Истерзанные нервы Евдокии едва не приказали ей упасть в канаву и накрыться придорожным лопухом. Но мозг уже суммировал увиденное: по заштатной бетонной дороге мчался пятьсот семидесятый «лексус» с тонированными круче положенного стеклами. А что могло понадобиться навороченному дорогущему автомобилю в затрапезной деревеньке, где каменных домов – раз-два и обчелся, а?
Пожалуй, ничего. Только Дуся Землероева.
Евдокия храбро вышла на середину дороги и выставила вверх расставленные руки. На бампере приблизившегося джипа Дуся разглядела номера московского региона, за ветровым стеклом удивленно вытягивалось лицо драгоценного авторитета Александра Сергеевича.
Евдокия понимала, как ужасно выглядит. Миронов понимал, что девушке ДОСТАЛОСЬ, но удержать на лице невозмутимое выражение получилось не сразу. Лицо Александра Сергеевича сделалось непробиваемо сердечным, лишь когда он выпрыгнул на землю из машины.
Если бы кто-то менее полусуток назад сказал Дусе, что вид страшенного Мирона ей покажется лучшим в мире сном, Землероева повертела б пальцем у виска. Мирон – кошмар, считала Дуся. Кровососущий зверь и живоглот.
Но в тот момент Землероева висела на шее кровососущего живоглота и ножками болтала в воздухе:
– Александр Сергеевич, Александр Сергеевич….
Зверь нежно гладил Дусю по спине и ждал, пока она наплачется и вымолвит что-то кроме его имени. По обеим сторонам от скульптурной композиции «Враги становятся друзьями» застыло скульптурно неподвижное оформление из парней в черных пиджаках, под мышкой одного угадывалась непустая кобура. Дуся парней знала: один был шофером Анатолием, второй – охранник Дима. (Не так давно охранник, представившийся как Димон пытался всерьез за Землероевой ухаживать.)
Дуся нащупала ногами землю, отцепилась от шеи Александра Сергеевича и, шмыгнув носом, провела под ним ребром невероятно грязной ладошки. Если взять по гамбургскому счету, качественно Евдокия не расплакалась – разнюнилась немного, слезками слегка побрызгала. Хотя, прямо скажем, собиралась разрыдаться до истерики, упасть на землю и немножечко побиться в корчах. Еще недавно так представлялась Дусе встреча со спасителем.
Но сдюжила. Внимательно нахмуренные мужики не лучшая компания для слез и падания на землю, и Александр Сергеевич – отнюдь не девичья не жилетка. Евдокия прерывисто вздохнула, нервно передернула плечами…
– Пойдем, – сказал Сергеевич и повел сыщицу к джипу.
Помог усесться на заднее сиденье и сел рядом. Невозмутимое, ко всему привыкшее окружение заняло передние места.
Джип плавно развернулся и тронулся вперед.
– Почему ты не отвечала на мои звонки? – хмуро, чуть недовольно глядя в ветровое стекло, поинтересовался Мирон. – Я тебе раз двадцать звонил. Уже начал переживать, что зря сорвался.
Дуся опустила голову. Только сейчас, каждой клеточкой тела, каждой порой и тончайшим, вздыбленным от омерзения волоском, Евдокия поняла, почему жертвы изнасилований так редко обращаются в полицию.
Рассказывать – это все равно что заново, как наяву, переживать кошмар. Вспоминать – все равно что вновь почувствовать грубые, безжалостные руки на беззащитном теле.
Это невозможно. Мерзко! Отвратительно! Бесчеловечно! Рассказывать мужчинам – постовым, полицейским, следователям, родному папе, без разницы кому! – о том, как с тобой поступили, противно сакральному женскому естеству!
– У меня мобильник отобрали, – с усилием вякнула Евдокия.
– Кто? – слегка напрягся Саша.
– Да так… перепившие деревенские идиоты.
Миронов с подозрением покосился на Землероеву:
– Ты с ними пила?
– С чего это вдруг?!
– От тебя за версту водкой несет.
Вот именно подобных обвинений жертвы изнасилований и боятся!
Дуся не пила, ее обливали. Она не загуляла с деревенской молодежью, позволив всяческие вольности, практически напросившись на наезд! Она реально пострадала ни за что!
И только это. Только этот, чуть-чуть, слегка презрительный взгляд п р а в и л ь н о г о уголовника заставил Евдокию приступить к рассказу. Хоть ей и было до тошноты противно, так как казалось, что она оправдывается.
…Заканчивая повесть, Дуся совсем опустила голову. Теребила грязными пальчиками изорванный подол.
– Останови машину, – глухо произнес авторитет. И, когда водитель начал притормаживать, приказал: – Разворачивай обратно!
Судя по тому, как на щеках водителя Толяна загуляли желваки, кое-что из рассказа Евдокии он услышал. Димон тоже боялся повернуться и встретиться глазами с униженной девчонкой. Сидел, окостенев плечами, смотрел перед собой. И только уши мужика пылали, как возмущенные коммунистические стяги на революционных баррикадах, выдавая настроение.
По единственной длинной улице деревни медленно полз «лексус». Ребятня сбегалась поглазеть на навороченный автомобиль. Заинтересованные взрослые выглядывали из ворот и окон. Машина проезжала по селу уже второй раз: перепуганная нескрываемой злостью Миронова, Евдокия никак не могла «вспомнить» дом, куда ее привела четверка отморозков. Девушка медлила, надеялась дождаться, пока у Саши хоть чуть-чуть спадет температура гнева, надеялась спустить ситуацию на тормозах. Мирон приехал в Н-ск по делу – спасать дорогого для Дуси человека. Если сейчас он круто выступит в деревне… Какие могут быть последствия? Чем закончится разборка?
Вызовом полиции? Облавой на разошедшихся чужаков?
Сыщица уже корила себя за болтливость. Им надо ехать выручать Васильевича, а брутальный дяденька-рецидивист решил некисло поиграть в благородного заступника!
– Не помню я… – смущенно вякала Землероева, – темно было. Может, ну их? Поехали отсюда…
– Толян, – коротко и выразительно приказал авторитет.
Шофер остановил машину, из открытого автомобильного окна пальцем подманил подростка:
– Ей, парень. Где у вас тут самогонщица Мальвина или Манька живет?
Парнишка молча выставил руку на покосившуюся калитку. Евдокия испуганно заерзала:
– Александр Сергеевич! Только не надо никого калечить! Пожалуйста!
Миронов повернулся к Дусе всем корпусом, тягуче и серьезно посмотрел в ее глаза и произнес:
– Как скажешь.
7 отрывок
Запертая изнутри на железную задвижку обшарпанная дверь слетела с петель от мощного пинка ногой. Мирон ворвался в хату самогонщицы, как рассвирепевший буйвол во главе свирепого стада. Пролетел вонючие замусоренные сени, влетел в большую квадратную комнату.
Евдокия послушно и испуганно семенила в хвосте мстителей.
На узкой кровати с продавленным до пола матрасом, под серой простыней колыхалась и ворочалась слоновья туша. Выкаченные заспанные глаза Мальвины ошалело таращились на входящих в комнату мужиков. Евдокию за спиной Миронова самогонщица еще не видела, натягивала засаленную простынь на безразмерную грудь.
– Вы чё, касатики… вы кто…
Мирон встал в центре комнаты. Набычил голову. Его глаз Евдокия видеть не могла, но, судя по тому, как посинели жирные губы бабы, догадалась, что взгляд авторитета не обещал хозяйке легкой смерти.
– Ты кто такой-то?! – сипло выдавила толстуха. – Чего надо?!
С мерзкой бабой Мирон заговорил с натугой, через силу:
– Это ты, урна привокзальная, вчера мою сестренку обобрала?
– Я? А? Что? Какую сестренку?!
– Да ту, что вчера к тебе за помощью пришла!!!
Толстуха подобралась, присела и талантливо изобразила изумление:
– Какую сестренку? Ничего не видела, спала всю ночь…
И тут из-за спины Мирона, подталкиваемая шофером Толей, вышла Евдокия. Челюсть Мальвины утянула вниз четыре подбородка.
Вероятно, баба думала, что никогда уже не встретит заблудившуюся девушку. Не исключено, самогонщица забыла о девчонке через секунду после того, как за парнями захлопнулась ее калитка.
Появлении живой и невредимой Евдокии вызвало у тетки шок. Секунд тридцать самогонщица очумело хлопала глазищами, потом наморщила лоб, зашевелила мокрыми губами и сочинила вопль:
– Радость-то какая! Нашла своих, моя хорошая! Я ж тебе телефон дала, помню, помню!
На свешенных вдоль тела Сашиных руках до посинения костяшек сжались кулаки. Почему он не ударил мерзкую бабу, как сдержался, Евдокия не поняла, хоть видела, как у авторитета руки зачесались.
Миронова опередил Димон. Проскочил мимо шефа и врезал тетке мощную пощечину!
Голова Мальвины отлетела до стены, ударилась…
– Не надо! – закричала Дуся.
Мальвина, поскуливая, колыхалась на кровати.
– Сережки где? – протягивая к бабе раскрытую ладонь, с опасным хуже бешенства безразличием спросил Миронов.
– А здесь. А счас, – забормотала самогонщица, – припрятала тут понадежней…
Тетка рухнула с кровати и, задирая толстый зад, поползла под продавленный матрас к тайнику. Миронов сплюнул и отвернулся от неприглядного зрелища. Как только получил позолоченных котят и кулончик на цепочке, наклонился над оставшейся на полу Мальвиной и прохрипел:
– Где эти пидоры гнойные?
– Что? – перепугано пискнула старуха. – Кто?
– Кто мою сестру обидел?! Говори! Запалю, с-с-сука!
По пыльной деревенской улице на подламывающихся ногах семенила баба в расхристанном фланелевом халате. Под халатом и ночной рубашкой болтались раздутые арбузные груди, тетка то и дело теряла грязнущие шлепанцы, пыталась на ходу оправдываться:
– А я что… что я могла-то?! Митяй меня б со свету сжил!.. С ним тут никто не связывается!
За теткой размашисто шагали три мрачных мужика в костюмах. Судя по прикиду, Мирон сорвался к Дусе из какого-то ночного клуба или ресторана, отличные выходные штиблеты Александра Сергеевича покрывались мелкой пылью. Почти от каждого дома на процессию таращились сельчане, но на выручку Мальвине никто не дернулся. И слова не сказал в защиту.
Толстуха подвела «гостей» к невысокому голубому штакетнику, ткнула пальцем на вполне приличный крепкий дом:
– Тут. Тут они живут, касатики. С бабкой Агриппиной. Вот она, глядите.