– Здорово! Хотела бы я тоже покончить с этим убыточным магазином. А может, мы тоже туды поедем и для нас подыщется дело? – тоскливо произнесла Подыль. Она знала, что Тхэван ни за что не оставит работу в Батальоне независимости.
– Да что ты! Ужли твой муж уедет отсюда? Или ты сможешь жить, оставив его здесь?
Подыль на секунду задумалась, что было бы, если бы Тхэван остался в офисе, а она уехала одна вместе с Чонхо, но поняла, что ей бы не хотелось бросать мужа даже ради сына. Ее ребенок почти не видит отца, но находится рядом с ним, они не живут далеко друг от друга, а это большая разница. Кому как не самой Подыль, которая выросла без отца, знать об этом. Вместо ответа девушка тяжело вздохнула.
– Потому я тебе говорю, не хочешь ли ты занять мое прежнее место?
Подыль превратилась в слух. Ей негде было оставить сына, а для садика он был слишком мал.
– А с ребенком-то как быть? – Подыль снова приуныла.
– Да сколько раз я тебе талдычила. Ты можешь взять Чонхо с собой. Там большой двор, потому ребенка можно оставить играть там, а самой – работать. Ты же отлично шьешь, так что это будет тебе в помощь. В общем, стоит попробовать!
За неделю работы, с понедельника по субботу, с девяти утра до пяти, платили шесть долларов, что составляло двадцать четыре доллара в месяц. Если мужчины за работу на плантациях получали в месяц тридцать долларов, то, беря в расчет характер работы и время, оплата была не такой уж и маленькой.
– Спасибо, сестра! Большое спасибо! – радовалась и благодарила Подыль, будто уже получила работу.
– Будет! Скажешь спасибо, когда все утрясем. Женщина, которой я тебя представлю, очень приятная и добрая. А еще у хозяев того дома четверо детей, и они иногда дают поношенную одежду и разрешают забрать оставшуюся с вечеринки еду.
– Спасибо! Спасибо! Ежель все удастся, то я тебя не подведу и буду усердно работать!
Было решено пойти в тот дом на следующий же день. Подыль возвращалась домой с легким сердцем. Казалось, что двадцать четыре доллара уже у нее в кармане, поэтому она впервые за долгое время зашла в мясную лавку и купила свинины. Продавец положил ей еще кусок сала, сказав, что это «вдовесок». Видимо, удача уже настигала ее.
Тхэван ушел на работу, и Подыль, завершив приготовления, вместе с Чонхо вышла из дома. После закрытия магазина и переезда на улицу Панчбоул аренда стала дешевле и до работы было ближе. Двухлетний Чонхо отлично ходил сам, но такими темпами на путь до работы ушло бы много времени, поэтому Подыль несла ребенка на спине.
Особняк располагался на пляже Ала Моана, а сад был большим, словно целый парк. Хозяин дома мистер Робсон был богачом и владел несколькими рыболовецкими судами. Говорили, что раньше он жил на континенте, в Портленде, но, приехав из-за его работы на Гавайи, вся семья влюбилась в местные пейзажи, и они здесь остались. У Робсонов были две дочери, которые ходили в начальную школу, и два пятилетних сына-близнеца. Подыль, работавшая далеко от самого особняка, только издали видела, как дети возвращаются на машине из школы или из садика. Впрочем, она почти ни разу не встречалась не то что с мистером Робсоном, но даже с хозяйкой поместья – его женой.
В особняке, где часто проводились вечеринки, было почти двадцать комнат и уборных, поэтому там помимо повара, садовника и няни жило много постоянной прислуги и временных рабочих. За прислугу в доме отвечала коренная гавайка Мэрика. Именно о ней мама Джули говорила, что она добрый человек.
Из всей многочисленной прислуги чосонкой была лишь Подыль. Даже приехав на Гавайи, девушка почти все время жила среди своих соотечественников, поэтому, когда она узнала, что ей придется работать с людьми, с которыми она не сможет общаться на одном языке, ее внезапно охватил страх. Тем не менее, увидев доброе отношение Мэрики и ее теплую улыбку, а также вспомнив, что мама Джули справлялась с работой, Подыль тут же осмелела. К тому же приятно работать, не волнуясь за то, на чьей стороне политической борьбы ты находишься – Пак Ёнмана или Ли Сынмана.
Подыль поручили стирку. Мама Джули вместе с двумя филиппинками убирала дом и стирала, но Подыль была привязана к сыну, поэтому одна занималась всей стиркой в прачечной рядом с ночлежкой для прислуги. Оттуда она могла работать и присматривать за Чонхо, играющим на заднем дворе. Подыль думала, что обстирать шестерых человек не составит труда, однако была поражена, узнав, что все шестеро Робсонов сменяют по несколько нарядов за день.
В Чосоне у бесчисленного множества людей было всего по одному комплекту одежды на каждое время года. Даже на жарких Гавайях грязная рабочая одежда могла стираться каждый день, но обычную носили по несколько дней. Однако богатые хаоле надевали новое платье, меняя род занятий, будь то прием пищи, вечеринка, спорт. Помимо одежды очень часто меняли простыни, покрывала и шторы. Казалось, что всеми вещами из стирки одной лишь семьи Робсон можно было бы одеть все население Чосона! Подыль очень поздно поняла, насколько жалким для хаоле было вареное яйцо, которое она предлагала девочке на станции Кахуку.
Пока девушка стирала, гладила, пришивала оторвавшиеся пуговицы и штопала, Чонхо играл во дворике за ночлежкой. Там цвели белыми цветами плюмерии, источая сладкий аромат. При виде сына, в одиночку играющего с раковинами моллюсков, землей или упавшими с деревьев цветами или плодами, Подыль радовалась и в то же время грустила. Она пообещала себе, что до того, как сын вырастет, она накопит денег и отправит его в садик.
Однажды Мэрика принесла лошадь-качалку – старую игрушку хозяйских детей. Подножка с одной стороны была сломана, однако, радостно покачавшись, Чонхо не захотел с нее слезать. Когда пришло время возращаться домой, Подыль пришлось сильно постараться, чтобы успокоить сына и уговорить пойти домой. Другие работники часто играли с Чонхо, а иногда и подкармливали, и малыш стал меньше бояться незнакомых людей. Подыль была довольна работой. Стирки было так много, что она сильно утомлялась, но вряд ли бы нашлось место, где она могла бы так спокойно работать и при этом брать с собой Чонхо. К тому же ей не хотелось упускать место, где, как говорила мама Джули, иногда можно было получить поношенную одежду или старую игрушку близнецов и забрать оставшуюся с вечеринки еду с собой.
Незаметно прошло шесть месяцев с тех пор, как Подыль начала работать в особняке Робсонов. На заднем дворе ночлежки прислуга готовила и ела: похожее на кашу блюдо пои, приготовленное на воде из вареного и смолотого растения таро, и жареную рыбу в широких листьях растения ти. Мэрика сказала Подыль, что они могли бы есть все вместе, но, поскольку их блюда пришлись девушке не по вкусу, она приносила еду из дома.
Первым распробовал гавайскую еду Чонхо. После того как он съел лаулау, блюдо на пару из свинины, завернутой в листья ти, он с удовольствием ел все, что бы гавайцы ни приготовили. Когда в обед Подыль доставала свой перекус – рис и кимчхи из редьки, – Чонхо незаметно убегал и поглядывал на стол прислуги. Девушка постепенно приносила из дома все меньше и меньше еды и в итоге стала почти всегда обедать с другими работниками.
Помимо стирки Подыль поручили новую обязанность. Совсем скоро после начала работы в особняке Подыль не смогла отстирать пятно на подоле платья одной из дочерей Робсонов и спросила у Мэрики, можно ли тогда сделать вышивку, чтобы его скрыть. Увидев цветочную вышивку на платье, хозяйка дома, миссис Робсон, вызвала Подыль к себе. Следуя за Мэрикой, девушка впервые попала в сад особняка. Казалось, в нем собрали все растения и цветы, которые можно было увидеть на Гавайях. А еще там летали птицы. С одной стороны такого сада, который казался роскошнее, чем королевский дворец, располагалась игровая площадка с качелями, горкой, велосипедом, бревенчатым домиком и песочницей. Подыль до смерти завидовала такой роскоши. Ей очень сильно захотелось хотя бы разок привести сюда Чонхо поиграть, ведь он был счастлив даже сломанной лошадке-качалке.
Когда Подыль прошла босиком в зал, Мэрика улыбнулась и попросила ее обуться. Девушка залилась краской, стыдясь оставленных на полу следов потных ног. Внутри особняк был в сто раз больше, чем воображала себе девушка при виде домов западных людей в Кобе, а все пространство заставлено первоклассной мебелью, которую девушка не то что никогда не видела, но даже представить себе не могла. На потолке, поднимая ветер, крутил лопастями огромный вентилятор, а из окон виднелось вздымавшееся белыми волнами море. Казалось, это море было Подыль незнакомо.
Присев на краешек дивана, Подыль ждала миссис Робсон. Через какое-то время появилась женщина в платье с длинным подолом. Показав нарисованный на бумаге цветочный узор, она попросила Подыль расшить им настольные салфетки. Она сказала, что это фамильный герб семьи Робсон. Несмотря на то что миссис Робсон говорила по-английски, а Мэрика переводила ее слова на гавайский, Подыль быстро угадывала, о чем шла речь. Увидев вышивку девушки, миссис Робсон была очень довольна ее работой. Она заплатила Подыль отдельно, и Подыль была рада неожиданному заработку.
31 июня 1921 года ездивший к Временному правительству в Шанхай Ли Сынман вернулся обратно. Соотечественники были взволнованы возвращением президента Временного правительства, но Подыль до этого не было никакого дела. Она так и не сошлась ни с кем из Чосона, поэтому ей даже не от кого было услышать эти новости, но так было даже спокойней. Тхэван по-прежнему был занят. За день Подыль настолько уставала, что ложилась спать, не дождавшись мужа. Да и Тхэван, тративший столько энергии вне дома, возвращался и тут же падал спать, не говоря ни слова. Подыль иногда становилось грустно оттого, что они были женаты меньше трех лет, а походили на тех, кто прожил в браке все тридцать, но долго об этом думать у нее не было сил. Настолько, что она не просто не волновалась о том, что у них пока не появилось второго малыша, а была этому, скорее, рада.