— Вот и хорошо. — Он кивнул и снова наполнил ее бокал. — Я никогда не хотел быть чьим-то шансом.
— Должно быть, это большое облегчение, — сухо сказала она.
— Что именно?
— Что все закончилось. Твой развод.
Он поднял бокал и тут же опустил его.
— Вовсе нет. Признавать свой провал всегда тяжело.
Эмма чуть не ахнула.
Неужели в его голосе прозвучала горечь? Сожаление? Неужели улитка раскрыла створки и внутри оказалась не пустая раковина, а мышцы и нервы, которые способны болеть? Эмма впервые подумала о том, что Зак мог считать уход Саманты предательством.
— Ох, Зак! — воскликнула Эмма, забыв о том, что он смертельно оскорбил ее. Девушка порывисто протянула руку и прикоснулась к его кисти. — Значит, ты очень любил ее? — Она проглотила комок в горле. — И все еще любишь?
Зак убрал руку и положил ее на колени.
— Нет, — сказал он. — И не думаю, что когда-нибудь любил.
Эмма с трудом перевела дух. Она и не подозревала, что затаила дыхание. Неужели раковина вновь закрылась? Или это тот самый шанс, которого она ждала?
Смущенная и слегка сбитая с толку, она спросила:
— Тогда почему же ты женился на ней?
— Она просила меня об этом.
— Но…
Зак взялся за бутылку и вопросительно приподнял брови. Эмма покачала головой, и он вылил остатки вина к себе в бокал. Она смотрела на Кента, потеряв дар речи. Спустя мгновение он пожал плечами и сказал:
— Я решил, что пора остепениться. Саманта хотела замуж, а причин для отказа у меня не было.
— Причин для отказа! Выходит, ты женился на ней только потому, что она попросила? — Эмма знала, что смотрит на него как баран на новые ворота, но ничего не могла с собой поделать.
— Не только поэтому, — ответил он. — Тебе известно, что у некоторых народов и слоев общества к браку относятся с большим уважением? Кроме того… — он допил вино одним глотком, как виски, — мне нравилась ее внешность.
Еще бы, подумала Эмма. Какому мужчине она не понравилась бы? Бывшая жена Зака — Эмме посчастливилось однажды видеть ее — была женщина, что называется, в соку. Это определение как нельзя лучше подходило к ее пышной фигуре и знойным чертам. Тягаться с ней не приходилось. Эмма поняла это с первого взгляда.
— Ты уважал ее? — спросила она, не желая думать об умопомрачительной внешности соперницы.
— Да. Сначала.
— Но не потом?
— Нет. Я не однажды убеждался, что она вышла за меня только ради того, чтобы позлить своего бывшего мужа.
Зак говорил деловитым тоном, как будто не видел в поведении своей супруги ничего необычного.
— Не понимаю. Зачем ей понадобилось злить его? — Эмма не верила своим ушам.
— Не знаю. Сомневаюсь, что и она сама это знала. Думаю, я был живым доказательством того, что она в нем больше не нуждается.
— А на самом деле нуждалась? Ох, Зак…
Он кисло усмехнулся.
— Не беспокойся. Мое сердце не разбилось.
А есть ли у него сердце? Про Зака ничего нельзя было сказать наверняка. К тому же он снова взялся за свои шотландские штучки. Но по крайней мере заговорил о своей женитьбе.
Она была готова продолжить расспросы, однако тут в дверь постучали. Это Харви принес кофе.
Эмма чуть не застонала. Выбрать более неподходящее время было трудно.
— Харви, запах божественный, — сказала она. — Но не стоило трудиться.
— Может, и не стоило, мисс Эмма. Но если бы я не сварил его сам, это сделали бы вы. А вы помните, что случилось в прошлый раз. В прошлый…
— Харви, это было сто лет назад.
— Не так уж давно. Вы же не хотите спалить дом и поджарить мистера Кента?
— Это было бы негостеприимно, — серьезно согласился Зак.
Харви улыбнулся, и Эмма уставилась на них обоих.
— Вы оба безнадежны, — сказала она. — Ладно, спасибо, Харви. Зак, может, пойдем пить кофе на веранду? Конечно, солнца там сейчас нет, но можно подышать морским воздухом и послушать шум прибоя…
— Почему бы и нет? — сразу согласился Зак. — А потом я пойду спать. День был тяжелый.
По его тону было ясно, что новых признаний не последует. Эмма представила, как во всей своей роскошной наготе он будет лежать в комнате напротив, и невольно вздохнула.
Услышав этот вздох, Зак усмехнулся, взял поднос и вслед за Эммой пошел на веранду.
— Харви никак не может забыть, что я сожгла его любимый кофейник, — сказала Эмма, когда они расположились в креслах с бледно-желтыми подушками. — Но я действительно умею варить кофе.
— Конечно, умеешь, — кивнул Зак.
Его снисходительный тон Эмму ничуть не успокоил.
Они пили кофе в молчании, которое можно было бы назвать дружеским, если бы Эмма не ощущала близости Зака и не думала о том, что стоит шевельнуть рукой — и ее пальцы коснутся его бедра.
Когда солнце приблизилось к линии горизонта и на траву упала длинная тень от дома, они слушали шум волн, разбивавшихся о скалы, и следили за бежавшими по небу пурпурными облаками. А когда поднялся ветер и начало темнеть, Зак сказал, что пора возвращаться в дом.
Без всякой просьбы он отнес на кухню остатки кофе и поднялся наверх. Эмма пошла за ним.
Добравшись до лестничной площадки, он вежливо пожелал ей спокойной ночи и открыл дверь своей комнаты.
Эмма смотрела на него с тоской, которую не могла скрыть. Он был такой смуглый, такой красивый, такой желанный… Но стоило девушке шагнуть вперед, как Зак посмотрел ей в глаза и отвернулся.
— Зак… — Она протянула руку.
— Нет, — ответил он и решительно закрыл дверь перед ее носом.
Будь он проклят. Он даже не знал, что она собирается сказать. Правда, она и сама этого не знала. Но Зак явно догадывался, что у нее на уме.
Что поделаешь, Эмма Колфакс, он совершенно прав, решила она, закрыв дверь собственной спальни и подойдя к высокому окну с видом на скалы. Разве он мог не догадаться, что ты хочешь его… и хотела почти всю свою сознательную жизнь?
Она открыла окно и прислушалась к знакомому шуму волн и шелесту листьев у теннисного корта — к тем ночным звукам, которые обладали способностью успокаивать ее. Еще в детстве, когда требовалось хорошенько подумать, она стояла у этого окна и вдыхала в себя свежий соленый воздух. А сейчас ей требовалось подумать серьезнее, чем когда-либо.
Зак был здесь, всего лишь в нескольких ярдах от ее двери. Он был по-прежнему недоступен… с той разницей, что на этот раз в доме не было ни души. Харви можно не опасаться. Во-первых, он спит как сурок. А во-вторых, он единственный человек на свете, который видит в Эмме ангела, не способного на дурной поступок. Сожженный кофейник не в счет.
Эмма высунулась в окно. Может, Зак тоже не спит? Едва ли. Он полдня провел в самолете. Наверное, лежит в постели и видит десятый сон. Она жадно облизала губы. Завтра. Завтра будет достаточно времени, чтобы привести свой план в исполнение. Он пробудет здесь как минимум неделю. Может быть, дольше. И если она, которая смогла соблазнить самого Ари Андракиса, за эту неделю не сможет преодолеть сопротивление Зака, то…
Эмма закрыла окно и поплелась к своей широкой одинокой кровати. Если она не сможет преодолеть сопротивление Зака за неделю… Нет, это неубедительно. Она хочет Зака. Стало быть, говорить больше не о чем. Она получит то, что хочет.
Час спустя она все еще не могла уснуть и смотрела в потолок, озаренный лунным светом.
Такая же луна светила три года тому назад в Шерраби, когда она так же лежала без сна, прислушиваясь к кваканью лягушек в озере и, как всегда, мечтая о Заке, который неожиданно приехал на уик-энд.
Кент прибыл мрачный, без Саманты, никого не предупредив заранее. Увидев Эмму, он просветлел и улыбнулся. А затем створки закрылись вновь, он отвернулся и стал играть с Риппером.
Позже, когда Эмма беспокойно ворочалась в постели, лягушачью какофонию перекрыла странная тоскливая мелодия. Она влетела в раскрытое окно и заставила растерянную Эмму прислушаться, а затем встать.
Мелодию она не узнала, но инструмент был ей знаком. Она нахмурилась. Музыка доносилась из леса. Лес Шерраби. Когда-то она считала его волшебным.
Зная, что это глупо, но подчиняясь некоему гипнозу, который ее родственники назвали бы простым любопытством, Эмма натянула джинсы, свитер и вышла наружу. Стояла теплая июньская ночь, ветра почти не было, и ничто не мешало ей слышать разносившиеся в тишине печальные звуки.
Когда Эмма добралась до опушки, она уже обо всем догадалась.
Зак сидел на замшелом пне. Эмма не видела мха, но знала, что он там есть. Лунный свет, пробивавшийся сквозь ветви, едва освещал лицо музыканта. Подойдя ближе, Эмма увидела, что Зак держит в руках губную гармошку. Мелодия, которую он играл, больше не была полна безымянной грусти, но превратилась в знакомые звуки песни об озере Лох-Ломонд.
Заслышав треск веточки под ногой Эммы, он повернул голову, но продолжал играть.
— Я больше никогда не встречусь с милым на чудных берегах Лох-Ломонд… — тихонько пропела Эмма.
Зак опустил губную гармошку.
— У тебя хороший голос, — сказал он.
— Я люблю петь. Иногда. Когда есть о чем.
— Петь можно о чем угодно, — проворчал он.
— Неправда. Зак, что ты здесь делаешь?
— Разве не видишь? Играю на губной гармошке.
— Да, но почему? Почему здесь, сейчас, в середине ночи?
— Может быть, я Пестрый Флейтист[11], — сказал он. — Ты пришла.
— А ты хотел, чтобы я пришла?
— Нет. — Его резкость заставила девушку отпрянуть. — Я женат, Эмма.
— Я знаю. — Она прислонилась к стволу дерева и сунула руки в карманы джинсов. — Почему ты без Саманты?
Зак не ответил, но когда Эмма повторила вопрос, обронил:
— Она хотела побыть одна.
Эмма ничего не понимала. Если бы она была на месте Саманты, то не прожила бы без Зака ни минуты. Он не был шумным человеком, от которого можно устать. Но она не видела лица Зака и не хотела спрашивать, почему не клеится его семейная жизнь. Вместо этого она спросила: