Наконец, из-за поворота с большой аллеи вывернул экипаж в сопровождении конной охраны. Остановился у подножия лестницы. Тут же подбежали лакеи. Один развернул подножку, другой взялся за ручку дверцы.
Мне казалось, что я не могу дышать. Руки дрожали так, что муфта ходила ходуном. Если мегера видит меня, наверняка радуется. Мне уже не удавалось скрыть волнение. Я пристально смотрела на дверцу кареты, которая, как казалось, открывалась непозволительно медленно. Во рту пересохло, уши заложило. Сердце пропустило удар.
И я, наконец, увидела своего мужа.
Глава 16
Я бы хотела, чтобы глаза мне врали. Морок, болезнь, сумасшествие… да что угодно! Да, няня всегда твердила, что внешность — не главное, но… Я искренне надеялась, что этот человек — не мой муж. Это слишком жестоко. Кто угодно, только не он! Но из экипажа больше никто не вышел.
Как бы мы с Пилар не смеялись тогда, но мой супруг, судя по всему, впрямь пошел в мать. Он едва протиснулся в дверцу кареты, ступил на снег и лениво огляделся. И меня просто поразило надменное, чванливое выражение его лица с плотно сжатым бантиком влажных губ. Няня называла такие… куриной задницей. Не слишком низок, но и не высок, отчего казался только толще. Дорожное платье сидело на нем впритирку. Весь натянутый, как барабан. Казалось, ударь — и раздастся гул. Наливные красные щеки, судя по всему, были щедро нарумянены, и подпирали маленькие шустрые глазки.
Герцог Кальдерон де ла Серда ничем не походил на своих братьев. Решительно ничем. Ни стати, ни породы. Все то, чем его мать так бесстыдно упрекала меня! Судя по всему, та воистину не видела соринку в собственном глазу! И я все еще не могла прийти в себя. Все еще надеялась, что это не он. Не мой муж. Что это просто недоразумение. Но лакей уже закрыл каретную дверцу, сложил подножку и подал сигнал кучеру. Опустевший экипаж отъехал от подъезда, за ним последовала конная стража. Надежды больше не было.
И вновь накатывала дурнота. Сейчас я искренне хотела, чтобы этот человек не обратил на меня никакого внимания. Чтобы прошел, не заметив, как и предрекала ведьма. И хотелось разрыдаться. Какой же тупицей я чувствовала себя в своих изумрудах! В этом платье! Хотелось бежать, сломя голову. Немедленно все снять. Но если бы все решалось простой переменой платья… Боже! Неужели теперь мне придется всю свою жизнь провести с этим откормленным мерзким боровом и его невыносимой матерью? Боже… Такого тандема я уже не вынесу… К подобному я не была готова... Нет, я не пыталась заранее составить какой-то идеальный образ, не витала в мечтах, но даже не сомневалась, что старший брат в определенной степени будет похож на прочих. Эта мысль меня успокаивала. Высокий, стройный, с острыми чертами. Пусть неприветливый и холодный. Пусть презрительный и злой. Пусть. Но не омерзительный! Только не омерзительный! У них сильная кровь! Разве могут фамильные черты пропасть без следа? Я была готова ко многому, но не ожидала такого удара!
И в груди заныло, затянуло… Конечно, в браке по расчету все это не имело значения, но… при одной мысли о супружеском долге меня теперь мутило и выворачивало. Вырывалось сумасшедшим протестом. Нет! Это будет выше моих сил. Нет! Я бы предпочла навсегда остаться в той хижине, в снегу, и калечить руки отваром. Но не здесь. Не с законным мужем. Теперь я, кажется, и сама готова была попытаться расторгнуть этот брак. Неважно, как! Пойти к ведьме на поклон и сказать, что теперь готова искать выход из положения по обоюдному согласию? Просить прощения? Да, это будет унизительно. Но даже это унижение лучше, чем быть связанной с человеком, на которого не можешь даже смотреть. Ведь я для себя все отсрочила до этого самого момента, до этого взгляда. Сейчас примирение с ведьмой представлялось хоть каким-то выходом. Единственным выходом…
Няня бы сказала, что во мне говорила капризная ранимая маленькая девочка, которая ничего не хочет знать о долге и здравом смысле. Но я и была этой ранимой маленькой девочкой. Просто прятала ее глубоко-глубоко внутри. Прятала от всех, даже от самой себя. И в груди наливалось горьким отчаянием. Не хочу… Не хочу! Я чувствовала себя такой несчастной! Самой несчастной на свете…
Да, я забыла о манерах. О том, что нужно держать лицо. И теперь мой ужас увидели все. Я буквально почувствовала на себе взгляд, подняла голову. Рамон. А, может Мануэль… Я не различала близнецов, для меня они были совершенно одинаковыми, одним целым. Если мегера не видела меня сейчас своими глазами, ей, разумеется, эти двое все донесут в самых ярких красках. Что ж… пусть доносят. Теперь мне все равно.
Близнецы ринулись с лестницы навстречу брату, обступили с двух сторон и повели наверх. Слуги кланялись. Теперь я с ужасом ждала, что поравняюсь с ним, увижу своего кошмарного мужа ближе. Эти омерзительные губы, вымазанные щеки… Я молилась о том, чтобы он меня не заметил. Проигнорировал. Прошел мимо. Выдохнула с невыразимым облегчением, когда так и произошло. Я была благодарна ему за это. Да, вышло так, как предрекла свекровь…
Все ушли в дом, а я еще долго стояла на морозе, смотрела вдаль невидящим взглядом. Чтобы не раскиснуть, не реветь. Радовалась, что здесь не было Пилар. Она начала бы причитать. Или убеждать, что все не так плохо. И стало бы еще невыносимее. Лучше, чтобы она подольше не отыскала меня.
Я спустилась с лестницы, брела вдоль ограды, отделяющей конюшни. Сорвала еловую ветку и нервно теребила ее заледеневшими пальцами.
— Сестрица!
Я не сразу услышала.
— Сестрица!
Я повернулась и увидела улыбающегося Лало. За его спиной маячил Джозу.
— Доброго дня, сестрица! Я рад видеть, что вы в добром здравии.
Я улыбнулась в ответ:
— Здравствуй, Лало. Да, я поправилась. Благодарю.
Он пристально посмотрел на меня, помрачнел:
— Вы чем-то расстроены?
— Нет, что ты! Все хорошо. Я просто дышу свежим воздухом. — Я поежилась: — Замерзла немножко.
Но мальчика, кажется, не так просто было обмануть. Он повернулся к камердинеру:
— Джозу, позвольте-ка мне поговорить с сестрицей наедине. У нас с ней свои секреты.
Прозвучало на удивление деловито, я даже не ожидала услышать подобный тон от восьмилетнего ребенка.
Джозу тут же поклонился:
— Разумеется, сеньор Эдуардо… — и отошел на приличное расстояние.
Лало уставился на меня:
— Сестрица, мне вы можете сказать все на свете. Ведь мы с вами друзья.
Я кивнула:
— Конечно, друзья. Иначе и быть не может.
— Так чем вы так расстроены? Брат вернулся. Разве вас это не радует?
Я стиснула зубы, стараясь взять себя в руки. Меньше всего сейчас я хотела говорить об этом.
Я кивнула, давясь комом в горле:
— Я рада, Лало. Я рада…
— Тогда почему вы плачете?
Я наспех утерла глаза:
— Я не плачу, правда! Это все от мороза. И от ветра. Правда! Все хорошо.
Мальчик сосредоточенно покачал головой:
— Нет. Вы плачете. — Он задумчиво помолчал, наконец, добавил: — А я меньше всего хочу, чтобы вы плакали, сестрица. Братья утверждали, что это будет весело…
Я опустила голову:
— Да… Наверное это весело.
Он потянул меня за рукав, воровато обернулся на Джозу, убеждаясь, что тот не услышит. Покачал головой:
— Это не мой брат, сестрица. Над вами насмеялись. Они сказали, что это будет весело.
Я остолбенела, пытаясь понять, что только что услышала. В голове будто металась муха.
— Что?
Лало взял меня за руку, стиснул своей ладошкой:
— Это не мой брат. Брат приехал верхом на час раньше. Уже и матушка, и братья поприветствовали его.
Сердце яростно колотилось, отдавалось в ушах. Я сглотнула, боясь поверить:
— А это тогда кто?
Лало пожал плечами:
— Этого не знаю.
Я отняла руку, нервно сжала кулаки:
— Ты тоже решил пошутить, да? Лало, пожалуйста, не надо.
Мальчик бросил взгляд на камердинера, снова ухватил меня за руку:
— Пойдемте! Скорее!
Он побежал, утаскивая меня за собой.
— Куда?
Тот лишь прижал на бегу палец к губам.
Я не заметила, в какой момент мы потеряли Джозу, но Лало, судя по всему, этого и добивался. Он протащил меня через склады, нырнул в подвал. Повел какими-то крысиными ходами. Наконец, остановился перед низенькой дверцей и снова прижал палец к губам:
— Только тихо, сестрица! Очень тихо. А то нас раскроют. Это покои старшего брата. Посмотрите сами: вас обманули.
Он тихонько приоткрыл створу. Дверь даже не пикнула на хорошо смазанных петлях. Мы вышли в невероятно узкий коридор, сделали еще несколько шагов. Лало поддел какую-то деревяшку, и она отошла, приоткрывая потайную дверь.
Вдруг мальчик без церемоний приподнял тяжелый гобелен и шагнул в комнаты:
— Я привел сестрицу.
Глава 17
Внутри все оборвалось, даже дрожью пробрало. Что же это за семейка! Даже маленький Лало плетет какие-то интриги! Впрочем… у Лало уже просто не было шанса вырасти другим.
Мальчик, видно, получил какое-то распоряжение, которого я не услышала. Нырнул обратно за гобелен и взял меня за руку. Его тонкие пальцы были ледяными.
— Входите, сестрица. Не бойтесь. Брат ждет вас.
Разумеется… чего мне бояться? Я уже и сама стала сумасшедшей, как и все здесь! А сумасшедшим море по колено! Не думаю, что после того омерзительного толстяка меня вообще можно чем-то удивить. Я отчаянно хотела, чтобы все, наконец, закончилось. Я хотела ясности. Чтобы больше уже никаких сюрпризов.
Я постаралась взять себя в руки. Не выглядеть перепуганной. Тем более, жалкой. У меня сейчас наверняка красные глаза. Я плакала. Что ж… первое впечатление нельзя произвести дважды. Но мне уже было все равно. Я устала…
Я вошла в покои, стараясь не озираться и ничему не удивляться. Лало, тут же, закрыл потайную дверцу, и я ясно различила, как остро щелкнул замок. Мальчик ободряюще улыбнулся:
— Я должен оставить вас. Не бойтесь, сестрица. Брат дал мне честное слово, что не обидит вас. Я ему верю — верьте и вы, прошу.