Я готов выполнить любую просьбу бедной Креузы. Я возьму с собой острую пилу и отпилю рога у первого же оленя, которого мы убьем. Сейчас не сезон для оленей с большими рогами. Старые олени хитры и не попадаются нам, а молодняк еще не подрос. Но я найду сестре оленя, чего бы мне это ни стоило, если это ее развеселит.
Говорит дочь:
К нам едут женихи. Четверо с севера, трое с юга и двое с востока. Они ожидают от дома Кадма гостеприимства. Я должна встретить их, когда они приедут.
А может быть, мне убежать?
Что мне делать, о, что же мне делать? Выбрать того из них, кто будет внушать меньше отвращения, и покориться?
Или покинуть наш спокойный город и отчий дом, уйти и жить отшельницей в лесной глуши? Жить одной в пещере у источника, посвятив жизнь и девственность той, что охотится днем и светит нам ночью? Мои волосы собьются в колтуны, одеждой мне будут служить шкуры убитых мной зверей. Я буду пить только воду, а есть свою добычу. Под силу ли мне такое?
Говорит сын:
Я застал Креузу с ножом в руке, она уже поднесла лезвие к своей шее.
– Остановись! – Я схватил ее руку с занесенным ножом и почувствовал, какая она маленькая по сравнению с моей. – Сестра, умоляю тебя! Как бы ни была тяжела наша жизнь, она лучше, чем блуждания в беззвездных потемках.
– Здоровый стал, как бык, а все бы тебе на звезды глядеть, – усмехнулась она. – Я просто собиралась обрезать волосы.
Она была в коротком хитоне, а рядом на сундуке лежал плащ, хотя погода стояла жаркая.
И тогда я понял:
– Ты уходишь?
– Да, – прошептала она. – Такова моя судьба.
– Стать безымянной, бездомной странницей? О нет, Креуза!
– А что я еще могу сделать? Дед не позволит мне посвятить себя Артемиде и на всю жизнь сохранить девственность. Пока я живу в его доме, я должна подчиняться его воле. – Она похлопала меня по руке. – Вот я и ухожу. Я буду искать богиню всю свою жизнь, и, может быть, она сжалится надо мной и позволит мне ее найти.
– А если нет? Креуза, что тогда?
Глаза ее наполнились слезами.
– Не знаю. Я не знаю, что мне еще делать.
Я взял ее руки в свои. Они были такие холодные! Я посмотрел ей прямо в глаза, блестящие от непролитых слез.
– Не уходи. Подожди хоть немного. Когда ты уйдешь, ты уже не сможешь вернуться назад. Еще есть время.
– Время для чего?
– Я что-нибудь придумаю, – пообещал я ей. – Я в звездах прочту, что делать. В их узоре, в их танце.
Креуза покачала головой. Она не верила, что в ночном небе есть ответы. Но она отложила нож, снова заколола волосы и свернула плащ.
Говорит дочь:
Как я была глупа! Я ведь с самого начала могла предположить, к чему приведет мой побег.
Когда я сидела и пряла под большим деревом во дворе, вошел старый друг деда, седой и скрюченный, как посох, которым он нащупывал дорогу.
Пророк Тиресий.
Я бросилась к его ногам, схватилась за подол, с мольбой глядя на него. Я не поднялась с колен, и старый пророк сам склонился на мой шепот:
– Пророк, боги ослепили тебя за то, что ты увидел, – умоляю, открой мне тайну твоего превращения!
– Вставай, – сказал он, – посиди со мной. Неужели дочь дома Кадма хочет стать пророком? Или ослепнуть и постареть? Последнего достичь легко, достаточно долгих лет и терпения.
– Но у меня нет времени!
– И терпения, судя по всему тоже.
Я взяла свое веретено и протянула ему.
– Помнишь это? – спросила я. – Помнишь то время, когда ты носил женское тело, как свое собственное?
Я никогда не верила в эти россказни. Тиресий такой сухой, некрасивый, корявый, бородатый – мужчина до самых кончиков ногтей. Но когда он взял у меня веретено, то продолжил прясть, скручивая и натягивая нить с уверенностью, которой не знают мужские руки.
– Это правда! – ахнула я. – Ты был женщиной, и твоя мужественность вернулась к тебе только через семь лет.
– Но ты ведь не о моей мужественности хочешь поговорить, маленькая царевна.
– Как раз о ней!
Пророк отодвинулся от меня на скамье, и я засмеялась:
– Да нет, не об этом. Совсем не об этом!
Тиресий пожал плечами и засмеялся сам.
– Тогда о чем же?
– Я хочу уйти из отцовского дома.
– И уйдешь, когда тебя выдадут замуж.
– Я не хочу замуж. Я хочу уйти за богиней.
– Ты спросила разрешения у родных?
– Они только смеются надо мной. Они говорят, что девушка сама не знает, чего хочет! – горячо проговорила я. Старик кивнул. – А когда я клянусь, что знаю, они отвечают, что царевна должна выйти замуж, чтобы продолжить свой благородный род.
– Ты думаешь, они ошибаются?
Я повесила голову, стыдясь того, о чем собиралась спросить.
– Возможно ли, пророк, что человек рождается не в том теле?
Напрягшись всем телом, я ждала, что он отодвинется. Но он только вертел веретено в руках. Прясть он перестал:
– Продолжай.
Я склонилась к нему и прошептала в седые волосы, закрывающие уши:
– Я не хочу того, чего хотят женщины. Мне не нужен муж, дети и дом. Я хочу… хочу того, чего хотят мужчины! – Вот я и сказала это. Мое сердце стучало, щеки горели. Но я чувствовала странную радость, как будто камень упал с моей души. Слова так и посыпались из меня: – Я хочу быть свободной, охотиться, убивать, наслаждаться моей ловкостью и силой! Если я не могу добиться этого как женщина, пусть обрету это как мужчина! – Едва сознавая, что делаю, я схватила старика за плечи. – Открой мне свою тайну! Скажи, что ты сделал, когда обратился в женщину, и как мне стать мужчиной?
Тиресий не двинулся, но его слепые глаза уставились в мои.
– А если скажу? К чему ты стремишься, дитя Кадма? Каково твое истинное желание?
– Артемида, – прошептала я, выдыхая любимое имя ему в лицо, как молитву. – Я буду искать Артемиду-охотницу.
Не знаю, где он нашел силы оттолкнуть меня. Как будто кто-то другой мощной рукой сбросил меня на землю. Воздев посох, Тиресий завыл, как волк, возвышаясь надо мной:
– Горе! Горе дому Кадма! Кровь и ужас, ужас и кровь! Бежит прекрасный олень!
– Замолчи. – Я приподнялась и дернула его за полу, но он даже не заметил, словно меня и вовсе не было.
– О страшное превращение! – Старик снова вскинул руки, словно пытаясь заслонить незрячие глаза от видения. – Охотник обратился в дичь, ужас выпущен на волю! Горе опустевшему дому! Горе его семенам, им не суждено прорасти!
Пророчество было ужасно и так – но что, если люди услышат, и выбегут на крики?
– Я это все не всерьез, – пролепетала я. – Умоляю, замолчи, я не хотела…
Пророк медленно опустил посох и оперся на него всем своим весом. Ноги его дрожали.
– Ох, царевна, что я увидел! – Он тяжело опустился передо мной на колени. – Умоляю тебя, ради твоего деда и ради меня, не преследуй богиню. Что за ужасное превращение… Смерть и безумие. Ужас, ужас…
Старик плакал у моих ног. Я тоже упала на колени и обещала, что никогда не буду пытаться стать кем-то другим.
Но что он увидел?
Говорит сын:
Сестра встала среди ночи, чтобы рассказать мне о кровавом пророчестве. Она нашла меня на крыше, где я следил за ходом Сатурна, которому впервые в моей жизни предстояло встретиться с Альфой Змееносца.
Ее лицо было цвета луны и серебра, словно лунный свет выпил из нее всю кровь. Она не плакала, но я все равно обнял ее озябшие от ночного холода плечи.
– Я не смею уйти, – проговорила она. – Не смею покинуть дом. – Сестра устремила взгляд через спящие поля на далекий лес. – Ах, если бы я могла найти богиню, взглянуть на нее хоть раз перед смертью…
– Креуза!
– Я так чувствую. Я не могу объяснить.
– И не надо, – сказал я. – Я просто не хочу, чтобы ты умерла.
Она улыбнулась и погладила меня по щеке:
– Ах ты, мой бык-звездочет.
И тогда я понял, как могу ей помочь. Дурак я был, что не подумал об этом раньше. Хирон был прав – боги решают нашу участь, но в наших силах взглянуть им прямо в глаза, взять то, что полагается нам по праву, и применить это наилучшим образом.
Если волею судеб я охотник, значит, буду охотиться. Но в погоню за добычей я пущусь ради сестры. Богиня любит тех, кто охотится целеустремленно и с душой.
Креуза зевнула. Ночью от нее толку мало.
– Пора мне на покой, – печально проговорила она. – Скоро прибудут женихи, у меня будет полно забот по дому.
– Мне тоже пора спать, – сказал я, притворившись, что зеваю. – Охота начнется рано утром, мне надо добыть мяса на всех твоих женихов.
– Надеюсь, кролик им по вкусу, – усмехнулась Креуза. – В это время года все равно другой дичи не найдешь.
– Свою добычу, какова бы она ни была, я посвящу тебе и твоему будущему счастью.
Так я ей сказал. Но на кого я в самом деле буду охотиться, я сохраню в секрете, пока не принесу печальной сестре моей весть, которая окрасит ее бледные щеки румянцем радости.
Говорит дочь:
Актеон ушел на охоту. Его нет уже пять дней и четыре ночи. Все это время небо было безоблачно. Может быть, он заблудился, глазея на звезды?
Его товарищи сказали, что потеряли его на второй день охоты. Они бежали с сетями и копьями, алыми от крови убитых диких зверей. Был солнечный, жаркий полдень, и даже в густом подлеске тени укоротились. В тот день они закончили охоту, разбили лагерь в жидкой тени, пили из ручьев и чистили сети. На следующее утро они собирались снова пуститься в путь.
Охотники говорят, что мой брат в одиночестве направился вдоль журчащей горной реки, уходящей в густой тенистый лес. Он исчез среди сосен и кипарисов и больше так и не появился.
Шли часы, но Актеон все не возвращался. Они подумали, что он уснул где-то в тени и поэтому не встревожились. А позднее случилось чудо – из соснового леса выбежал огромный олень, стряхивая с рогов сверкающие капли воды. Собаки радостно сорвались с мест, как будто весь день ждали этого оленя, словно узнали его запах. Забыв об усталости, все бросились за ним.