Когда пробегала вдоль забора, взгляд мазнул по соседнему участку и уперся в какое-то светлое пятно на дереве. Присмотревшись, я поняла, что это моя сумка, зацепившаяся за ветку. Оглянувшись, я убедилась, что меня никто не видит, и быстро выбежала со двора. Достать сумку оказалось просто: я дернула за ветку – и она упала. Кстати, книгу и лак для волос я нашла сразу же, они валялись под деревом. Судя по траектории, кто-то, похитивший сумку, убедился, что в ней ничего нет, и вышвырнул ее на соседний участок. А за ветки она зацепилась случайно.
Обсудив находку со Славиком, мы пришли к выводу, что выпившая Агния вчера могла попытать счастья, несмотря на обещания больше не предпринимать действий по овладению картиной. Но так как сумка и ее содержимое вроде бы были на месте, поднимать шум причины я не видела. И мы перешли к более насущным проблемам:
– Ну что, поедем, поговорим с Ниной? Марина явно рассказывала ей о проблемах в своем любовном треугольнике. Вдруг мы что-то упустили.
– Не могу с тобой сейчас поехать!
– Это еще почему?
– У меня свидание…
– Славик, ты опять за свое? Оставь уже в покое этих бабок! Я понимаю, у нее козы, молоко, сыр… Но, в конце концов, ты тоже себя не на помойке нашел!
– Ты что, думаешь, я снюхался с бабкой Маланкой? – сдавленно хрюкнул Славик. – Хорошенького же ты обо мне мнения!
– Я вчера видела, как ты от нее выходил…
– К ней накануне племяшка приехала из Углича, разведенная, флейтистка! А ты…
– Ладно, извини, – проворчала я. – Что-то нервы на пределе. Свидание… Тоже мне, велика важность, перенеси.
– Бабка Маланка сейчас уезжает до вечера, хата свободная. Войди в мое положение, – канючил Славик.
– Вошла. Теперь мне захотелось крабовых палочек, – пожаловалась я.
– А как ты… Блин, точно, крабовые палочки! А я все думаю, чего это так нестерпимо хочется. Меня уже достали эти блюда из авокадо. Сегодня опять будет на первое. Мамуля еще так зловеще хохочет, когда в свой суп какие-то приправы забрасывает. Меня это нервирует…
– Напишу Нине, что приедем позже.
– Может, сама съезди? Нина явно не опасна. Или папу возьми.
– Пока папе № 1 сообщать ничего не хочу. Возьмет Нину в оборот, и та не захочет ничем поделиться.
– Это да, в таком вопросе нужна деликатность и особый подход, – шепотом поддержал меня приятель.
– Так что у тебя там с флейтисткой? – из вежливости спросила я, потому что поняла, что за всеми этими заботами совсем не замечаю Славика. Он уже роман умудрился у меня под носом закрутить, а я все ворон считаю.
Приятель сразу же оживился:
– Представляешь, Леночка рассказала, что училась в одном классе с дочкой Тимофея, Викой. Как мир тесен! Я сразу же о нашем новом папе справки навел. Все отлично, никаких скелетов в шкафу. О сестрице нашей сводной, разумеется, тоже поговорили. Есть еще и братец, тоже учился с ними в школе, но на пару лет младше. Сейчас вроде как в Москве. Леночка от бывшей учительницы слышала. Наверное, сыночка папа пристроил. Все-таки был начальником в администрации.
– Угу, – пробормотала я, мыслями витая где-то далеко.
– Вику нашел у Леночки в друзьях. Но у нее аккаунт закрыт. Какая-то обморочная коза, судя по фотке. А Рому, братца, Леночка мне сама показала. Гляди, как мы себя любим. На подпись обрати внимание. РомаН. Чувствуешь?
– Скумбрия или килька? – принюхалась я.
– Да я не про запах. Хотя вообще-то я ел сардинку. Типа инициалы Р.Н. Ну, Рома Нюнин.
– У Тимофея фамилия Нюнин? – улыбнулась я. Почему-то мне не пришло в голову поинтересоваться новой фамилией мамули. Интересно, она сама этим озаботилась?
– Ага. Смешная, да? Вот, гляди, я на него подписался, чтобы тебе показать.
Я мазнула глазами по экрану, но все-таки из вежливости взяла телефон в руки и полистала фото. Симпатичный парень, правда, последнее фото выкладывал три года назад. Но не все же ведут соцсети, как Славик, выкладывая каждый съеденный круассан.
Палец машинально листал, а я думала о своем, пока в какой-то момент взгляд мой не зацепился за фото, на котором была запечатлена группа подростков на фоне соснового леса. По виду – детский санаторий. Рома стоял в центре, в белой тенниске, рядом – вихрастый пацан в красной майке, а слева – худенькая девушка с длинными волосами, в топике и рубашке, повязанной на бедрах. Ее лицо показалось мне очень знакомым, я увеличила фото и не удержалась от эмоционально вскрика:
– Гляди, это же Марина!
– Точно! Ничего себе. Ну-ка, как там фото подписано… Санаторий «Лунинец»! Фото явно старое, выложил его по какому-то поводу. Сейчас модно ностальгировать по прошлому.
– Значит, они были знакомы. Марине тут, судя по виду, лет пятнадцать? Еще одно совпадение.
– Сколько там того Углича? – беспечно отмахнулся Славик. – Может, вместе ходили в какой-то дом творчества. Вот их и отправили в санаторий.
– А чего Тимофей ничего не сказал…
– Не вспомнил. Значит они явно не одноклассники, уж одноклассницу сына он бы узнал. А если ходили на какой-то кружок – так всех поди упомни. Я вот из своего кружка художественного свиста из пацанов по фамилии только Куковяку помню. Он учился в моей школе, постоянно цеплялся, и один раз даже укусил меня за ухо.
История Славика про гада Куковяку отвлекла меня от темы сводного братца Ромы, но я решила при случае спросить у Тимофея, не помнит ли он Марину. Тем более новый папа как раз крутился рядом. Сновал туда-сюда в сарай и из сарая, доставая инструменты и помогая мамуле починить полюбившийся ей раскладной шезлонг.
– Не спрашивай о его детях при мамуле, – шепнул Славик. – Не известно, рассказывал ли он ей о сыне. А там еще и дочка. Пусть сначала притрутся. А то выйдет, как в фильме «Не может быть»… И Славик перешел на женское сопрано: «Ты представляешь, какие подлецы?! Не успел он сюда явиться, как ему насплетничали про моих детей! – О-о, про всех? – Ну, положим, не про всех, но всё равно мало приятного!».
– Ладно, ладно…
– А вдруг она не знает, что он Нюнин? – подумал Славик вслух. – Еще один удар… Нет, надо молчать. Мамуля только-только успокоилась.
Я же не переставала думать о Марине. Ее бледное несчастное лицо прямо стояло у меня перед глазами. Не знаю, зачем я так упорно цеплялась за эту историю. Наверное, во мне говорила женская солидарность. Мне было жаль молодую красивую девушку, не успевшую толком пожить. А ведь она, наверное, тоже очень хотела любви и счастья. Чего стоило только ее отчаянное сообщение «Помогите мне разобраться…».
Итак, ехать к Нине я решила одна. Своим я сообщила, что хочу прошвырнуться по магазинам, схватила сумку с драгоценной картиной и направилась к машине.
– Сразу включи диктофон и положи телефон в карман, но ей не показывай, что ведешь запись, – напутствовал меня приятель. – Когда люди видят технику, зажимаются и не могут припомнить важные подробности.
– Зачем мне вообще это записывать?
– Пусть будут какие-то доказательства. А то вдруг эта хитрюга от всего отопрется?
– Думаешь, она действительно что-то знает?
– Кто знает. Если у нее будет стоящая информация, она нам пригодится для полиции. Потом прослушаем вместе. Знаю я ваш бабский базар, как начнете языками молоть, так до сути и не доберетесь. Иногда какая-то мелочь может ускользнуть – и все, пиши «жы-шы».
– Вообще-то говорят «пиши пропало».
– Это банально. Я предпочитаю свои фразеологизмы.
Неожиданно ехать со мной возжелала папа № 1. К счастью, он хотел всего лишь заехать к мужу Марины в больницу и попытаться узнать о его злоключениях.
По дороге мы подобрали работницу музея, которая явно топала в сторону трассы, опоздав на автобус.
– Дай вам Бог здоровья! – устраивая на коленях свои сумки, запричитала она. – Захлопоталась сегодня, пока отстряпалась, пока в музей заскочила… Вы уж не волнуйтесь, я Галке все рассказала…
– Что именно? – не понял папа № 1.
– Ну, что Тимофей сейчас с вашей маменькой. И чтобы она, свинота такая, халат перед ним не распахивала.
– Надеюсь, она приняла эту новость со смирением, – пробормотал отец, а я хихикнула.
– Какое там! Визгу было. И такой он, говорит, и сякой. Стала плести, что в городе у него зазноба есть. Галка якобы в город ездила и как-то его там соследила. И что маменьку он вашу тоже бросит, потому как кобель, как и все мужики. Ой, я извиняюсь, – добавила тетка, поглядывая на папу № 1, как бы прикидывая, может ли он оказаться кобелем.
– Так это правда?
– Про кобелей?
– Про зазнобу.
Тетка махнула рукой.
– Да ну, Тимофей не такой. Приличный, самостоятельный. Это Галка со злости языком молотит. И я туда же. Правильно дочка говорит, к старости совсем мозги не варят. Вы уж маменьке своей не передавайте…
Я пообещала молчать, а работница музея поспешила сменить тему:
– Ой, как у вас в машине вкусно пахнет. Поленьями, банькой, костром… Сразу видно, что теперь в деревне живете. Ух! Разве в городе такое можно получить? А у нас…
– У нас просто сарай сегодня ночью горел, – уныло отозвалась я, разом вспомнив про сумку и свои нехорошие подозрения насчет Дубровского.
– Ой, – сказала тетка. Дальше мы ехали молча.
В больницу скорой помощи, куда отвезли Кирилла Салущева, мы добрались за полчаса. Я напросилась идти с папой, потому что одну меня точно не пустят, а он со следователем на короткой ноге. И ксиву предъявил. Врач коротко пояснил, что у парня легкое сотрясение мозга, вывих лодыжки и истощение.
– В седьмой палате ваш жених. До свадьбы заживет, – успокоил нас дядька и хотел было побежать раздавать поручения медсестрам, но папа ухватил его за локоток. Он не любил поспешных выводов и принялся дотошно расспрашивать о характере травм. Потихоньку отделившись от них, я пошла по коридору.
Кажется, на посту никто не обратил на меня внимания, и я нырнула в трехместную палату. Сейчас в ней лежал только Кирилл, осунувшийся и печальный.
– Ты как? Помнишь меня? – Решив не церемониться, я уселась на стул у кровати.