглядывать людей, начиная с обуви. Еще до того, как девушка успела поднять голову, раздался еще более знакомый, чем туфельки, голос:
– Подыль! Энто же моя Подыль!
Это была Хончжу. На ногах у нее были туфли, купленные в Кобе, на спине – малыш, а в руках – чемодан из Пусана. После свадьбы они не виделись ровно два года. За это время Хончжу сильно поправилась и стала похожа на настоящую мамочку. Подыль не верилось, что перед ней стоит подруга, и она лишь хлопала глазами. После переезда они один раз обменялись письмами, но в них ни слова не было про то, что та приедет навестить ее в Гонолулу.
– Подруга, я не призрак, энто же я! Хончжу! – крикнула Хончжу так громко, что прохожие стали оборачиваться.
– Конечно, ты! Надо же! Какими судьбами?
Подыль оставила веник, схватила за руку Хончжу, которая бросила чемодан, и они весело запрыгали. С каждым их движением спавший на спине Хончжу ребенок тоже подпрыгивал.
– Ой-ой, малыша разбудим! А ну-ка дай взглянуть! Назвали Сонгилем же? Какой большой! Пойдем скорее внутрь!
Подыль взяла сумку Хончжу и веник и поспешила в магазин.
– Сними сперва ребенка!