Принцесса выпрямилась, будто проглотила палку, вскинула подбородок. Ее небольшие водянистые глаза стали злыми и колкими.
— Двор его величества моего отца не место для гнусного разврата. Герцог Кальдерон де ла Серда, вы нанесли мне неслыханное оскорбление. Ныне и впредь я не желаю видеть вас во дворце. Именем моего отца я приказываю вам до рассвета избавить нас от вашего общества. В противном случае я буду вынуждена принять меры.
Вито склонил голову:
— Нижайше молю ваше высочество о прощении. В конце концов… — он замялся, будто мучительно подбирал слова, но это выглядело, как издевательство, — наша вина не столь велика. Ведь и вашему высочеству наверняка знакомы сердечные порывы… Ваше высочество способны на высокие чувства и полны истинного благородство. А разве не благородство — прощать ближним их маленькие… слабости?
Мне показалось, принцессу вот-вот хватит удар. Она даже сжала кулаки и топнула ногой:
— Молчать! Молчать! Герцог Кальдерон де ла Серда, я приказываю вам убираться вон! Немедленно! Сейчас же! Мои слуги проводят вас обоих за ворота. Багаж отправят следом.
Вито пытался настаивать:
— Ваше высочество, я…
— Молчать!
А у меня сердце замерло. Неужели нас, правда, выставят за ворота? Это было бы прекрасно. Восхитительно! Большей удачи и пожелать нельзя! Если бы не присутствие Трастамары...
Посланник хохотнул, будто подавился, но гневный взгляд принцессы заставил его сделать показательно чванливое лицо. Да и вся свита притихла. Больше никто не смеялся. Все будто напились уксуса и смотрели на нас с презрительным осуждением.
Вито «сдался». Смиренно поклонился, я не отставала. Теперь в его голосе звучали нотки истинного раскаяния.
— Гнев вашего высочества справедлив. Мы смиренно подчиняемся приказу и немедленно покинем пределы дворца, как желает ваше королевское высочество.
Внутри все сжалось. Я украдкой смотрела на посланника и буквально хребтом чуяла, что он не оставит это просто так. Есть ли у него возможность повлиять на решение принцессы? Я молилась, чтобы та поскорее ушла. И она, действительно, даже развернулась, но Трастамара выступил вперед. Отвесил поклон.
— Ваше кооевское высочество… Ваши ешения всегда спгаведливы и взвешены. Никто не осмеится подвеъгать их сомнению. А ваше бъагонъавие выше всяких похвал. Но смею сказать, что в данном съучае имеет место небойшой… конфуз. — На губах посланника расползлась приторная улыбка.
Принцесса повернулась:
— Конфуз? Что вы имеете в виду, герцог?
Тот смущенно хохотнул в кулачок, кивнул в мою сторону:
— Део в том, что эта бесстыдная сеньоа, так оскогбившая искъючитейную бъагочестивость вашего высочества, явъяется никем иным, как законной супъугой этого осподина.
Свита охнула, как порыв ветра. Принцесса застыла, и оставалось только гадать, что в это мгновение проносилось в ее голове. Сердце сжалось. Проклятый Трастамара! Проклятый! Ведь он хочет подвести к тому, что не произошло ничего предосудительного. А это значит, что принцесса может сменить гнев на милость.
По ее лицу прокатила нервная волна.
— Законной супругой? — Она посмотрела на Вито: — Трастамара сказал правду? Немедленно отвечайте своей принцессе!
Вито склонился:
— Ваше высочество, позвольте представить вам мою законную супругу герцогиню Кальдерон, урожденную Абрабанель. И позвольте нам нижайше молить о прощении.
Колени подкашивались. Я не находила сил поднять глаза и смотрела себе под ноги. Похоже, все было напрасно. Сейчас все прояснится, и у принцессы больше не будет повода выставить нас вон.
Та, казалось, никак не могла прийти в себя. Растерянно смотрела на Вито:
— Вы уединились с собственной супругой?
И теперь за ее спиной снова послышались легкомысленные смешки. Сначала робкие и единичные, но через несколько мгновений без стеснения хохотала вся свита. Трастамара тоже переменился и теперь содрогался от смеха, больше похожего на икоту. Небрежно взмахнул рукой:
— Къянусь честью, ваше высочество, но Кайдеон сказал истинную пгавду. Я сам пъисутствовал на бгакосочетании этих гоубков. Но кто бы мог подумать, что они опустятся до такой совегшеннейшей пошгости! — Он, наконец, расхохотался в голос и даже смахнул проступившую слезу. — Кто бы мог подумать! — Он бросил на меня острый взгляд. — Да это настоящий анекдотец, ваше высочество!! Пъятаться в кустах с собственной женой! Къянусь, когда я асскажу об этом его веичеству, он будет хохотать! Вот увидите! Азве можно не хохотать?!
Но принцесса не смеялась. Так и стояла с каменным лицом. Мне казалось, она почувствовала себя одураченной. И вскоре, уловив это, все тотчас затихли. Повисла немая тишина, будто на казни.
Принцесса задрала подбородок:
— Не нахожу ничего смешного. Супружеский союз всегда овеян святостью, и подобная преступная невоздержанность лишь порочит его. Отношения между супругами всегда должны оставаться за запертыми дверями покоев, а не выставляться напоказ таким непотребным образом. Герцог Кальдерон, ваш поступок вдвойне отвратителен. Вы позволили мне заблуждаться и не спешили прояснить ситуацию, тем самым поставив свою принцессу в неподобающее положение. Вы грубы, злонамеренны и непочтительны. Учитывая открывшиеся обстоятельства, я, тем более, не желаю видеть вас во дворце и приказываю вам и вашей жене незамедлительно покинуть пределы дворца.
Посланник хотел что-то возразить, но принцесса окинула его убийственным взглядом:
— Вас это тоже касается, герцог Трастамара. Вас не вышлют. Но вы должны понимать, что проявили преступное неуважение к своей принцессе, позволив мне заблуждаться. — Она снова посмотрела на Вито: — Слуги вас проводят. У вас есть час, чтобы покинуть дворец.
Глава 50
Все было как в тумане. Меня лихорадило, я обливалась ледяным потом, изо всех сил стараясь не запутаться в юбках и не упасть. Пыталась успеть за широкими шагами мужа. Буквально в спину дышали лакеи принцессы, которым поручили сопроводить нас и выдворить из дворца. Была бесценна каждая минута. Проклятый Трастамара близок с королем. Сколько времени ему понадобится, чтобы доложить о приказе принцессы? Сколько времени понадобится, чтобы донести другой приказ? Я не сомневалась, что Вито думал о том же. Оставалось только надеяться, что принцесса удержит Трастамару возле себя хоть на какое-то время. Но надежда была ничтожна. И мы оба понимали, что отведенного часа у нас, конечно же, не было.
Когда мы вернулись в комнаты, Пилар сразу поняла, что что-то произошло, но смолчала, видя чужую прислугу. А когда я велела немедленно собирать вещи, едва не заревела. Подошла близко-близко и потянула меня за рукав жестом ребенка. Прошептала, ежесекундно поглядывая на лакеев принцессы:
— Барышня, миленькая, что стряслось? Скажите, ради бога! Иначе я с ума сойду!
Я коснулась ее пальцев, сжала:
— Все хорошо. Все потом, Пилар. Делай, что велят, и не мешкай, умоляю.
Та лишь кивнула, пошла собирать вещи, которые едва разложила, но по лицу было понятно, что спокойнее служанке не стало. Скорее, совсем наоборот.
Вито неожиданно подошел ко мне и мягко положил руку на плечо. Склонился к уху:
— Сними все ценности и оставь в шкатулке. Возьми дорожный плащ. Я приказал седлать лошадей.
Я замерла на мгновение, чувствуя, как по спине пробрало морозом. Буквально через силу подняла голову, шепнула:
— Верхом?
Он прикрыл глаза:
— Это самое разумное. Иначе нам уже не позволят выехать за ворота. Ты сама это понимаешь. Мы должны успеть.
Я лишь кивнула. Вито был стократно прав. Ехать верхом было самым разумным. И самым быстрым. Я не хотела думать о том, что мы станем делать потом, главное — вырваться из дворца. А перед глазами снова и снова всплывало вымазанное лицо Трастамары. Постоянно слышался его исковерканный говор. Знать бы, где он в эту минуту…
Я сама не понимала, как шевелила ногами. Внутри все было в таком напряжении, что казалось, что-то вот-вот лопнет со звуком порванной струны. Вито шел впереди, и я отчаянно цеплялась взглядом за его спину. Остальное не существовало. Только он. Единственный, на кого я могла положиться. Единственный, кому могла доверять. Единственный во всем этом проклятом дворце. И, кажется… во всем мире. Я очень старалась ни о чем не думать, потому что все это было невыносимо. Считала шаги, чтобы цифры в голове разогнали все прочие мысли.
Мы беспрепятственно прошли к конюшням. Лошади уже были приготовлены. Муж помог мне сесть в седло, вскочил сам, и мы выехали, сопровождаемые бегущими лакеями. Мучительно хотелось пустить коня в галоп, но пока это было невозможно — люди принцессы должны были передать приказ дворцовой страже. И мы ехали рысью, а слуги с факелами бежали рядом, пытаясь не отстать. Перед воротами пришлось остановиться, и сердце просто ошалело. Я оглядывалась назад, до смерти боясь увидеть погоню. Похоже, все это отражалось на моем лице.
Вито нагнулся и накрыл своей ладонью мою руку, сжимающую повод:
— Почти получилось. Если у стражи уже нет приказа, нас не успеют остановить.
Я заглянула в его лицо:
— А наши слуги? Вещи?
Он криво усмехнулся:
— Без господ слуги здесь не нужны. Их выставят вон, и они вернутся в Кальдерон. А вещи… Если его величеству, все же, так нужно наше нижнее белье, пусть забирает. И носит с удовольствием.
Но мне было совсем не смешно. Я бросала мою Пилар. Просто бросала. Одну. И сердце кровью обливалось. Мы не расставались никогда. Всегда вместе. Сейчас я ее почти предавала. И… Я похолодела, и в ушах загудел шквальный ветер: мое зеркало осталось у нее. Но о том, чтобы добровольно вернуться, не могло быть и речи. Если Вито считает, что ситуация очень серьезна, значит, так и есть. Но при первой же возможности я расскажу ему все без утайки. Если бы не моя глупость, может, ничего этого сейчас бы не было… Оставалось только надеяться, что Пилар сумеет сберечь мое зеркало. Без него я буду совсем никчемной.