— Нас ждут, — напомнил Данир.
Но сначала он завёл Катю в кусты и, ловко управляясь со шнурками и застёжками, помог ей переодеться в свадебное платье — то, красное с вышивкой. Заглянуть бы в зеркало!
— Ты очень красивая… моя… — он скользнул губами по её виску.
— Твоя — кто?.. — шепнула она.
Его обращение, просто «моя», теперь уже не звучало для неё так странно, как в первый день, но всё же продолжение подразумевалось, и его хотелось слышать. Моя, моя… кто?
— Моя любимая. Прекраснейшая. Самая лучшая. Моя айя. Подожди, тебе надо расплести волосы, — он занялся этим сам, пропуская пряди между пальцами.
Так приятно…
— А тебе?
Она потянулась к его волосам, но он отстранился, мотнул головой.
— Мне не надо, — и продолжил разбирать её пряди, гладя и причёсывая пальцами. — Я должен тебя предупредить. Надеть брачный браслет — это не совсем то, что ты подумала. Для волчицы — это другое. Тебе на самом деле наденут на руку особый браслет, но ненадолго. Он оставит рисунок, отпечаток… вроде ожога. Похоже на тату. И мне тоже. У нас на запястьях появятся рисунки. Когда ты вернёшься в свой мир, твой рисунок постепенно исчезнет, года через три. Но он не помешает тебе жить, как хочешь, и выходить замуж — тоже. Понимаешь? — и такая отчетливая тоска в его голосе вдруг заставила её вздрогнуть.
И стало больно. Где-то в душе. Отчетливо больно.
— Данир, — она схватила его за руки, — не надо об этом. Нет никакого «потом» и моего мира.
— Да, конечно, — он благодарно улыбнулся. — И вот что, во время церемонии будет больно, потерпишь?
Последнее её больше возмутило, чем напугало — тут даже брачная церемония причиняет боль, что за сумасшедший мир?
Она провела ладонью по его руке — там была плотная повязка, под рукавом. Порез, нанесенный на ритуале, когда выясняли волю богини. Это для него Арика дала мазь.
— Данир, это очень больно?
— Чепуха. Мы не слишком обращаем внимание на боль. Не то что кошки.
— Но эта рана заживает? — у неё появились нехорошие подозрения.
Потому что у котёнка ранки не заживали, открывались раз за разом.
— Ну, довольно, — нетерпеливо вскинулся Данир. — Не думай о ерунде. Конечно, заживёт, за два-то месяца.
Опять эти два этих злосчастных месяца…
— Мазь Арики тебе поможет?
— Не хватало мне ещё зависеть от кошачьих любезностей, — проворчал он, пожав плечами.
— Обещай, что позволишь мне смазывать твою рану дважды в день. Я буду делать это сама. Позволишь — тогда выйду за тебя замуж.
Да-да, она не забыла, что у них тут всё по расчету и обряд нужен, чтобы её защитить, чтобы дать права…
Она помнит.
— Хорошо, — согласился Данир, — в крайнем случае не угробит же меня эта мазь за два месяца. Только у храма не торгуются, любовь моя.
Притянул её к себе и поцеловал в губы, не позволив добавить что-то ещё. Сказал сам:
— Это абсолютный брак. В нашем мире он нерасторжим, пока мы оба живы. Но я очень постараюсь тебя не разочаровать, моя айя. Только не я, только не тебя.
— И я постараюсь, — пообещала Катя.
И да, ей было всё-таки немного страшно. Но это уже… неважно.
Обряд совершал священник, совсем седой старик в чёрной одежде с узорчатой золотой каймой. Она бы не удивилось и женщине, она бы уже вообще ничему не удивилась. И свидетелей не было. Тут это не нужно, тут — магия…
Небольшое помещение, голый камень стен, зато пол из цветной мозаики, и круглый алтарь, на котором горел огонь. И ещё много горящих ламп, вдоль стен прямо на полу.
Сначала священник говорил что-то совершенно непонятное, Катя угадывала отдельные слова, но не могла уловить смысла. Ну конечно, какой-нибудь древний язык, уже вышедший из употребления. А потом он спросил на понятном языке:
— Данир, ты твердо решил взять в жёны Катерину?
— Да, — четко сказал Данир.
— Катерина, тверда ли ты в решении стать за плечом Данира?
— Да, — сказал Катя тихо, отчего-то смутившись в решающий момент.
Встать за плечом? Хорошо. За плечом так за плечом.
Почти те самые вопросы, что всюду, и в их мире тоже. Мало что уникального можно придумать, если суть действа одна.
Уникальное потом началось. Старик достал откуда-то из-за алтаря маленький ларчик, окованный каким-то серебристым металлом, поставил его на алтарь вплотную к огню, откинул крышку — Катя увидела на крышке всё то же изображение оскаленного волка, — и достал нечто ажурное, широкое, красивое, этакий расстёгнутый кружевной браслет, и надел его на запястье Данира, застегнул — все так неторопливо, медленно. Данир нахмурился на мгновение, но тут же улыбнулся краешками рта, и рукой в браслете взял за руку Катю, переплёл пальцы с её пальцами.
— Я с тобой, не бойся, — сказал он тихо.
Священник смотрел на Катю, ей показалось, с интересом, и доброжелательно — кого он тут не видел, дескать, и ничего…
Её браслет в руках старика тоже казался красивым металлическим кружевом, и она даже успела полюбоваться им на своем запястье несколько мгновений, и даже мысль мелькнула — а вот бы не снимать эту красоту, Данир пошутил про боль и тату, что ли? И зачем?..
Боль нахлынула, Катя не удержалась от изумлённого возгласа. Данир держал крепко, ещё и придерживал другой рукой её локоть — лишь поэтому она не постаралась сбросить с руки этот ужас! Руку жгло так, словно Катя сунула её в горячую печь! Она глубоко задышала, слёзы сами полились из глаз, и унять их было невозможно.
Это длилось — минуту? Всё относительно. Казалось — вечность…
А потом браслеты на глазах стали рассыпаться, падать вниз серебристым песком. А боль продолжалась, хотя и слабела, постепенно, с каждым мгновением.
— Всё, — Данир прижал её голову к своему плечу. — Ты умница.
Он стал целовать её, не стесняясь священника — её щёки, нос, губы, слизнул соленую влагу со щеки. Это вместо обычного «Жених, можете поцеловать невесту». Священник одобрительно закивал, сказал:
— Живите долго, волк и волчица!
Повернулся и ушёл, исчез в тёмном углу.
— Это всё? — Катя всхлипнула.
— Да. Ты — моя айя. Моя волчица, — он стиснул её в объятиях, прижал к себе, — до последнего волоска моя. Смотри, всё, что я держу сейчас в руках — только моё, целиком моё.
— А ты — только мой, целиком мой? — боль почти иссякла, но слезы ещё катились.
Наверное, это нервное…
— Безусловно, — заверил Данир. — Правда, ещё я принадлежу Маншу. Но лишь тебе как женщине, как своей волчице. И это навсегда, пока я дышу.
— Какая же я волчица, — она вздохнула. — Я должна была иначе себя вести. Да?
— Ничуть. Всё получилось хорошо. Ты — волчица. Хозяйка Манша. Так к тебе отныне и будут относиться. Не все волчицы имеют второй облик, моя.
— А священник — волк? — надо же, в ней проснулось любопытство.
— Да. Я знаю его всю жизнь.
На руке Кати теперь ясно был виден узор, ярко-красный, из волнистых линий, петелек и колечек. Как кружево. И у Данира — почти такой же.
— Наши рисунки потемнеют уже завтра, — пояснил Данир.
— И… что теперь?
— Теперь мы порталом отправимся домой. И займёмся тем, чем обычно молодожёны занимаются ночью после брачного обряда. Они обычно занимаются одним и тем же, да, моя? Во всех мирах…
Часть 11 Манш
На второй день рисунок на Катиной руке потемнел. Турей разглядывала его с благоговейным восторгом.
— Теперь вы настоящая волчица, айя Катерина! И хорошо, пора уже вам появиться в Манше. Тем более теперь, — она покачала головой и показала на «браслет». — Вестники воют каждую ночь, слышали?
Волчи й вой по ночам Катя, конечно, слышала. Но уже не удивлялась и не обращала внимания. Этот вой по ночам быстро стал здесь привычным.
— И о чем же они воют? — она одернула рукав пониже.
Бесполезно — рукава её платьев и рубашек не закрывали рисунок. Только та вышитая куртка, но не станешь ведь носить такую вещь постоянно!
— Пока ничего плохого, айя, — вздохнула Турей. — Кто знает, глядишь, и проживём. Вот засыплет перевалы снегом — тогда точно набега не будет. А пока…
— Турей, а что ты говорила про переселение на равнину? — вспомнила Катя. — Зачем вас заставляют?
— Муанит, айя, — Турей понизила голос до шёпота, — здесь под ними, внизу — жилы с муанитом. Он дороже всех камней. Это камень магов. Муанит нужен Сандане. Но поднять его можно лишь магией, которая сделает эту землю мертвой. Нас переселят. Так почему бы не дать бандитам разграбить Манш? Тогда нам и жалеть будет не о чем. А потом эти земли отдадут кошкам. Но если айт не позволит…
— Это пока только слухи, Турей?
— Да, айя. Давайте считать, что я ничего не говорила! — она махнула рукой. — Айт Данир сказал, что я буду вашей служанкой первое время. Если вы не против. А потом вы подберете себе, кого хотите.
— Турей, тебе это трудно? Не хочется? — уточнила Катя.
— Вам прислуживать? Конечно, хочется. Зимой жалованье получать — кто же у нас откажется!
— Тогда я никого больше не стану выбирать. Считай, что тебя выбрала.
— Как же вы выбрали, когда больше и не видели никого! — возразила явно польщённая женщина.
— Если тебя устраивает, считай, что договорились. Турей, а ты знаешь Манш? Жила там? Знаешь людей, которые там живут?
— А как же! — та всплеснула руками. — Всё-всё знаю! И всех!
— Решено, ты мне подходишь.
То, что она будет не одна в этом неведомом Манше, Катю утешало. Потому что Данира она и там, наверное, будет видеть только по ночам. Да и вообще, «в каждой избушке свои погремушки». А уж в большом замке, наверное, погремушек этих не счесть. Сферы влияния поделены. А ей надо лишь прожить два месяца…
Два месяца. И дышать стало трудно от этой мысли. Только два, серьезно?..
И ещё есть ребенок, о котором Данир не знает. Ведь есть же он, этот ребенок?
Катя теперь прекрасно себя чувствовала. Не тошнило. Она ела с аппетитом. Все неприятные признаки беременности исчезли! Но что беременность рассосаться не может, это ведь факт?