Гости, особенно мужчины, с умилением посматривали на суетящуюся у стола прислугу и принюхивались к запаху жареного мяса.
Гостей в холле встречали не слишком расторопные лакеи, по случаю большого праздника одетые в слежавшиеся ливреи в цветах своих хозяев.
Когда очередная семья входила в зал, раздавался громогласный голос, называющий фамилию посетителя и перечисляющий не только титулы пришедшего, но и всех сопровождающих: жену, сыновей и дочерей. Громкий отчктливый голос принадлежал сухонькому и кривоногому старичку-мажордому и никак не вязался с его внешностью. Но фамилии гостей он произносил достаточно внятно и правильно.
Высокородного гостя Освальда фон Ваермана я уже видела дважды, но, увы, оба раза со спины. Первый раз на рождественской службе в храме, где теснота была такая, что яблоку негде было упасть. А второй раз имела честь наблюдать высокого гостя, окруженного собравшимися из соседних городков дворянами на богато убранных конях. Гость сидел в роскошных санях, закутанный в огромную шубу. Только эту шубу я и успела разглядеть.
Это случилось, когда мы с бароном и свекровью наносили визит вежливости баронессе Штольгер. Мадам Розалинда встала прямо у нашей повозки, откуда мы только что сошли, и отказалась двигаться, пока кортеж не исчез в переулке.
В этот раз во время визита хозяйка дома вела себя гораздо вежливее и почти не пыталась зацепить меня или госпожу Розалинду, так как к гостям вышел сам барон. К моему удивлению, я поняла, что хозяин дома рад видеть моего свекра. Они вполне душевно и тепло беседовали за столом, неторопливо попивая гипокрас.
Обе баронессы тихо и мирно обсуждали хозяйственные проблемы и немножко сплетничали о приезжем графе.
Дочь баронессы откровенно скучала, старательно не замечая меня. Баронесса Штольгер, как уже имевшая честь видеть и самого гостя, и его сопровождающих, восторженно рассказывала:
— Ах, дорогая госпожа Розалинда, какой удивительно милый и деликатный мужчина, этот самый граф. И он так смотрел на мою девочку… Конечно, я понимаю, что он избалован вниманием столичных дам, но кто знает, кто знает… Кроме того, в его свите есть еще и секретарь, пусть не такой и молоденький, зато очень солидный. Слуги говорили, что он вдовец и весьма состоятельный. Ну и личная охрана графа – весьма достойные молодые люди.
Один из них, тот, который самый главный капитан Лейниц – ХОЛОСТЯК!
— Да, милая баронесса Штольгер, – понимающе кивала моя свекровь, – иметь незамужнюю дочь в наше время – большая обуза. Бог даст, на балу ваша девочка найдет себе достойного жениха, – сказано это было с некоторой долей ехидства.
Я слегка откашлялась, привлекая внимание госпожи Розалинды, и она, спохватившись, любезно добавила:
— Дело молодое, а вашей Риане пора уже собственное гнездо вить. Эвон, какая красавица выросла, дай Бог ей здоровья.
С этим утверждением баронесса Штольгер спорить не стала, пробормотав ответную любезность о том, какой замечательный сын вырос у моей свекрови.
В общем и целом визиты прошли достаточно спокойно. Свекор тихо радовался, что я не позволила завязывать ему оба глаза. Хотя изначально госпожа Розалинда пыталась поскандалить на эту тему, утверждая, что муж ее выглядит слишком уродливо и позорит своим видом семью. Пришлось напомнить ей о том, что она поклялась вести себя достойно.
Свекра вела я сама, лично, вежливо поддерживая под локоть, поэтому все визиты обошлись без эксцессов. Он ни разу не упал и даже не споткнулся. Постепенно баронесса успокоилась, а домой вернулась в прекрасном расположении духа.
И вот теперь — бал в ратуше!
***
Большую часть людей, собирающихся в зале, я никогда не видела прежде. Зато, к моему удивлению, свекра не только многие знали и спешили поздороваться, но и вели себя чужаки так, что я понимала: барона уважают. Тем более странным мне казалось, что такая хабалистая баба, как Розалинда, сумела полностью подмять его под себя.
Меня представляли целой толпе народа, и минут через пятнадцать я уже сдалась, понимая, что не запомню большую часть имен и титулов. Очень многие соседи привезли с собой детей. Разумеется, не младших, а тех, кого уже можно выводить в общество: девушек старше шестнадцати-семнадцати лет. Парней их возраста было вполовину меньше. То ли родители не сочли нужным вывозить сыновей, то ли парни уже были женаты – непонятно. Высокий гость запаздывал, но девицы, сбившиеся в несколько стаек, хихикали и обсуждали высокого седоусого мужчину, одетого просто и без лишней роскоши. Насколько я поняла, это и был тот самый капитан личной охраны. Его скромная одежда разительно отличалась от излишне пышных туалетов присутствующий. А уж количество драгоценностей на местных мужчинах и женщинах просто зашкаливало. У некоторых не просто на каждой руке сидело по нескольку перстней, но и на каждом пальце могло быть по два сразу. Никто, похоже, не понимал, как нелепо выглядят громоздкие сочетания разностильных драгоценностей, когда массивный золотой кулон с рубинами обрамляют еще и три-четыре цепочки из серебра или золота, каждая со своим, вычурным плетением; когда вычурный серебряный перстень с алым камнем "подперт" тонким гладким колечком и просто "задавлен" золотым перстнем на следующем пальце. Было очень заметно, что присутствующие "носят все лучшее сразу...".
Гул в зале все усиливался вместе с жарой: горели два камина и штук сорок белых восковых свечей, на которые отдельно собирали деньги с дворян. Свечи были расположены в двух массивных чугунных люстрах под потолком и в плохо начищенных медных бра по стенам.
В комнате становилось душно. Все отчетливее пахло потом, пыльными тканями и различными видами трав, спасающих от моли: дворянки вынули из сундуков лучшие свои одеяния и теперь пыжились друг перед другом, бросая ревнивые взгляды на отделку и драгоценности. В одном из углов комнаты скромно возились музыканты.
Оттуда доносилось позвякивание незнакомых мне инструментов.
Я тихо стояла на полшага позади свекра, прекрасно понимая, как сильно я привлекаю к себе внимание. С праздничными визитами я ездила по гостям в приличном шерстяном платье, к которому сшила вполне симпатичный воротник-пелеринку из жесткого розоватого атласа. Выглядела я элегантно и весьма скромно, как молодая робкая учительница. Платье же для бала, где я собиралась увидеть не привычных соседей-баронов, а новых людей, с которыми придется знакомиться и, может быть, даже общаться, было совсем другим. Тогда в лавке я долго колебалась, выбирая ткань, и все же остановилась не на блестящей парче, а на роскошном шелковом бархате молочно-серого цвета. Ткань была прекрасной выделки, с ровным глянцевым ворсом и богатым атласным отливом, но главное – на такой цвет ляжет любая отделка. А поскольку я не была хорошей швеей и сделать достойную вышивку за неделю точно не успела бы, то я вспомнила одну милую штучку, которой несколько раз любовалась в прежней жизни: объемные цветы, вышитые атласными лентами.
Так что сейчас, старательно прячась за спиной барона, глядя в пол и скромно улыбаясь, я знала совершенно точно: на меня смотрит весь зал! не зря баронесса Штольгер сразу после приветствия недовольно поджала губы и увела одетую в парчовое платье Риану подальше от нас. За это я была удостоена улыбки госпожи Розалинды. Онато как раз была в восторге от того, что мы привлекаем столько внимания.
Бальный туалет мой был обычного покроя, напоминающего сарафан на шнуровке. От местных изделий его отличало то, что рукава были сшиты из этой же ткани, это было не принято. Ну и, конечно, отделка.Очень умелой рукодельницей я не была, да и каких-то секретов этой техники не ведала, но если знаешь, как должно выглядеть конечное изделие, при желании можно разобраться, что к чему. А желание у меня было. И очень большое.
Поэтому сейчас у меня с левого плеча спадал маленький водопад из мелких роз бордового, белого и кремового оттенков. Он сходил на нет к талии и, рассыпав несколько крупных цветков по широкой юбке, исчезал совсем. Ничего похожего местные дамы никогда не видели.
Даже моя свекровь, хотя и радовалась своему новому платью, как ребенок, недовольно поджала губы, когда я перед балом зашла к ней посмотреться в зеркало. Придраться госпоже Розалинде было не к чему: платье закрывало меня от горла до кончиков туфель, но смотрелось оно столь необычно и роскошно, что дома свекровь сходу попыталась наговорить мне гадостей. Она критиковала и цвет платья, и мою прическу, и даже заявила, что мой муж будет недовольно таким расточительством. Я уже настолько привыкла к ее характеру, что просто приложила палец к губам, показывая, что ей нужно заткнуться. И она заткнулась.
А приехав на бал, она и вовсе приободрилась: мы привлекали внимание. И в этом самом внимании отчетливо прослеживалась зависть.
Сейчас свекровь гордо стояла рядом с мужем и пренебрежительно поглядывала на “соперниц”, разговаривая с ними снисходительно и преувеличенно любезно. Мы с ней явно были одеты если не лучше, то значительно интереснее остальных женщин в зале. Впрочем, закапризничала она довольно быстро и мы с бароном проводили ее на одно из свободных мест у стены. Стоять долго Розалинда не могла -- уставала от собственного веса. Зато, с удобством расположившись на стуле, она гордо взглянула на сидящую рядом соседку и тут же заявила:
— О, госпожа Вельтор, я вижу, на вас то же самое платье, что вы носили шесть лед назад, когда мы с вами виделись последний раз? Прекрасная у ткань, конечно, и такая прочная! Но вот лично мне в этом году захотелось освежить наряд. — свекровь любовно огладила на себе вертикальную вставку из зеленого бархата и снисходительно посмотрела на порозовевшую от расстройства собеседницу.
Пристроив на стуле у стены госпожу Розалинду, мы с бароном решили еще погулять среди гостей. Вспоминая домашнюю сценку недовольства баронессы, я мысленно улыбалась: это недовольство лучше любых слов говорило о том, как я хорошо выгляжу. Пусть мне и не перед кем красоваться, но иногда так хочется чувствовать себя не просто молодой, но и красивой. От этих мыслей меня оторвал громкий голос мажордома, возвестившего: