крови раздражение. Она что-то сказала твари, и та застелилась по поляне, больше не делая попыток обрушиться на Желтка сверху. Просто кружила вокруг, свивая свои громадные кольца.
Она дает команды… она думает за змея.
Желток скрылся из виду. Да тварь просто раздавит его!
Мне стоило огромных усилий отвернуться. Ведьма была поглощена зрелищем и не заметила, что я создавала заклинание. Я побежала вперед и ударила так резко, что она не смогла ничего сделать. Остолбенела, не в силах шевельнуться. Лишь глаза метали искры.
— Отзовите змея! Немедленно!
Золотая вспышка мелькнула меж голубых колец, но, тут же, снова исчезла. Змей лишь дернулся.
Свекровь с трудом выдавила кривую ухмылку и тут же встрепенулась, будто стряхнула с себя заклинание. В мгновение ока создала свое и обрушила на меня, но оно снова разбилось о защиту.
— Тебе не хватает мастерства. Никогда не хватит.
Да, сейчас я жалела, что сосредотачивалась на заклинаниях жизни. Наивно хотела только созидать… Я лихорадочно вспоминала все, что заготавливала вчера для обороны от морозного зверья. Убить ведьму я не смогу, но обездвижить, оглушить… хоть что-нибудь.
Я отошла на несколько шагов, но лишь затем, чтобы отвлечь. Швырнула заклинание, и свекровь не удержалась на ногах. Рухнула на траву и выкатила глаза от удивления. Я накинула еще одно заклинание, пытаясь ее удержать.
Кажется, хватка змея ослабла. Грифоныш взмыл вверх, и в груди замерло. Но, тут же, мелькнул змеиный хвост, и Желтка сбило, как муху на лету. Я похолодела от ужаса, видя, как его буквально заматывает в кокон. И послышался жалобный писк.
Я бросилась к ведьме:
— Прикажите его отпустить! Матушка, прошу! Прекратите это! Хватит!
Та лишь бросила на меня презрительный взгляд и промолчала. Я снова ударила. Со всей силой, на которую только была способна. Мне было уже все равно. Я давила, пытаясь добраться магией смерти до ее виска. Если ведьма потеряет сознание — змей отступит. Я надеялась на это. Та корчилась на траве, ее пальцы лихорадочно двигались. И меня отшвырнуло с такой силой, что зазвенело в голове.
Свекровь уже стояла надо мной, одно за другим накидывала заклинания:
— На всякую силу найдется другая сила. Запомни это. И ты, и твой зверь — лишь надоедливые букашки.
Я повернула голову. Желтка больше не было видно. Он даже перестал пищать. Глупо было надеяться, что он остался жив внутри огромного клубка, свитого из чудовищного тела. Я бы все отдала, чтобы это прекратить. У меня больше не было сил, я не могла шевельнуться. Перед глазами плыло от слез. И даже моя магия будто утекала из тела золотым ручейком. Стелилась по воздуху. Стремилась в самую сердцевину зловещего клубка.
Ведьма тоже заметила это, насторожилась:
— Что происходит?
Я с трудом прошептала:
— Я не знаю.
Вдруг, змей протяжно зашипел. Заерзал, пытаясь размотать собственное тело. Но ничего не выходило. Свекровь оставила меня, побежала к зверю, а я так и осталась на траве, не в силах подняться.
Шипение змея стало отрывистым, движения резкими, нервными. Голова металась из стороны в сторону. И я с ужасом увидела, как клубок увеличивается в размерах, растет на глазах. Змеиное тело натягивалось, искристые чешуйки облетали. И, вдруг, раздался плотный хлопок. Поляну окатило белым сиянием.
Когда я открыла глаза, змея уже не было. Его место занимал Желток, выросший до невероятных размеров — огромное золотое пятно. А вокруг клубилась плотная голубая дымка, в которой стояла свекровь. Ведьма неестественно закричала, рухнула на колени. Шлепала руками по воздуху, пытаясь поймать то, что осталось от змея.
С ней самой что-то происходило. Она будто выцветала, становилась черно-белой. Я увидела, как Вито пересек поляну и в ужасе опустился на траву рядом с матерью.
Глава 69
Когда мы вышли в мою комнату через проход, уже стемнело. Пилар лишилась дара речи. Даже рот открыла. Уставилась на Вито, держащего мать на руках, и не могла прийти в себя.
Я устало выдохнула:
— Не стой, скорее кресло подай. И подушек.
Та сглотнула, вытянув шею. Почти как птица. Никак не могла опомниться. Наконец, подскочила, как ужаленная, с надсадным скрипом подвинула кресло и сгребла с кровати подушки. Разложила и подошла ко мне. Шептала у самого уха:
— Барышня, миленькая… А что это?.. А?.. Это что, донья Инес? Как же так?
Я сама с трудом верила глазам. Даже дыхание застревало в горле. Было не по себе видеть, как Вито аккуратно усаживает в мягкое кресло блаженную немощную старушку. Седую, с растерянными блеклыми глазами. Пышные телеса свекрови будто сдулись, вся она оплыла, словно кусок воска на жаре. Уменьшилась, съежилась. От былого монументального величия не осталось и следа.
Она осматривалась с детским интересом. Кивнула с робкой улыбкой:
— Славные покои. Чьи они? Мои?
Вито стиснул зубы:
— Это покои моей жены, матушка.
Свекровь повела седыми бровями:
— Жены? А где она?
Я сделала пару шагов:
— Я здесь, матушка.
Та слеповато щурилась, рассматривая меня. Расплылась в искренней блаженной улыбке, будто видела впервые. Прекрасные зубы — единственное, что осталось в ней неизменным. Старуха удовлетворенно кивнула:
— Какая красавица. Красавица… А какие славные волосы! — Тут же растерянно посмотрела на Вито: — А вы кто, молодой сеньор?
По его лицу прокатила нервная дрожь.
— Я ваш сын, матушка. Вито.
Она поймала его руку, зажала в слабых пальцах. Долго смотрела снизу вверх, будто пыталась узнать.
— Вито? Сын?
— Ваш старший сын.
Пауза была невыносимой. Наконец, морщинистое лицо озарилось счастливой улыбкой:
— Ну, конечно. Конечно… — Она наклонилась и без малейшего кривляния тронула его руку губами. Блеклые глаза тепло сияли. — Вито… славное имя, оно означает жизнь. Ты родился таким слабеньким… Тебе дал его отец. Ты стал так похож на своего отца…
Старуха прижала руку сына к своей щеке и прикрыла глаза. И теперь даже не вверилось, что когда-то она была другой.
Я не хотела, но буквально давилась слезами. Я должна бы ее ненавидеть за все то, чего натерпелась сама, за боль, которую она причинила Вито. За ее чудовищный выбор, недостойный матери, там, на поляне. Она так рассуждала о материнской любви, так поучала меня… А на деле… Сейчас я склонялась к мысли, что она не любила никого. Только саму себя. И жалела лишь себя. Может, в ее сердце было немного места лишь для Лало… Но сейчас все это казалось мелочным и каким-то неправильным. Сводить счеты с блаженной старухой, которая буквально витала в облаках…
Она наказала себя сама.
Я плохо помнила, как подошла тогда к мужу. Все было, как в каком-то больном кошмаре. Утопало в хлопьях разрушенной морозной магии. Свекровь лежала на траве, прижимая ладонь к груди. Почти бесцветная, инородная в цветастом магическом мире. И от ее тела поднимались голубые дымные струйки. Истончались с каждым мгновением, бледнели. Магия покидала ее. И она старела на глазах, будто эти краткие мгновения вместили в себя много-много лет. Десятки лет.
Вито сидел на траве с каменным лицом. Я опустилась рядом и просто молча обняла его. Он был податлив, как тряпичная кукла. Я коснулась губами его виска:
— Мы ни в чем не виноваты. Слышишь?
Он лишь слабо кивал. Наконец, взял себя в руки, выпрямился. Смотрел на мать.
Я не выдержала:
— Что происходит? Ты знаешь?
Муж какое-то время молчал. Тяжело выдохнул:
— Могу предположить.
— Она станет такой, как была?
Он покачал головой:
— Не думаю. Ледяной змей — тварь внешней стороны. Он не может напитываться магией, как Желток. Она отдавала ему свою. А вместе с ней и годы жизни.
— Зачем?
Вито даже усмехнулся:
— Судя по всему, не смогла принять поражение, когда-то нанесенное твоей матерью. Хотела стать сильнее… Не нашла контакт со зверьем на этой стороне.
Неудивительно, что не нашла… Я промолчала. Просто смотрела на свекровь. Ее волосы побелели, лицо покрылось сеткой морщин. Исчезла монументальная шея, впечатляющая грудь. На траве лежала беспомощная древняя старуха, едва-едва подсвеченная остатками былой магии. Как же глупо…
Мы какое-то время оставались на поляне, пытаясь решить, как быть дальше. Что сказать семье, если ведьма теперь навсегда останется такой? Если старшие братья еще смогут что-то понять, то как быть с Лало? Он еще так мал…
Я пожала плечами:
— Если совсем ничего не выйдет, я могу отвести всем глаза.
Вито покачал головой:
— Отведи лишь прислуге. Чтобы не было сплетен. Для семьи это не выход. Они не должны жить под чарами. Леандро все знает. Я поговорю с ним, он поймет. А остальные… — Он не договорил, но как-то странно усмехнулся. И его глаза блеснули морозной искрой. — Разве что, Лало…
Меня пугало, что сам Вито никак не изменился. Магия в нем не развеялась а, казалось, наоборот загорелась ярче. Сам он молчал об этом, а я сочла неуместным поднимать этот вопрос сейчас.
Ночью мы провели свекровь в ее покои. Лимонная Анита была посвящена и не задавала много вопросов. Просто делала свою работу и ухаживала за хозяйкой. Вито велел ей собрать все магические вещи и книги матери и забрал. Какие-то крохи изначальной магии в ней остались, но впав в старческое слабоумие, она не имела возможности разумно это оценивать. Сейчас все это стало опасно для нее же самой. А утром было объявлено о ее внезапной болезни… и о том, что теперь я принимаю на себя все хозяйственное управление замком и становлюсь хранительницей всех ключей.
Оставалось самое сложное — согласно этикету сыновья должны были нанести больной матери визит, чтобы пожелать скорейшего выздоровления. С остальными пусть разбирается Вито, а я переживала лишь за Лало.
В покоях свекрови, по обыкновению, было душно до обморока. Старуху усадили в мягкое кресло, обложили подушками. Она смотрела на все вокруг с искренним детским интересом. А у меня сердце выскакивало из груди, когда за дверью послышались шаги целой делегации. Разве можно объяснить ее перемену? Я смотрела на Вито, в поисках поддержки. Тот был сосредоточенно спокоен. Тронул мою руку, сжал кончики пальцев. Кивнул, прикрывая глаза: