— Откуда у тебя меч? — спросила Гленна, хотя и это значения не имело.
— Взял в бою.
Голова моргнула и шевельнулась. Гленна вскрикнула. Борс схватил одну из веточек хвороста и без толики колебания воткнул деревяшку в распахнуты глаз. Плоть зашипела и оплавилась, точно свеча из свиного жира. Смрад заставил Гленну закашляться.
— Рябина, — сказал Борс, — ты счастливица, Гленна, сама не ведая подобрала ветвь единственного дерева, которое могло бы помочь. Идём же. Скорее.
Ей и самой оставаться здесь не хотелось. Козы разбегались в стороны, при их приближении. Гленна едва поспевала за Борсом: отчего-то ноги стали тяжёлыми.
Собачий вой раздался где-то впереди. Лес менялся на глазах, Гленна не понимала, как он мог показаться ей светлым и приветливым. На месте оставалась и хижина, и поваленное дерево, поросшее лесными грибами, и хрусткий мох под ногами. Только солнце куда-то пропало.
— Почему так темно? — проборматала она, но Борс услышал. Они остановились. Он хотел что-то спроисть, но не стал: послшылся цокот копыт. Ровный и мерный, от которого лицо Борса вмиг стало таким же бледным, как белый сухой мох под ногами.
Он повёл её дальше, не тем путём, каким сюда пришла Гленна. Она не узнавала ничего, да и к тому же заболоченное озеро осталось где-то позади. Цокот копыт был медленным. Откуда бы здесь взяться лошади? Лес терял краски. Гленна не понимала, что это вовсе не мир вокруг стал сумеречным, а её глаза теряют способность различать цвета.
Цокот копыт не утихал, не становился громче или тише. Гленна стала сомневаться: не мерещится ли он ей.
— Почему так темно? — спросила Гленна вновь.
Она не видела больше Борса. Только чувствовала хватку его пальцев на собственном локте. Ноги совсем отяжелели. Точно она шла по вязкой грязи.
Под ногами захлюпала вода. Послышался собачий лай. Снова стало светлее, она стала различать очертания деревьев и пушистого зверя, который ждал их впереди.
«Пурка, — подумала Гленна, — живой!».
За спиной раздался грохот, порыв ветра лизнул Гленне затылок. Она хотела обернуться, но сумела сделать это лишь спустя несколько шагов, когда Борс ослабил хватку. Они перешли ручей, проточная вода отделяла рощу козопаски. Гленна сразу узнала создание, что стояло на том берегу: оно было точь-в-точь таким, как описала его отшельница.
Лошадиное тело, прозрачная кожа, сквозь которую были видны бордовые узлы мышц, ощеренная пасть полная щучьих зубов. Ярко-красный глаз, зло смотрел на беглецов. Чудище серидилось, рыло обезображенной ногой землю, но перейти ручей не решалось. Что-то держало его на том берегу.
— Он не доберётся сюда: проточная вода не пустит, — сказал Борс.
Гленна хотела спросить: знал ли охотник, что в этих местах водится такое чудовище, но не смогла и слова произнести. Горло сдавило.
— Ты что-нибудь ела? Она давала тебе плоды? Ты сама брала что-то в её доме? — вновь спросил он.
На этот раз вопросы глупыми не показались.
— Мясо, — ответила Гленна.
— Хорошо, это хорошо, — с явным облегчением сказал Борс, — значит скоро всё пройдёт, тебе станет лучше.
Картинка покачнулась. Мир вспыхнул, точно падающая звезда.
— Оно пахло травами, — прошептала Гленна.
Свет померк окончательно, руки и ноги перестали слушаться. Она чувствовала, как её тело бьётся точно рыба на прибрежных камнях, выбрашенная приливной волной. Кажется, её вырвало, но собственная плоть стала ощущаться чужой. Руки Борса подхватили её. Гленне привиделся дом. Прибрежный воздух, полный соли и холода, серое море, Онора, то ли с тоской, то ли с предвкушением смотрела на противоположный берег.
— Мне предночетано отправиться туда, — говорила она так, как говорят лишь будущие королевы.
Свита принцессы, девицы, служанки, старухи, что приглядывали за молодками, затихли. Затем, заговорили о скорой свадьбе, о храбрости принцессы Оноры, о её прозорливости.
Гленна смотрела на себя со стороны и не понимала, что делает эта невзрачная, слишком высокая и нескладная девица. Та вышла вперёд в круг галдящих придворных. Гордо задрав подбородок, она оглядела всех таким же взглядом, как до того это сделала Онора. Её волосы не отливали золотом, они были темнее грозовых туч, а кожа бледна. Только сразу было видно: они одной крови с принцессой.
— Мне тоже предночертано отправиться туда, — сказал та, другая Гленна.
Такой она никогда не была, ей даже никогда не хотелось быть такой. Серебряный венец сверкнул на тёмных волосах. Голоса вокруг восхваляли теперь вторую принцессу, дочь королевской крови. Онора тепло взглянула на сестру, которую никогда таковой не признавала. Как ладно они смотрелись рядом, держась за руки. Златовласая принцесса, прекрасная, как солнечный свет. Непризнанная дочь, увенчанная серебром.
— Гленна, Гленна, Гленна — звали волны, лес на той стороне пролива, бегущие на небосводе грозовые тучи.
Скулила собака, крепкие руки несли её, что-то вкладывали меж холодеющих губ. Вода? Она пила жадно, не видя ничего. Было жарко, но Гленна не могла согреться. Исчезла родная Ирландия, воздух больше не пах солью, в нём не витали ложные воспоминания.
— Это просто отрава, она уже вышла, но малая часть успело попасть в кровь. Главное — не яблоко. Отведай ты яблоко потеряла бы волю.
Гленна не знала бред это или Борс и впрямь говорил с ней, нёс какую-то нелепицу об отравленных яблоках, кожица которых сияет точно самородное золото. Ещё одна сказка. Такая же, какие слагают о козлоногих девах и водяных конях, что не брезгуют лакомиться плотью. Гленна слишком взрослая, чтобы верить в сказки. Достаточно повидала, чтобы знать наверняка, что иные из них — чистая правда.
Прежде, чем открыть глаза, Гленна услышала пение птиц. В эти минуты с ней случилось страшное: она позабыло обо всех ужасах последних дней. Несколько ударов сердца она не знала ни о смерти Оноры, ни о ложном обвинении короля англичан, ни о роще, где жили чудовища. Страшно это было потому, что, всё-таки, она вспомнила. Горло сдавило, слёзы покатились по щекам прежде, чем девушка сумела хотя бы подумать о том, что обещала себе больше не плакать.
Кто-то каснулся её щеки, стёр солёную дорожку, глаза распахнулись. Борс склонялся над ней. Они смотрели друг на друга, казалось, целое столетие прежде, чем он спросил:
— Хочешь воды?
Гленна кивнула. Она и правда очень хотела пить.
Девушка села и осмотрелась. Место ей было незнакомо, а тело делало движение нехотя. Голова кружилась.
Она поняла в этот раз почти сразу, что перед ней творения дрених каменотёсов, тех, кто вместе с римлянами ходил по этой земле прежде, чем её покинуть. Конечно, это были развалины. Каменные столбы, обтёсанные очень искусно, стояли в круг, а над головой крышей служила гладкое кольцо со следами киновари. Что именно было изображено на почти стёршейся фреске разобрать было невозможно. Прямо под круглым отверстием в крыше стояла низкая каменная чаша. В ней плавали полусгнившие листья.
Борс принёс флягу с водой, которую Гленна не узнала. Вслед за ним шёл Пурка. Пёс обрадовался пробуждению Гленны, бросился к ней и упал на спину прямя на её ноги, подставляя под ласку тёплый живут. По нему сновали блохи, но брезгливости девушка не чувствовала.
— Я рада, что с тобой всё в порядке, Пурка, — сказала она.
— Он тоже успел напугать меня, — отозвался Борс, — лежал не вставая, не ел ничего. Правда куда меньше чем ты.
— А я? Сколько дней?
Борс показал Гленне три пальца. Девушка ужаснулась. Не было ничего удивительного в том, что тело теперь казалось таким тяжёлым и неповоротливым.
— Гластинг отравила тебя, — сказал Борс, — но в кровь успела попасть только часть яда: когда ты уже была в беспаметстве, тело стало отторгать съеденное.
«Гластинг, так звалось то создание?» — подумала Гленна.
— Как так вышло, что ты догадался, что со мной случилось?
— Я уже бывал в этих местах, знал, что лес стережёт козлоногая. Она не трогает только маленьких детей. Девушек морочит, чтобы развеять скуку, мужей убивает. Иногда помогает местным пастухам, но никогда не угадаешь, в каком она настроении при встрече.
— Она ведь мертва? — спросила Гленна.
Глупо было о таком спрашивать. Отрубленная голова, ветка ребины, воткнутая в шипящую глазницу… То, что она видела было похоже на страшный сон, но было правдой.
— Трудно сказать, — ответил Борс, — таких созданий убить сложно. В любом случае ни она, ни то чудовище, что ей служило, не способны перейти проточную воду.
Гленна смутно вспомнила ручей, который Борс так торопился пересечь, когда цокот копыт зазвучал за их спинами. Чудовищная лошадь, копыта которой превращались в рыбий плавник, не была способно преодалеть такое, казалось бы, незначительное препятствие. Значит, всё, что говорит Борс правда, какой бы странной она ни была.
Воздух пах летом и влагой, до ушей донёсся рокот приближающейся грозы. Гленна в задумчивости крутила кольцо на пальце. Одна сказка оказалась ложью, другая — былью. Заржала лошадь. Гленна испугалась, что их убежище нашёл кто-то чужой.
— Это наша лошадь, — сказал Борс, заметив её смятения.
Это брошенное невзначай «наша» взволновало Гленну. Настолько, что она не сразу смогла собраться, чтобы спросить: откуда она взялась.
— Люди, которые напали на нас, ехали верхом. У них были лошади и кое-какая поклажа. Не пропадать же.
Борс пожал плечами. В его голосе не было хвоставства, хотя он имел на него право. Выходило, что охотник сумел справиться с тремя вооружёнными и обученными людьми, взял трофеем меч, лошадь и, похоже, несколько шерстяных одеял добротной работы. Гленна только сейчас заметила чем застелена её постель.
Она, было, удивилась, что чужая лошадь так легко пошла с Борсом и не пыталась сбежать сейчас, но вспомнила, как мужчина обходился с пегой кабылой, украденной, но готовой служить. Ей вновь пришло в голову, что Борс похож на простолюдина чуть ли не меньше, чем лорд Хойт. Он был обучен воинскому искуству, знал языки, а благородство его сердца делало честь многим высокородным.