Он громко говорил, суетился, ему даже не возражали. Идея приобщиться к дикой первозданности, к пустыне будоражила всех. Но при этом все понимали, что за этим стоит и нечто иное. Альхор! Но никто не произнес этого вслух.
Бот пристал к берегу. Выгрузили провизию и запас воды и сговорились с кормчим о том, что тот будет ждать их возвращения. Северов, Аристов и Лавр направились в деревню и без труда наняли там проводников-феллахов и верблюдов.
Весело грузили поклажу. Лавр неосторожно щелкнул около морды жующего верблюда своим аппаратом. Животное не потерпело такой фамильярности и злобно плюнуло в обидчика. По голой загорелой лысине Лавра медленно расползалась зловонная зеленая жижа. Петя не удержался и рассмеялся.
– То-то, Лавруша! Бог не Тимошка, видит немножко!
– Богохульствуете, кузен! – озлобился Лавр, с отвращением стирая платком вонючий плевок. – Неужто Господь унизил себя до того, чтобы избрать орудием своим это уродливое создание?
– Вовсе он и не уродлив! – Зоя с некоторой опаской подошла к верблюду и осторожно погладила его морду. Животное потянулось к девичьей руке. Она осмелела и подошла ближе. У верблюда оказались огромные глаза и длинные, поразительно длинные ресницы, которыми он медленно моргал. Нос, губы такие нежные, мягкие, просто удивительно!
Но еще более удивительным оказалось, что если кое-как, с грехом пополам, пренебрегая всеми законами приличия влезть на спину этому существу, то удержаться еще трудней, особенно, когда верблюд поднимается, распрямляя сначала задние ноги, а потом передние. Тогда лети вперед кувырком через голову, что чуть было и не произошло с дамами. Зоя с криком ухватилась за деревянное приспособление, укрепленное на спине животного, и с трудом удержалась. Серафима Львовна, охая и ахая, тоже кое-как взгромоздилась на спину «корабля пустыни», отчаянно страдая от отсутствия грациозности и нелепости позы, в которой она вынуждена была пребывать. Верблюду не понравилась нервозность наездницы, и он издал резкий гортанный крик, высунул язык, который раздулся и стал огромным фиолетовым мешком, болтающимся у губы животного. Все эти повадки еще больше перепугали женщин. Серафима Львовна с опаской оглянулась по сторонам и затосковала, оказавшись высоко от земли, ведь без посторонней помощи не слезешь. Но чего не сделаешь ради науки!
В этот раз по настоянию Северова пришлось облачиться подобно местным женщинам, замотав лицо по самые глаза. Так будет легче переносить жару и защищаться от песка.
Наконец тронулись. Северов и Соболев впереди, потом женщины, следом молодые люди и Аристов. Проводники ехали впереди и по бокам маленького каравана.
– Признайтесь, Северов, ведь неспроста мы высадились именно в этом месте? – прервал долгое молчание профессор.
– Я знал, что вы спросите.
– Ведь вы знаете, где может быть Альхор? Так? Вы видели его! – вдруг догадался Соболев.
– Признаться, мне нечего вам ответить. Вероятно, да! Да, я видел Альхор. Он мне открылся, но я был так глуп, так невежественен, что я не понял этого сразу! Только тогда, когда он исчез прямо на моих глазах, я осознал свою потерю!
– Что же, что вы видели? – Профессор разволновался, но разволновался и его собеседник.
– Не теперь, позже, потом! Сейчас надо смотреть по сторонам, не сбиться с пути, не утонуть в обмане миражей, и среди этих иллюзий пустыни не пропустить город, единственный, заколдованный!
– Значит, то, что вы видели, действительно не фата-моргана, не мираж?
– Разумеется! Ведь к миражу вы не приблизитесь никогда, он недостижим, неосязаем. Альхор существует реально, я не только видел, я осязал его. Он прекрасен и ужасен одновременно! Я самый несчастный человек на свете. Я упустил то, что дается единицам из смертных, я упустил уникальное знание!
В это время один из проводников приблизился к Северову и стал что-то быстро и тревожно говорить, показывая на запад и крутя носом в воздухе.
– Что он говорит? – забеспокоился Викентий Илларионович.
– Он говорит, нам надо спешить, чтобы успеть добраться до бедуинской стоянки. Похоже, приближается песчаная буря. Если она застанет нас среди барханов, нам несдобровать!
Верблюды ускорили свой шаг, потом перешли на бег. Теперь все путешественники тревожно вглядывались в горизонт на западе, где виднелась едва заметная темная полоса. А ведь еще два часа назад ничто не предвещало беды. Теперь же стоял удушливый зной, небо из ярко-синего превратилось в желтое, а солнце сделалось бледным, как луна. Через полчаса небо стало стремительно темнеть. Неожиданным образом у путешественников волосы встали дыбом. Первым обнаружил это Петя и обомлел от страха.
– Папенька, что это такое, что происходит? – охрипшим голосом спросил юноша.
– Физическое явление. Электричество, друг мой. Электричество вокруг нас! Мужайся. Не теряй присутствия духа! Мы же не беспомощные феллахи!
Однако пустыне все равно – что феллахи, что обремененные знаниями представители цивилизаций, что неразумные твари, которые прячутся в норы, всех погубит беспощадная стихия! Все равны перед природой.
Видя, что у жены глаза округлились от страха, Соболев, желая ободрить ее, продолжал с неустрашимым видом:
– Это ветер, дорогая, ветер, которые древние называли шемем, арабы самум, то бишь «раскаленный ветер», а ныне распространено слово хамсин, что значит «жар пустыни». Дует как раз с середины марта до середины мая. Помнишь, когда мы с тобой были в Италии, дул горячий ветер с юго-востока, именуемый там сирокко? Так вот, это и есть самум, да только сильно смягченный по пути через Средиземное море.
Но Серафима Львовна не проявила интереса к словам мужа.
Дышать каждую минуту становилось все труднее, кожа горела, даже под одеждой. Концы пальцев неприятно покалывало.
Проводник что-то еще прокричал, и в этот миг бедствие началось. Засвистело, заревело, завертело! Воздух разом утратил свою прозрачность, стал желтосерым, и через него злобно, отвратительно, мрачно блестело солнце. Теперь оно уже окрасилось в кроваво-красный цвет и приняло вид круга, совершенно лишившись лучей.
Серна судорожно вцепилась в своего верблюда. Тот ревел и шарахался из стороны в сторону. Серна заваливалась то на правый, то на левый бок. Иногда верблюд пытался лягнуть задней ногой и остервенело крутил хвостом. В великом страхе Серафима сидела, вцепившись в ручку сиденья, и с тоской чувствовала, что оно укреплено неудачно и неумолимо сползает назад. Все трудней и трудней становилось удерживаться на спине верблюда, руки взмокли и задеревенели от напряжения. Когда порыв ветра с колючим песком в очередной раз чуть не вырвал ее из седла, Серафима закричала от страха, да так громко, пронзительно, что перепуганный и обозленный верблюд с ревом, с высунутым наружу раздутым фиолетовым языком бросился в сторону от нестройной цепи каравана. Серна не могла его остановить, она почти распласталась на его спине, пытаясь удержаться и руками и ногами. Проводник с длинной палкой, которой он погонял животных, отстал. Она беспомощно оглянулась, следом, как ей показалось, она увидела Аристова. Или это было видение?
В бурю бесполезно пытаться бороться с ветром. Удержаться на ногах нет никакой возможности. Поэтому вскоре все верблюды попадали на колени, а рядом с ними повалились и их седоки, прячась за их мохнатыми спинами от нестерпимо колючего песка и злого ветра.
Так продолжалось час или полтора. Понемногу ветер стал стихать, а потом и вовсе воцарилась мертвая тишина. Путники сначала боязливо подняли головы, а потом стали осторожно выбираться из куч песка, наметенных вокруг. Соболев поднялся одним из первых и первым же понял, что все на месте, все живы. За исключением его жены и Аристова. Их бросились искать, полагая, что, может, они тут, рядом, их занесло песком. Да без толку… Серна и Егор исчезли!
Глава 24
Поиски пропавших продолжались несколько часов. Искали следы, помет верблюдов, предметы одежды, кричали, стреляли в воздух, копали песок, расходились кругами в разные стороны и возвращались к одному и тому же месту. Нет, нет и нет. Один из проводников угрюмо поведал, что песок, наметенный на упавшего, может быть столь высок, что этот могильный холм не найти и не разрыть никогда. Разве что другая буря разметет бархан, и тогда, может быть, откроются иссохшие останки. Викентий Илларионович мрачно выслушал любезный перевод Северова и заявил, что найдет товарища и свою жену живой, чего бы это ему ни стоило. Проводник покачал головой и сказал, что теперь поиски надо прекратить и двигаться к бедуинам.
Солнце начало свой путь к горизонту. Впереди ночь. Возможно наступление еще одной бури. После весьма эмоционального совещания было принято решение идти к бедуинам, а наутро продолжить поиски. В стойбище бедуинов их приняли вполне радушно и даже согласились помочь в поисках пропавших. Спать повалились, как подкошенные, на тюфяках, набитых верблюжьей шерстью. Соболев почти не спал. Едва он смыкал глаза, как снова просыпался. Неужели она погибла, неужели он не найдет ее? Боже милостивый, какая нелепость, какая несуразица. Такой женщине найти свой конец не в собственной постели, а в дикой пустыне! И кто виноват? Он, ее муж! Погнался за мифом, за миражем и заплатил страшную цену за свое мальчишеское заблуждение. Как, как теперь жить? Как он мог так легкомысленно довериться незнакомому подозрительному типу? Может, Северов специально заманил Серафиму и Аристова в Альхор? Он знал, что они пропадут? Что там? Человеческие жертвы, приносимые богам? Что за неведомое знание? Почему тот сказал, что Альхор и прекрасен и ужасен? О нет. Это горячечный бред, бред от утомления. Напраслина на несчастного человека. Господи, помоги, помоги не сойти с ума!
Соболев заскрежетал зубами и повернулся на бок. И увидел, что Зоя тоже не спит и давится рыданиями. Что ж, ее одиночество тоже ужасно. О нет, нельзя еще думать о Серне и Егоре как о погибших! Нет, они найдутся, обязательно найдутся. Ведь все были рядом, недалеко. Нет, нет. Они завтра же еще раз более внимательно все осмотрят. Если надо, будут копать, искать. Нет, пока он не увидит…