— Благодарю вас, Жерар, — всхлипывает мама. — Я тоже молю Бога, чтобы Он укрепил вас в свете выпавших на вашу долю испытаний. Каждый день я вспоминаю и смерть ваших родителей от лихорадки, и геройскую кончину Гастона…
— Не надо!
Гийом Мерсье стоит на крыльце, навалившись плечом на колонну, и взирает на нас сверху вниз, точно стервятник на кроликов. В отличие от брата, сохранившего мальчишескую легкость, Гийом погрузнел и состарился лет на двадцать. Лоб прорезали ранние морщины, щеки провисли брылами и противно колышутся, когда он опять выкрикивает: «Не надо!» Нечесаные волосы падают на расстегнутый воротник, кое-как прихваченный мятым шейным платком. Даже отсюда я чувствую, как от него разит перегаром вперемешку с тяжелым, кислым духом давно не мытого тела.
— Гийом тяжело воспринял смерть нашего брата, — со вздохом поясняет Жерар.
— Кто может его винить? — торопливо соглашается мама.
— Ничего, я о нем забочусь. И рад буду взять на себя все заботы о малютке Флоранс. — Жерар берет меня за руку, но не спешит ее лобызать. — Впрочем, не такая уж ты и малютка. Настоящая невеста. Моя невеста.
— Ты ничуть не изменился, Жерар, — говорю я первое, что приходит в голову. С крыльца доносится бормотание Гийома, но туда я стараюсь не смотреть.
— Да и тебя, Флоранс, я узнал бы издали. Ты очень четко выделяешься на светлом фоне, — говорит он и, пошарив в кармане, протягивает мне обтянутую шелком коробочку.
Беру ее с опаской. Прежнему Жерару, сорванцу, швырявшему в меня орехами, ничего не стоило бы засунуть в коробок таракана, чтобы послушать мои вопли. На что способен Жерар нынешний, я не могу предугадать. Наконец я поддеваю ногтем крышку, рассчитывая увидеть крем для отбеливания кожи. А вижу золотое кольцо.
— Сим я скрепляю нашу помолвку, — торжественно объявляет Жерар и кивает мне: — Надень его, милая.
Пытаюсь втиснуть в него палец, но ничего не получается. Спохватившись, снимаю перчатку и повторяю попытку, но кольцо не налезает дальше первой фаланги. Оно мне безнадежно мало. И тогда я краснею. Жарко, мучительно, до головокружения. Краснею, как в детстве, когда он потешался надо мной и приглашал братьев поучаствовать в забавах. Сейчас, как и годы назад, Жерар уверен в своей власти надо мной, и его уверенность передается мне. Я втягиваю голову в плечи.
— Экая досада! — бросает он, получив от этой сцены все, что хотел. — Выбирать кольцо мне помогала дочка ювелира, но я решил, что для леди нужно взять размером меньше.
— Хватит кукситься, Флоранс, — поджимает губы мама. — Невелика трагедия. Кольцо можно растянуть, а пока надень его на мизинец.
Вслед за Жераром и Гийомом, который шатается при ходьбе, мы попадаем в дом. Служанка докладывает, что стол накрыт к ужину, но мама сказывается больной. От тряски у нее началась мигрень, и она зовет Дезире, чтобы та помогла ей переодеться ко сну. Сегодня мадам Селестина ляжет рано, чтобы отдохнуть и набраться сил перед завтрашним балом. Я бы и рада отослать Дезире с глаз долой, но сестра, не моргнув глазом, заявляет, что в столовой она будет нужнее. Кто-то же должен прислуживать мамзель Флоранс за ужином. Благородной барышне не обойтись без камеристки. Смерив Ди таким взглядом, от которого у нее, должно быть, смерзлись внутренности, мадам Селестина поднимается наверх.
Уже знакомым маршрутом я иду в столовую. Дезире не отстает от меня ни на шаг, и я шепчу ей яростно:
— Лучше бы ты ушла!
— Еще чего! — шепчет в ответ сестра. — Я тебя не брошу. Тут такой домище, что на одном этаже не слышно, что творится на другом.
Когда мы входим в столовую, Гийом мрачнеет пуще прежнего, зато Жерар улыбается еще шире. Что же он задумал на этот раз?
— Мы заждались вас, — говорит мой жених и встает, чтобы отодвинуть мне стул.
Только тут мне бросается в глаза отсутствие прислуги. В столовой нас четверо. Дезире права: кричи не кричи, никто не придет на подмогу. Но когда вместо одного стула Жерар отодвигает два, я незаметно подталкиваю сестру к двери. «Беги отсюда!» — взывают мои глаза. Мне не составляет труда распознать, где заканчивается одна игра Жерара и начинается другая.
— Садитесь, — кивком приказывает он. — Обе.
Раздается такой треск, что кажется, будто стол раскололся пополам. Уперев кулаки в столешницу, Гийом смотрит на брата с неприкрытой ненавистью.
— Я не сяду за стол с ч-черномазой. — Он мучительно кривится, словно у него саднит язык, а не кулаки. — Если мы принесли присягу янки, это еще не значит, что мы должны перенять их п-повадки!
— Сядешь, — бросает Жерар через плечо. — Сядешь, раз я сказал. Я тут хозяин.
— Хозя-я-ин? А не много ли на себя берешь, б-бра-тец? Хозяин ты только потому, что, когда отец умирал, ты заперся с ним в спальне и заставил его отписать тебе всю плантацию. Не знаю, что ты ему наговорил…
— Чистую правду. Что с тех самых пор, как наш полк был распущен, ты не просыхаешь, брат. И что свою долю ты за месяц спустишь на ром, карты и девок. Учитывая, что в тот момент ты, пьяный вдрызг, блевал с балкона, убедить отца было не так уж сложно.
— Нет, Жерар, так в наших краях дела не делаются. Нет у нас такого закона, чтобы старший брат мог оттяпать все подчистую. Отец всегда говорил, что поделит земли между нами п-поровну, на двоих…
— Тогда уж на троих. Отец не обошел бы Гастона.
— Не смей упоминать при мне это имя! — ревет Гийом, как раненый вепрь, и толкает стол, выплескивая полсупницы гамбо на белоснежную скатерть.
Мы с Дезире едва успеваем отшатнуться, давая ему дорогу, и тревожно вслушиваемся в его проклятия и скрип лестницы под грузными шагами. О его присутствии еще долго напоминает запах перегара.
— Мой бедный, бедный брат, — сочувственно кивает Жерар. — Простите его старомодную чувствительность. Но давайте же выясним, с кем из вас двоих он не хотел садиться за стол!
По его кивку мы занимаем свои места. Искоса я поглядываю, как поведет себя сестра. Будет ли ерзать, не зная, куда девать локти, или, наоборот, вытянется в струнку, как в церкви во время пения гимна? Сесть в присутствии белого господина — тяжкая провинность для служанки, не говоря уже о том, чтобы очутиться с ним за одним столом. Такое испытание не всякая выдержит. Но Дезире ведет себя на удивление непринужденно. Сначала берет салфетку и разравнивает у себя на коленях, затем наливает в бокал воду из графина — словом, держится так, словно ее действительно пригласили на ужин!
Теперь я напрягаюсь в ожидании, как Жерар отреагирует на ее дерзость, но он усмехается, а затем жестом фокусника сдергивает салфетку, закрывавшую плоский прямоугольный предмет. Под салфеткой обнаруживается обычная доска. Дубовая, судя по темному оттенку древесины. Зачем она ему понадобилась?
— Положите сюда руки.
Переглянувшись, мы выполняем приказ.
— Ты видишь, что это, Флоранс?
— Просто доска.
— Верно. Такие доски вешают иногда у входа в церкви и танцевальные залы. Догадалась, почему?
Присмотревшись, я замечаю, что моя рука практически сливается с доской, тогда как кожа Дезире кажется на несколько оттенков светлее.
— Таким образом отсеивают полукровок. Я вошел бы в церковь, а ты, моя супруга, осталась бы за порогом. И твою квартеронку тоже впустили бы, потому что она вытянула длинную соломину. А ты нет, Флоранс. Тебе не повезло. В тебе взыграла дурная кровь. Скажи, как тебе такой живется? Ммм? — наклонившись к моему уху, шепчет он почти интимно.
— Я привыкла.
— Да полно тебе! Неужели ты не изнываешь от зависти к сестре? — Подцепив меня за подбородок, он без труда разворачивает мое лицо, чтобы я в упор смотрела на Дезире. — Эти изумрудные глаза, эта нежная кожа, как молоко с каплей карамели, а волосы… Сними тиньон, девочка.
— Мсье Жерар…
— Или тебе помочь?
Клетчатая ткань соскальзывает, открывая черные локоны, которые только того и ждали, чтобы рассыпаться по ее плечам.
— …Мягкие, как шелк, благоухающие, как цветник роз…
— Жерар, прекрати немедленно! — вскрикиваю я, как только он запускает пальцы ей в волосы.
Дезире замирает, глядя в одну точку. Жерар приподнимает прядь за прядью, а я не могу отделаться от мысли, что точно так же он играл с волосами той мулатки. Прежде чем снять с нее скальп.
— Прекратить? Отчего же? Ты ведь знаешь, что жизнь несправедлива к тебе, Флоранс, так почему бы не потерпеть боль чуть дольше? Или тебе неинтересна моя игра? А ведь мне так хочется проверить, по каким еще пунктам вы с сестрой отличаетесь столь разительно…
Я собираюсь вскочить и оттолкнуть его, но Дезире действует быстрее. Резная спинка стула с размаху врезается ему в грудь, и Жерар отскакивает сам, глядя во все глаза, как Дезире расправляет юбку, прежде чем сделать изящный реверанс.
— По-моему, мы наслушались от вас достаточно оскорблений, мсье, — говорит она с достоинством и берет меня за руку. — Пойдем отсюда, Фло.
Не дав ему опомниться, она вытаскивает меня из столовой, после чего мы стремглав взлетаем по лестнице, а в спальне запираемся на засов.
— А что еще мне оставалось делать?! — восклицает сестра, меряя комнату шагами, а я согласно киваю.
И размышляю над тем, что же теперь делать мне.
Платье к моему первому балу шили из того, что нашлось в сундуках, и на живую нитку, но результатом я довольна. По случаю помолвки Жерар распорядился зажечь в бальной зале десятки свечей, и белый атлас платья мерцает в их свете, придавая моей коже несвойственную ей бледность. Старинное валансьенское кружево, которым отделан корсаж и рукава, собирает восторженные комплименты дам. Их спутники, друзья и однополчане Мерсье, тоже находят меня очаровательной. По крайней мере, никто не морщится, прикладываясь к моей руке. Я получаю несколько приглашений на танец, но отклоняю все до единого. «Невесте положено танцевать только с женихом», — отнекиваюсь я, скромно потупившись. Не объяснять же, в самом деле, что мне противно держаться за ручку с теми, кто по ночам пугает честной народ, замотавшись в простыню!