«Принцесса-жирдяйка, – гоготали они. – Принцесса-пончик!» Они подбрасывали ей в сменную обувь собачье дерьмо. Они сфотографировали ее мобильным телефоном на унитазе и запустили снимки в Интернете. Они прижали ее лицо к прыщавой щеке задохлика Рё, вопя: «Любовь! Любовь!» А учителя просто отворачивались, будто боялись запятнать себя, обратив на такое внимание. Впрочем, никакого авторитета у них не было. Школой управляли наглые, всегда готовые к насмешкам заводилы.
Как-то раз утром она переоделась в школьную форму, но не смогла выйти из комнаты. Она легла обратно в постель и замкнулась в молчании. Все мольбы, угрозы, обещания, притворные ласки матери и, наконец, неудачная попытка побоев не заставили ее одуматься.
Масако стала хикикомори – «летучей мышью».
Луна, на три четверти полная, струила бледный свет сквозь газовые занавески. Масако встряхнула головой, ошарашенно моргая.
Только что она стояла перед открытым холодильником, запихивая в рот остатки оладий и соленые огурцы и запивая их сладким йогуртом. Она не помнила, как вошла в гостиную. Она вытерла рот тыльной стороной руки. На пол упали хлебные крошки.
Ночь смягчила острые углы квартала. Везде были тени, темные щели, где можно спрятаться, а узкую улочку с горящими оранжевыми фонарями словно омывал золотистый свет. Прямо как на старинных подкрашенных фотографиях. Улица манила к себе.
Прохладный ночной воздух, казалось, впитался ей в лицо, в кожу – она подняла дрожащие ладони, чтобы отвести от щек свои чудовищно спутанные волосы. Пальцы запутались в немытых, сбившихся в колтуны прядях. Но она чувствовала, что вся сияет.
Поминутно оступаясь, она шлепала тапками по асфальту, ноги у нее и вспотели, и замерзли. Звук шагов отдавался от бетонных стен. Масако опустила взгляд. Она вышла из дома в тапочках «Хелло Кити» на босу ногу, в грязной школьной форме, без жакета.
Наверно, я выгляжу просто жутко, подумала она. Но воздух был сладок, как лимонад. Масако шлепала по темному тротуару с полузакрытыми глазами и полуоткрытым ртом. Ей хотелось проглотить ночь и нести ее в себе.
Масако была в своем уме. Она знала, что похожа на сумасшедшую, и если кто-нибудь увидит ее такой на улице, то вызовет полицию или прогонит прочь. Она шарахнулась от света фар автомобиля какого-то трудяги, спешащего к четырем утра на свою рабочую смену, и нырнула в переулок.
Где-то неподалеку залаяла собака, в этом звуке слышалась надежда.
Стуча зубами, сжав ноющие пальцы, она ускорила шаг и целеустремленно направилась к неоновой вывеске «Лоусон». У двери она украдкой огляделась по сторонам, а затем заглянула в ярко освещенный магазин. От режущего искусственного света ее глаза заслезились еще сильнее. Сонный продавец клевал носом над книжкой. Наверное, студент университета, подумала Масако.
Дверь пропела свои две ноты, и продавец вскинул голову. «Чем…» – начал он, но осекся, когда увидел ее волосы, грязную, заскорузлую школьную форму… и домашние тапочки «Хелло Китти» на босу ногу.
Продавец громко и выразительно прокашлялся. Масако почувствовала, как у нее горят уши. Она таращилась на журналы на стойке – манга, таблоиды, легкое порно. Все журналы были в пластиковых обертках, чтобы покупатели не листали. Нижняя губа у Масако задрожала, перед глазами поплыл туман.
Снова звук открывающейся двери.
Опять в кашле продавца слышится неодобрение и предостережение.
Шарканье ног: хлоп-шлеп, хлоп-шлеп. Вошедший продавца явно не стеснялся. В поле зрения Масако, не отрывавшей взгляда от пола, показалась пара грязных кед. Шнурков в них не было, так что их хозяину приходилось волочить ноги, чтобы не потерять свою обувку. Штанины синих школьных брюк внизу были обтрепаны и покрыты грязью и прилипшими сосновыми иглами.
А этот запах…
Нет, это был не удушливый запах мочи и немытого тела. Не приторный звериный запах грязных волос.
Человек пах деревьями.
Костлявые пальцы обхватили запястье Масако.
Она застыла.
Тощая рука почти нежно повернула ее руку ладонью вверх.
Он осторожно положил что-то ей на ладонь и сжал ее пальцы в кулак.
Масако вся дрожала. Он до нее дотронулся. В кулаке чувствовалось что-то маленькое, продолговатое.
Он ее коснулся.
Не в силах удержаться, она подняла взгляд. Но худой и грязный школьник пошел дальше, громко волоча свои дырявые кеды. Она лишь мельком увидела его профиль и щеку, покрытую шрамами от угрей.
Его лицо…
Что это, морщины? Проседь в отросшей щетине? Школьнику, похоже, было за тридцать. А может, это какой-нибудь извращенец прикидывается старшеклассником?
Масако скривилась.
Ладонь, сжимающая что-то крохотное, горела. Что за гадость он сунул ей в руку? Она медленно, со страхом разжала пальцы, чтобы рассмотреть сомнительный подарок.
На грязной ладони лежало семечко. Бледно-желтое, коническое. Она точно уже видела такое раньше, но не могла припомнить где. Странно! Оно напоминало маленький зуб. Что этому уроду было нужно?
Она вскинула голову, обратив сердитый взгляд на ушедшего. Но его нигде не было видно.
Плечи Масако покрылись мурашками от холодного сквозняка, волосы на затылке встали дыбом.
Что-то шмыгнуло по полу мимо ног. Масако обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как длинный голый крысиный хвост исчез за холодильником с мороженым.
Она встряхнула головой. Чепуха какая-то. Что это значит? Как он мог исчезнуть? Он ведь ростом был не меньше 185 сантиметров! Черного входа в магазине «Лоусон» не было: выйти можно было только через входную дверь.
Неужели?..
Зажав крохотный странный подарок в руке, Масако присела на корточки и осторожно заглянула за холодильник. Там было темно и пыльно. Что это, дырка в стене?
– Кора! Кора! – Чья-то нога грубо пнула ее в правое бедро. – Не смей у меня тут блевать. Пошла вон! А ну выметайся отсюда, уродина!
Испуганная Масако, чуть не упав, вытянула руки, и семечко выпало на грязный пол. Она судорожно зашарила вокруг, нащупывая его.
– Эй, ты! – воскликнул продавец. – Ты что-то украла? А ну отдай, а то полицию вызову!
Масако быстро сунула семечко в рот.
Она сжала зубы так, что грязь с пола противно хрустнула во рту, а потом по языку разлился сладковатый ореховый вкус.
Кедровый орешек.
Рассерженный продавец попытался схватить ее за шиворот, но она не почувствовала его прикосновения.
Пол бросился к ней, все остальное отдалилось, словно увеличиваясь в размерах, – консервные банки, салфетки и пузырьки с раствором для контактных линз исчезли в расплывчатой дали. Пол вдруг оказался прямо перед ее глазами – она четко видела каждый стык между плитками, каждую крошку, пылинку, жирное пятно, какие-то черные нитки.
Тапки она потеряла, потому что стояла на четвереньках на полу.
– Ох, – выдохнула Масако. Но вместо выдоха раздался только писк.
Руки! Во что превратились ее руки? Вместо ногтей – узкие коготки, пальцы покрыты бледной шерстью. Она удивленно повернула руку и поднесла ее к глазам: похожа на ручку, но все же лапа.
– Фу! Крыса! – пророкотал громовой голос. И гигантский ботинок поднялся в воздух и двинулся к ней, словно неумолимый маятник.
Инстинкты взяли свое – она ловко повернулась и бросилась в безопасную тьму за холодильником.
Из дырки в стене шел чистый, свежий запах. Она нырнула в нее как раз в тот момент, когда нога продавца опустилась на пол, чуть не придавив ей хвост.
На волосок от смерти, промелькнуло у нее в голове. На волосок… Те черные нитки на полу были на самом деле не нитки, а человеческие волосы!
Она стала такой маленькой!
Масако замедлила бег и остановилась. Она нюхала и нюхала темноту, шевеля усами.
Каждого усика коснулся чудесный легкий ветерок: удовольствие было почти невыносимым. Как в детстве, когда мама почесывала ей спинку долгими, медленными движениями… только теперь это восхитительное ощущение она чувствовала каждым волоском.
А запахи! Она чувствовала их все! Каждый запах – единственный и неповторимый, как снежинка. Влажный, волнующий запах мокрой глины. Она почти ощутила вкус земли, кисленькой, как грейпфрут. Пряный запах сосны и кедра, сладковатый и острый. Сложный аромат дождя. Целое пиршество многогранных, обворожительных ароматов…
И крыса.
Крыса была немолодая и тоже обладала своим неповторимым запахом.
Но это была не вонь тестостерона и агрессии… Чувствовалось, что самец крысы устал. Но не слишком. В последние два часа он съел мосбургер с рисом, но без жареной картошки. У него были две сестры и старший брат, а отца уже не было в живых. Она узнала все эти подробности по оставленным им крохотным меткам мочи. По едва различимым испарениям в воздухе.
«Выходи».
Если это и был голос, то прозвучал он без слов. Если он что-то и произнес, то услышала она это не ушами, а каждой клеточкой своего тела.
Она превратилась в крысу.
Масако осознала это и только теперь задрожала. Она присела на все четыре лапы, обернула их хвостом и сжалась в крохотный серый комок страха.
Хвост… Она сжала его передними лапами. Он охладил ее пылающие кожистые крысиные ладошки. Это ее немного успокоило.
«Иди за мной, – снова позвал ее голос. – Не бойся».
Масако стиснула зубы. Громкий звук больно отозвался в чувствительных ушах. Она крепко сжала хвост и покачала головой.
«Здесь хорошо, – продолжал голос. – Вот я и подумал, что ты захочешь ко мне присоединиться. Но это не для людей. Поэтому тебе пришлось сначала пройти превращение. Принять свое истинное обличье».
Масако застыла. В тишине ее сердце стучало быстро, как никогда. Истинное обличье?
«Поторопись, – продолжал голос. – У меня много дел». Масако отвернулась от манящего запаха зеленого леса. У нее кружилась голова от его сложности и богатства. Она увидела бледно-золотистый свет.
«Я ухожу…» – Голос удалялся.
«Подожди!» – пискнула Масако.