емедленно отпереть главные двери для ее светлости.
Дворняга, повиливая хвостом, боком подошла к Елене и попыталась лизнуть ей руку. Инстинктивно вздрогнув от прикосновения грязной шерсти собаки, Елена оттолкнула ее. Ей не хотелось сейчас выражения привязанности даже со стороны животного. Не хотелось испытывать какого бы то ни было нежного чувства. Ибо Фауна уже сполна испытала великую нежность… и все великодушие первой юной любви. А для Елены де Шартелье оставалось лишь чувство горечи и безжалостность, как для Гарри — поцелуй смерти. И, похоже, ее совершенно не волновало, что будет после.
В течение нескольких часов Пилларз полностью преобразился. Зловещего вида дом с закрытыми ставнями теперь стал приветливым, веселым жилищем, с окнами, открытыми солнечным лучам. В каминах весело трещали дрова. Кейлеб, который неплохо готовил, возился на кухне, выпекая булочки и поджаривая мясо. Весь дом был вымыт, убран и украшен цветами. Елена, без шляпки и накидки, в длинном облегающем платье из коричневого бархата с гофрированными воротничком и манжетами, прогуливалась по саду. Ее не напудренные волосы переливались в лучах яркого весеннего солнца.
Собирая цветы и укладывая их в корзину, она выглядела как обычная красивая девушка. С безупречным вкусом она расставила букеты в маленькой библиотеке и наверху, в большой комнате, выходящей окнами на озеро.
Со стороны она была похожа на самую счастливую молодую женщину на земле, украшающую эти комнаты перед свадьбой. Простодушная девственница, ожидающая своего возлюбленного… Немного волнуясь, она прохаживалась по библиотеке, нетерпеливо поглядывая на французские часы в позолоченной бронзе. Когда она в последний раз взглянула на них, стрелка показывала без четверти три. Если Гарри последует ее указанию, то будет здесь через пятнадцать минут. Если он вообще приедет…
Несмотря на неимоверные усилия, Елене не удавалось сохранять спокойствие, сердце трепетало в груди в предчувствии чего-то тяжелого. Она не находила в себе необходимой сейчас суровости и холодной жестокости. Время от времени ее нервы сдавали, и она дрожала, словно в лихорадке. Лицо смертельно бледнело под тонкими румянами, которыми она чуть тронула щеки. Ей хотелось никогда не подниматься по этой лестнице наверх и не видеть ту самую комнату, которую когда-то Фауна делила со своим возлюбленным. Ей стали ненавистны все воспоминания о сладости их взаимной страсти, когда полог той огромной кровати был раздвинут, ароматные дрова в камине превращались в пепел, а за окнами плавно кружили снежинки, покрывая нежным белым одеялом все вокруг. О Боже, если бы она тогда могла умереть, забыться вечным сном под мягким снежным покрывалом!!! Это Фауна издала сейчас жалобный стон. Гарри ожидала Фауна, невольница-квартеронка, а не Елена, создание Люсьена де Шартелье.
Она сказала себе, что должна побороть чувства и мысли, которые могли бы привести ее к поражению и не дать свершиться задуманному. Она понимала, что если сейчас допустит слабость под воздействием обаяния Гарри и сентиментальных воспоминаний о прошлом, то впоследствии вечно будет презирать себя.
Она не раз задавалась вопросом, как Гарри поздоровается с ней, каким именем назовет; сразу ли коснется прошлого и попросит прощения или снова будет начисто все отрицать. Этого она не знала и могла лишь строить догадки. За несколько минут до трех часов раздался цокот копыт. Подбежав к окну, она увидела желтую коляску, приближающуюся и дому, а в ней — стройную фигуру Гарри, управляющего красивой гнедой кобылой.
Кровь бросилась в голову Елене, ее щеки вспыхнули, сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Угрюмым, мстительным взглядом она наблюдала, как он подъезжает ближе и ближе… неумолимо приближаясь к своему роковому часу. Вся жалость и нежность покинули ее. И, охваченная единственно желанием отомстить, Фауна, так подло покинутая и преданная когда-то, поспешила навстречу Гарри.
Глава 29
Весь день и вечер, последовавшие за появлением Гарри, прошли для Елены в предчувствии надвигающегося рокового конца.
Ей казалось, что она все время слышит зловещую первобытную мелодию, которая была знакома ей еще в краале дедушкиной деревни, спрятавшейся в дебрях африканских болот. Ей слышалась мерная неумолкаемая дробь барабанов-тамтамов ее далекой родины. Эта мелодия преследовала ее еще в детстве и отрочестве и теперь слышалась так же отчетливо, как биение крови в висках. Частица африканской крови, первобытной, страстной и непреклонной, присутствовала в ней, напоминая о себе. Теперь эта мелодия усилилась до неистового крещендо. В ней потонули все остальные звуки, все гармоничные и нежные мелодии цивилизации. Она перекрывала пронзительные крики дроздов, гнездившихся на ветвях высоких деревьев, стоны водоплавающих птиц в сиреневом тумане над озером. Наступали сумерки. Нескончаемая мелодия далекой родины заглушала скрип ворот, звон бокалов, серебра и изысканного китайского фарфора, когда Кейлеб накрывал на стол и откупоривал бутылку терпкого вина, выбранного Гарри. Елена переоделась к ужину и теперь была не в платье из коричневого бархата, в котором выглядела простой юной девушкой, а в более изысканном, элегантном одеянии из черного бархата, украшенном драгоценностями. Ее лицо было мертвенно-бледным. Даже постоянно розовые губы побледнели. Взгляд под пушистыми длинными ресницами стал сумрачно-печальным. Она расчесала волосы, и теперь они золотистым облаком ниспадали на ее талию.
Когда Гарри вошел в библиотеку и увидел ее, что-то в ее внешности заставило его вздрогнуть. Она была мало похожа на элегантную, всю в бриллиантах маркизу де Шартелье, к которой он так привык. Она была, как всегда, восхитительна, но все же некоторая суровость во всем ее облике придавала ей какую-то новую и необычную таинственность. Он не ожидал увидеть ее такой. Он предполагал встретиться с блестящей чувственной Еленой, готовой кинуться в его объятия. Он желал неистового огня, вскипающего подо льдом. А эта удивительная незнакомка, без тени улыбки на лице, заставляла его чувствовать некоторую робость.
Именно так ощущал себя Гарри с момента приезда в Пилларз. Хотя он несказанно обрадовался и был очарован молодой красавицей, ожидающей его приезда в теплом, напоенном солнцем доме, полном цветов. Он боялся, что застанет Пилларз наводненным призраками и погруженным в могильный холод. И посмеялся над своими дурными предчувствиями.
— Вначале я не мог понять, почему вы пожелали встретиться со мной здесь, — сказал он Елене, — но сейчас мне очень нравится этот дом. Он кажется мне приятным, впрочем, как и любой другой, где мы были бы совершенно одни и никто не нарушал бы наш покой.
Она улыбнулась ему той загадочной улыбкой, которая никогда не переставала интриговать его. Гарри пребывал в превосходном расположении духа, был взволнован, как мальчишка, стараясь понравиться ей; пылкий, великодушный, полный жизненных сил и веселья.
Он привез ей огромную позолоченную корзину прекрасных цветов, конфеты в изысканных бонбоньерках, перевязанных лентами, большую корзину с лакомствами, которых, как он знал, нельзя будет найти в этом заброшенном уголке Эссекса. И много других подарков он возложил к ее ногам, а затем, покрывая страстными поцелуями ее руки, повел себя так, словно весь мир вокруг не существовал.
Его поведение, которое при других обстоятельствах очаровало бы любую женщину, одновременно и поразило и привело в гнев Елену. Он показался ей чудовищно дерзким. Ее сердце ожесточилось против этого пылкого молодого красавца, несмотря на его щедрые знаки внимания. Да как он смел вести себя с ней подобным образом, с негодованием думала она. И даже здесь, в этом доме, где он подло бросил ее, обрекая на ужасную судьбу, он не произнес ни единого слова раскаяния! У него совершенно нет совести! И этот грех она не могла простить, эту его почти сумасшедшую попытку зачеркнуть прошлое; эту игру в настоящее время, на которой он так упорно настаивал. Когда она наблюдала за ним и слушала его — а он изливал на нее целый поток слов о том, какую радость испытывает от возможности увидеться с ней, какой не имеющей себе равных любовью пылает, — она решила, что поняла его. Воспоминания о Фауне и прошлом для него равны признанию, а это испортило бы ему все. Ведь для него куда удобнее жить настоящим и ощущать себя признанным любовником маркизы де Шартелье. Кроме всего прочего, он оказался и трусом. Ибо не желал лицом к лицу встретиться с неприятной правдой, особенно если эта правда вредила ему самому.
Итак, часы их свидания проносились, не принося взаимопонимания и гармонии, не считая того, что никто из них не мог бы отрицать страшного и мощного магнетизма желания, охватившего их.
До наступления темноты Гарри настоял на том, чтобы Елена закуталась в меховой плащ и они спустились к озеру. Сейчас оно казалось пурпурным и блестело, словно металл. В нем отражались хрупкие березки. Две чомги[52] стремительно скользнули по водной глади и тут же исчезли. Совсем близко росли красивые буки. Пастбище, простирающееся за озером, лежало в полнейшем спокойствии и тишине.
— Весна придает этому месту особое очарование, — произнес Гарри, обнимая Елену за талию и привлекая к себе. — А вы, возлюбленная моя, околдовываете Пилларз еще сильнее, чем весна. И с каждым часом я все больше радуюсь, что мы оказались именно здесь.
Она прищурилась и промолчала. Какой-то частью своего существа она ощущала полную опустошенность и безнадежное желание того, что никогда не может сбыться: чтобы она была не Фауной и не Еленой, а обыкновенной деревенской девушкой и стояла бы здесь на берегу с простым парнем. Гарри продолжал говорить, какое-то нервное волнение побуждало его к этому, хотя он не знал, насколько далек от понимания реальности.
— А когда впервые вам в голову пришла эта мысль? Кто рассказал вам об имении Пилларз? — настойчиво спрашивал он.
Она гневно отстранила его руку.