совершенно без сил. А Лавр принялся устанавливать аппарат и делать долгожданные снимки. Аристов тоже с любопытством ходил вдоль стен, рядом с Соболевым.
Воздуху не хватало, в голове стучало и шумело, сердце бешено колотилось, но Соболев был совершенно счастлив. Вдруг раздался такой оглушительный грохот, что профессор подпрыгнул на месте. Петя тоже подскочил с жалобным испуганным криком, а Лавр, чертыхаясь, уронил штатив, да слава богу, ухватил аппарат. Только Егор сразу понял, что это за звук. Все четверо с ужасом обернулись к проводнику, который продолжал сохранять невозмутимый вид, и только от его старого ружья, которое он зачем-то тащил за собой всю дорогу, медленно уплывал дымок. Оказывается, существовал местный обычай приветствовать иностранцев, добравшихся до царской гробницы, выстрелом из ружья. Эффект получался сокрушительный! Выждав секунду, пока пройдет испуг, проводник запел торжественную песню с серьезным и величественным видом, созерцая который, невозможно было удержаться от смеха.
Обычно в «программу развлечений» путешествующих входил еще и трюк с поиском древностей. Вдруг бедуин находил где-то в уголку черепок или еще что-нибудь и предлагал неискушенному туристу. Понятно, что все это было заготовлено заранее, но как обставлено! Из самой пирамиды Хуфу! Однако с профессором этот жалкий фокус не прошел, но тот был щедр и не обидел бедуина, наградив его монетой при расставании.
Из гробницы фараона двинулись в склеп царицы. Эта комната оказалась совершенно пустой, с гладкими мраморными стенами. Дальнейший путь привел к таинственному колодцу.
– Что там? – заинтересовался профессор.
– Никто не знает, – коверкая английские слова, ответил проводник. – Никто из иностранцев, которых я сопровождал, никогда туда не спускался, не пытался и никто из арабов.
– Но ведь дно-то у него есть? – спросил Аристов.
– Нет, это бездонный колодец! – последовал уверенный ответ.
– Не может быть, у всего есть конец! – строго заметил Соболев.
И все уставились в темноту колодца, пытаясь разглядеть что-нибудь.
– А вот мы сейчас и поглядим, есть ли там конец, и где он! – Аристов быстро и ловко обмотал себя веревкой, прихваченной на всякий случай, и дал ее в руки своим спутникам. Он начал спуск, упираясь ногами в стены колодца, и обнаружил там тоже выемки для ног. Спуск продолжался долго, темнота окутывала Егора, все так же не хватало воздуха, а конца все не было. Отверстие наверху потихоньку уменьшалось, таяли и силы Аристова.
– Ну что, что там? – нетерпеливо кричали сверху.
– Ничего, пока ничего, – едва отвечал Егор, который уже изнемогал.
– Вот что, голубчик, давайте-ка вы назад! – приказал профессор, и они начали тянуть Егора вверх.
– Так вы добрались до дна? – спросил проводник.
– Нет, – Аристов отер лицо платком.
– Я так и думал, – лукаво заметил бедуин. – Его там и нет!
Когда Егор выбрался наверх и упал без сил, Лавр не удержался и бросил вниз сначала камешек, а потом и горящий факел. Долго ждали стука камня, да все понапрасну. Факел тоже светил, мерцал, а потом потух, но разглядеть чрево пирамиды, преисподнюю не удалось.
Уже потом, когда вся компания ползла назад, проводник остановился и спросил Соболева:
– Господин, если бы вы могли подняться в воздух и двигаться все выше и выше, нашли бы вы там конец?
Соболев остановился в изумлении от философствования неграмотного феллаха.
– Возможно, что и нет.
– То-то и оно! – торжествующе заключил проводник и пополз вперед.
Глава 18
В ожидании спутников дамы не скучали. Они расположились на широких каменных блоках-ступенях и, прикрываясь широкими шляпами от солнца, созерцали окрестности. Внизу копошились иные туристы, рядом высилась еще одна каменная громадина, а вокруг – песок, песок, песок.
Зоя поначалу чувствовала себя немного скованно в обществе Серафимы Львовны. Ей очень, очень хотелось нравиться этой женщине, добиться ее материнской любви и нежности. Госпожа Соболева необычайно интересовала Зою. Как можно быть матерью взрослого молодого человека и выглядеть так, словно тебе двадцать пять, ну от силы, тридцать лет? Как можно всю жизнь прожить с таким строгим, неласковым, суровым мужем и при этом казаться совершенно счастливой? А Зоя была наблюдательна, она сумела разгадать характер профессора, скрытый под маской светской любезности. Неужели Серафима была в него влюблена?
Слово за слово они разговорились. Серафима Львовна вдруг поймала себя на мысли, что до сих пор никому никогда не рассказывала о своей юности, о своих девичьих переживаниях, о сватовстве Соболева. У нее не было подруг, ее мир ограничивался семьей. Разумеется, она не посвящала юную слушательницу в самые сокровенные тайны своей души и отношения с супругом. Но по тому, как Зоя слушала, как алели ее щеки, как трепетали ресницы, рассказчица чувствовала, что девушка многое понимает без слов, душой, сердцем. И Серафиме было радостно и тепло от этого внимательного и доброго взгляда, от этой живой заинтересованности.
– Как же понять, где любовь, какая она? – в волнении спросила Зоя.
– Трудно сказать, наверное, это необъяснимо простыми словами. У каждого она своя. Одному Господь посылает безумную страсть, которая отшумит, сожжет все дотла, и живи потом, питаясь воспоминаниями. Другой всю жизнь греется у небольшого, но постоянного, незатухающего огня, который дает тепло и радость. И тот и другой полагают, что его обошла судьба, не дала ему того, что получил другой. Я была так юна, так глупа и неопытна в жизни, что когда ко мне посватался Викентий Илларионович, чуть не померла со страху. Однако же больше двадцати лет я живу и счастлива, хотя мой путь к душе супруга был долгим и мучительным. Но кто живет просто? В каждой семье какие-нибудь сложности да имеются. Вы, Зоя, теперь в таком возрасте чудесном, чуть старше меня, когда я замуж выходила. В эти годы все кажется нестерпимым, острым. Все чувствуется по-особому. Иногда совершенно нет никаких полутонов. Только все красное, или черное, либо белое. И только потом, с годами, понимаешь, что есть еще и серое, розовое, сумерки души, когда сгущаются краски и меркнет свет. Вроде видишь и чувствуешь по-прежнему, да все как-то зыбко, призрачно, по-иному. Но это тоже твоя жизнь, она продолжается, и тот же человек рядом. Одно я поняла – то, что приходит, не повторяется. Надо принимать жизнь такой, какой ее дает Господь. И если он дарует тебе любовь, окунись в нее с головой, но не теряй рассудка. А если не посылает великого чувства, то ищи его в малом, собирай по крупицам, и воздастся тебе!
– Ах, как скучно собирать, как курица, по зернышку! – Зоя с легкой досадой поддала ногой маленький камушек, который весело поскакал вниз.
– Вам, дитя мое, это, судя по всему, не грозит! – рассмеялась Соболева и слегка приобняла девушку.
Зоя ответила ей, приласкавшись, как котенок. Она уже собралась с духом поговорить о самом важном и трепетном для себя предмете, о чувствах Пети, как в этот миг из черной дыры показались знакомые головы.
Ахи, охи, впечатления, смех, пережитый страх и напряжение. После сумрака и духоты внутренностей пирамиды сухой горячий воздух показался спасительной прохладой, яркое жгучее солнце – божественным светом. Немного придя в себя, путешественники продолжили свой путь наверх, и вот уже наконец высшая точка пирамиды. Небольшая площадка с трудом вместила всех. Мучения были полностью оправданы открывшимся видом. С одной стороны долина, полная жизни, питаемая чудотворными водами великого Нила, с другой – необъятные просторы мертвой пустыни, бескрайний, безжизненный песок, который неуклонно поглощает остатки некогда великой цивилизации.
Спустившись вниз, путники какое-то время отдыхали в тени пирамиды, угощаясь скромными припасами, прихваченными из гостиницы, но рассиживаться было некогда. Надобно было еще успеть предстать перед взором великого чуда пустыни – Сфинкса!
Разве можно, дорогой читатель, описать тот трепет, тот священный ужас и восторг одновременно, когда перед твоим взором возникает это каменное чудовище! Трудно, почти невозможно уразуметь, что сие творение рук человеческих, а не каких-то неведомых, божественных сил, которые вытесали из огромной скалы это мощное тело с крепкими лапами, эту огромную голову, гордо сидящую на мощных плечах. А это лицо, даже будучи изуродованным невежественными мамелюками, которые использовали его как мишень для стрельбы, это лицо несет на себе печать величия, красоты и страха одновременно!
Путники молча, в великом трепете двигались вдоль тела гиганта, стремясь обойти его и осмотреть основательно. Да разве можно охватить единым взором эдакую махину! В длину – 187 футов, высота от земли до темени – 65,5 фута. Нос в пять футов длины, уши в рост человека, голова более восьмидесяти футов в окружности.
– Так, а теперь кто скажет мне, как древние называли свое каменное чудо? – снова спросил профессор. Зоя и Петя снова переглянулись и улыбнулись.
– «Отец ужаса», – как всегда ответил Лавр.
– Воистину, вид его ужасен! Такая громадина! Однако те авторы, которым посчастливилось видеть его лицо еще не обезображенным дикарями, утверждают, что оно было полно невероятной красоты и достоинства. Некоторые исследователи считают, что лицо Сфинкса – это лицо фараона Хефрена. Можно только удивляться мастерству каменотеса, который выполнял работы, не в силах представить свое дело целиком, полностью, как только на большом расстоянии. Ведь под руками у него были только небольшие фрагменты статуи. Это невероятно! – Профессор был не в состоянии сохранять спокойствие, так сильны были нахлынувшие на него чувства. – Поглядите вниз, друзья мои, поглядите, меж лап чудовища вы разглядите каменную полированную стелу. На ней запечатлен рассказ о том, что однажды фараону Тутмосу IV явился бог Сфинкса – Хорем Ахет и приказал очистить каменное изваяние от песка. Ведь в ту пору над бескрайним морем песка плыла только гигантская голова.