уалью. Шарлотта казалась повзрослевшей, и, конечно же, ее фигура заметно пополнела, отметила ее светлость. Она уже не выглядела ребенком.
— Все в порядке? — шепотом спросила Элеонора у невестки.
— Да, дорогая матушка, все хорошо, — тихо ответила та.
Тогда леди Чейс протянула руки к сыну.
— Обними меня, дорогой мой мальчик, я так рада видеть тебя, — прочувствованным тоном проговорила она.
Вивиан нагнулся и поцеловал мать сначала в руку, потом в обе щеки.
— Как замечательно увидеть вас в добром здравии, матушка, — произнес он и закашлялся.
— О, сейчас я чувствую себя намного лучше, — сказала ее светлость. — Ханна превосходно заботится обо мне, и доктор Кастлби навещает меня ежедневно. Ханна, — повернулась она к служанке, стоящей позади молодоженов, — не правда ли, наша юная пара выглядит восхитительно? Поездка в Монте-Карло явно пошла им на пользу.
— Да, миледи, — пробормотала старуха.
Однако во взгляде, которым Ханна окинула молодоженов, не было радости. Она по-прежнему считала, что Шарлотте не подобает находиться здесь в столь высоком положений. Оказавшись наедине с Вивианом в вестибюле, она напрямик сказала ему, что здоровье его матери очень волнует ее и доктор Кастлби крайне обеспокоен состоянием ее сердца. Однако миледи настояла на том, что встанет с постели, чтобы встретить их по возвращении домой.
Он чувствовал подавленность, главным образом из-за того, что ему пришлось возвращаться в Англию. Клуни не вселял в него радости, и, кроме того, для него было утомительно постоянно изображать из себя послушного и внимательного сына. Равно как во время медового месяца на юге Франции наскучило притворяться любящим мужем.
Он совершенно не любил Шарлотту, впрочем, он никогда не любил ее. Правда, когда пребывал в хорошем настроении, его влекла ее красота, но о дружеских чувствах не могло быть и речи. Она обладала слишком тонким умом, слишком глубокой натурой. А ему нравились женщины легкомысленные и фривольные. И, пребывая в Монте-Карло, он часто вращался в таком обществе. Вокруг каждого казино не было недостатка в веселых дамах полусвета. Много времени и денег он оставил за игорным столом и домой вернулся «разоренным». Но понимал, что если должным образом будет вести себя с матерью, то очень скоро вновь пополнит свою «казну». Фактически он стал рассматривать Шарлотту как некое «размещение капитала». Похоже, мать привязалась к ней, думала о будущем ребенке, и она не откажет ему ни в чем, пока он будет внимательным и добрым к жене.
Тем временем Шарлотта сидела рядом со свекровью. Женщины обменивались новостями, наслаждаясь китайским чаем. Когда леди Чейс смотрела на невестку, в ее темных запавших глазах искрились радость и нежность.
— Наверное, все же Спаситель указал мне верный путь, и у вас с Вивианом нашлись какие-то общие интересы, новые чувства друг к другу? — спросила она.
— Да, да, мы… нам теперь очень хорошо, — поспешно ответила Шарлотта. — Вилла была очаровательной, и меня просто потрясла красота Французской Ривьеры. А посмотрите на мои новые наряды… — Она со смехом показала на свое платье. — Вивиан был очень щедр ко мне. И теперь маленькая Шарлотта Гофф исчезла навсегда.
— Мне бы не хотелось, чтобы навсегда исчезла та маленькая Шарлотта, которую я когда-то знала, — промолвила ее светлость. — Ведь я так сильно ее любила.
— Для вас, дорогая матушка, я никогда не изменюсь, — с чувством проговорила молодая женщина.
— Уверена, что высокое положение не испортит тебя, — согласилась миледи. — Я просто нутром чувствую, что ты оказала неплохое влияние на моего сына. Ты даже не представляешь, Шарлотта, как я благодарна тебе за нынешний день.
Шарлотта тихо проговорила что-то в ответ и снова принялась за чай. Ее желание избавить миледи от дальнейших страданий было столь велико, что она обошла молчанием бесчисленное количество горестных воспоминаний, связанных с медовым месяцем, проведенным в Монте-Карло. И дай Бог, думала она, если миледи осталось жить совсем недолго, чтобы Вивиан был достаточно мужествен и сыграл свою роль, сделал мать счастливой до самой кончины.
Однако свое будущее Шарлотта видела унылым и совершенно безнадежным. Проведя несколько недель наедине с Вивианом, она отчетливо поняла, что никогда не сумеет обрести с ним счастья. Она познала всю глубину его низости и подлости.
Медовый месяц только усилил ее горькое презрение к человеку, ставшему ее мужем. Иногда, пытаясь противостоять его упрямому стремлению повелевать ею, Шарлотта в отчаянии горевала о том, что он не унаследовал и самой малой толики характера своих родителей. Ей казалось невероятным, что два благородных человека породили такое эгоистичное чудовище.
Большинство вечеров в Монте-Карло она проводила в одиночестве дома или прогуливалась по живописным окрестностям виллы, вдыхая аромат апельсиновых деревьев. Или в печальном уединении сидела на террасе, выходящей к морю, которое казалось ей трепещущим синим шелком. Немало часов она пролежала одна на великолепной итальянской кровати в роскошной опочивальне в стиле рококо. Днем она в сопровождении служанки порой бродила по паркам, окружающим казино, разглядывая экзотические цветы и лишь изредка заходя в сверкающие витринами дорогие магазины. Но чаще оставалась дома, где было прохладно и спокойно и она могла читать.
Вивиан же провел медовый месяц в удовольствиях на свой вкус. Целыми днями он бездельничал в казино вместе с приятелями, играя в рулетку или баккара, или развлекался с дамами полусвета. Выпивал огромное количество шампанского и возвращался на виллу с рассветом, проваливаясь до полудня в тяжелый хмельной сон. Оставаясь вдвоем с Шарлоттой, что бывало весьма редко, он обычно становился угрюмым и раздраженным. Все время поддразнивал ее, издевался над ней и постоянно напоминал, что женился на ней по принуждению, а не по собственной воле.
Ее деликатное положение не вызывало у него сочувствия. И постепенно ее оставили надежды, что Вивиан полюбит ее и станет нежен с ней. Когда он требовал от нее того, что называл «супружескими обязанностями», она молча и покорно принимала его «ухаживания», просто считая это своим долгом. За два дня до их возвращения в Англию, когда наступил день рождения Шарлотты, он швырнул ей бриллиантовый браслет, купленный в одном из дорогих магазинов Монте-Карло, но даже не остался с ней на ужин, не говоря уже о каких-либо других знаках внимания.
— Вы неважно себя чувствуете и должны отправиться спать, — заявил он.
«Сегодня мне исполнилось всего лишь семнадцать лет, — подумала Шарлотта, — а я уже несчастная женщина, полностью разочаровавшаяся в жизни».
Веселая, добросердечная Шарлотта, когда-то считавшая жизнь чудом, теперь, казалось, умерла. Нынешняя Шарлотта была леди Чейс, которая знала одно лишь горькое одиночество.
Когда же — это было несколько раз — они встречались с кем-нибудь из знакомых семьи Чейс, Вивиан, который, когда хотел, мог быть очаровательным, брал Шарлотту за руку и с нежным выражением лица произносил: «Моя красавица жена».
Молодожены возвращались из Кале на совсем новеньком пароходе «Кастилия», и путешествие до Дувра заняло всего час пятьдесят минут. Этот пароход шел с невероятной скоростью, вызвавшей сенсацию. Однако море было неспокойно, и Шарлотта, страдая от морской болезни, всю дорогу провела в каюте со своей служанкой.
Когда они пересели в поезд, Шарлотта, оправившись, призвала на помощь все свое мужество и заговорила с Вивианом об их будущем.
— Как бы вы ни относились ко мне, прошу вас, как только мы вернемся к ее светлости, сделать все от вас зависящее, чтобы не огорчать ее, — сказала Шарлотта. Вивиан в ответ нахмурился.
— Сколько раз еще мне придется напоминать вам, чтобы вы называли ее матушка или мама. Если наши друзья услышат, что вы называете ее «ее светлостью», они решат, что я женился на служанке.
В таком настроении они возвращались в Клуни.
Однако сегодня Вивиан и вправду сделал над собой усилие, и обед, в котором участвовали все трое, удался на славу. Вдовствующая миледи была в восторге, когда ее красавец сын настоял на том, чтобы лично сопроводить ее в обеденную залу. Перед этим он поставил во главе стола стул, на котором она обычно сидела раньше.
— Вы все еще являетесь хозяйкой Клуни, — проговорил он. — Мы с Шарлоттой сядем по обеим сторонам от вас, как любящие дети.
Элеонора Чейс пребывала в возвышенно счастливом состоянии, полностью уверенная, что произошло чудо, столь изменившее сердце Вивиана. Однако Шарлотта уже знала, до чего лицемерен ее супруг. Немногим раньше, когда они переодевались к обеду, он вошел в ее комнату и выразил неудовольствие по поводу того, что его мать по-прежнему находится в Клуни.
Тогда ее взгляд на несколько секунд задержался на огромном портрете кисти Миллза, висящем над камином, где была изображена Элеонора Чейс, молодая, восхитительно красивая, одетая в красное платье с кринолином. К ней прижимался маленький Вивиан в бархатном костюмчике с кружевным воротником и манжетами. С огромными голубыми глазами и золотыми кудряшками, он был похож на ангела.
Очень рано для ее возраста у Шарлотты выработался трезвый взгляд на жизнь; теперь она осознавала пропасть, разделяющую добро и зло. И все же ей с трудом верилось, что ребенок, изображенный на портрете, мог вырасти в такое чудовище.
Сегодня она уже имела право жить в Клуни в качестве хозяйки этого огромного дома. Когда миледи умрет, то она, Шарлотта, будет сидеть на этом стуле с высокой спинкой напротив Вивиана, который разместится на другом конце длинного стола.
Великолепный обед был накрыт Уильямсом, старшим слугой, и Люси, старшей служанкой замка. Шарлотта не смотрела на них, однако ощущала на себе испытующие взгляды, которые они часто бросали на нее. И думала, что, наверное, им очень странно видеть за этим столом Шарлотту Гофф, девушку из сторожки, какой они знали ее раньше.
По требованию Вивиана она надела одно из новых парижских вечерних платьев: темно-красного шелка, с кокеткой из черных кружев и с черными кружевными же оборками, словно пена, окружавшими подол. В этом платье она выглядела намного старше своих лет, но оно весьма понравилось Элеоноре Чейс, которая похвалила невестку за столь элегантный вид.