А между тем Лиззи (абсолютно не подозревающая о происках мстительной фрау) случайно вклинилась в безмятежно гогочущую гусиную стаю, внеся при этом жуткий переполох в ее спокойный, послеобеденный моцион. В воздух взметнулись пух и перья. Дородный вожак лишь шокированно разевал клюв, выдавливая недоуменный сип вместо командного «го-го-го». На его памяти, их горячо обожаемая Лиззи в первый раз вела себя столь необходительно. Но девушка досадливо махнула рукой, перепрыгнула через разлегшуюся посреди двора свинью и штурмом взяла второй забор, отделяющий ее от отчего двора. Как на беду, злополучная юбка мигом зацепилась за какой-то ржавый гвоздь, увязла на нем намертво и ни в какую не желала отцепляться. Будущая великая волшебница Лизелотта Эйсенская замерла на заборе, неустойчиво балансируя, боясь порвать добротный наряд и показывая кулак потрясенно осевшему в пыль гусаку, умоляя его молчать и не поднимать тревогу. И тут, видимо в продолжение всех Лизелоттиных бед, входная дверь родительского дома громко хлопнула, и на крыльцо белой лебедью выплыла сестрица Хильке, разряженная в пух и прах. Несколько секунд она, приоткрыв рот и вылупив подчерненные сажей глаза, пялилась на Лиззи, непринужденно восседающую на заборе и умело сплетающую венок из крупных желтых кувшинок.
— Хм, — растерянно начала Хильке, наотрез отказываясь понимать сумасбродное поведение чокнутой младшей сестры. Впрочем, не более сумасбродное, чем обычно. — Ты что, забыла, какой сегодня важный для всех нас день?
Лиззи, вовремя покопавшаяся на чердаке собственной памяти, отрицательно покачала головой, что означало — не забыла. Она вспомнила, что сегодня, якобы по случаю ее дня рождения, к ним должен прибыть сестрин жених Ганс в сопровождении своего степенного батюшки. И все эти расшаркивания довольно примитивно приурочили к поднесению подарка самой имениннице, на самом деле желая под приличным предлогом организовать встречу несчастных влюбленных, которым видеться до свадьбы разрешалось лишь по особо важным поводам. Таковы обычаи. А день рождения Лизелотты — ну чем не повод? Хотя, по справедливому подозрению самой Лиззи, ее день рождения мало кого интересовал взаправду.
— Ага! — громко возликовала Хильке, упирая руки в стянутые корсетом бока. — Помнишь-таки, ну тогда слезай! Еще не хватало, чтобы мой жених, а того хуже — его герр отец увидели тебя в столь неподобающей позе. Можно подумать, ты парень, по заборам лазить…
Лиззи с готовностью дернулась, но треклятый гвоздь держал крепко. Тогда она улыбнулась сестре как можно наивнее, приставила ладонь козырьком к глазам и наигранно всмотрелась в даль.
— Чего же тут плохого? Я ведь именно твоего ненаглядного Ганса и высматриваю. А если что, заранее сигнал подам, чтобы ты носик припудрить успела!
Хильке разгневанно засопела. Столь некрасивые звуки только частично объяснялись ее недовольством поведением сестры и в гораздо большей степени — завязками чересчур тугого корсета, в чем невеста не созналась бы даже под пытками.
— Врешь! — холодно припечатала она. — Слезай немедленно!
Лиззи обреченно стиснула зубы.
Привлеченный бурными дебатами гусак заинтересованно взлетел на забор и уселся рядом со своей симпатией, настороженно косясь на раздраженно пыхтящую Хильке. Почуяв его поддержку, Лиззи миролюбиво просияла:
— Сестрица, не кипятись так. Да слезу я, слезу, как только коляска с Гансом из-за поворота дороги покажется…
— Нет, слезай сейчас же! — ультимативно потребовала Хильке, подступая ближе и глазами выискивая что-нибудь тяжелое.
— Не сердись так, сестрица, а то не ровен час у тебя корсет лопнет! — заботливо предостерегла Лиззи, радея о положительном имидже невесты.
— А ты не каркай, пророчица гоблинова! — скандально ощерилась сестрица. — Не твоя забота его шнуровать да затягивать…
— Правильно, мамина, — неосмотрительно подхватила Лиззи, ввязываясь в опасный спор и неосознанно повышая голос в тон Хильке. — А я тебе уже не раз говорила — хватит марципанами да рогаликами с вареньем увлекаться! Глядишь, и с корсетом бы проблем не возникло…
— Ах ты, дрянь! — истошно завопила не шибко умная белокурая Хильке, хватая первое, что подвернулось под руку, и замахиваясь на языкатую противницу. — Моя талия — мое личное дело!
— Не-а, Ганса! — съязвила въедливая Лиззи. — Ему же ее обнимать и… — Но она не успела договорить.
То, что Хильке поначалу приняла за палку, оказалось толстым крапивным стеблем, скошенным на корм скоту и запасливо уложенным вдоль забора — подсыхать. Здоровенные колючки, усеивающие крапиву, немедленно впились в нежную ладонь белокурой девушки, причиняя сильную боль.
— А-а-а, это все твое колдовство демоново! — со всей мочи заорала Хильке, забывая о непреложном домашнем правиле — сор из избы Беренбаумов не выносить и вслух об увлечении Лиззи магией не упоминать. — Ведьма проклятая! Так я и знала, что ты на моего Гансушку глаз положила…
— Где ведьма?! — В соседних домах захлопали двери и ставни.
Лиззи умоляюще приложила палец к губам, но Хильке и не собиралась затыкаться.
— Это все ты ворожишь, завистница тощая! — пользуясь подвернувшейся возможностью высказать наболевшее, продолжала обличать она. — Через твое колдовство я и толстею!
Лизелотта только собиралась вразумляюще повторить, что подобное колдовство называется неумеренной любовью к сладкому, как вдруг за нее несвоевременно и совершенно непредсказуемо вступился донельзя разгневанный гусак. Свесив с забора свою длинную шею, он с яростным шипением раскрыл красный клюв и… ухватил не на шутку разбушевавшуюся невесту прямо за нос.
Хильке захлебнулась истошным воем…
Лиззи обеими ладонями зажала себе рот, стараясь не рассмеяться…
Вошедший в раж гусак остервенело мотал головой, дергая жертву из стороны в сторону…
Забор угрожающе затрещал…
Наконец Хильке немного пришла в себя и попыталась немедленно избавиться от источника острой боли. Особо не задумываясь, она схватила птичью шею обеими руками и потянула от себя. Но гусь и не думал сдаваться. Он захлопал крыльями и попробовал взлететь, не выпуская носа обезумевшей от страданий девушки. Но, увы, ноша оказалась слишком тяжела. Сплетенный клубок, состоящий из двух тел — девичьего и птичьего, шумно рухнул под забор, прямиком в заросли молодой крапивы. Новый мученический вопль Хильке взлетел к небесам.
Забор покачнулся, юбка Лиззи порвалась (в итоге — все-таки не без помощи магии), и девушка метко шлепнулась вниз, дополнительно придавив силящуюся подняться сестру.
— …! — сдавленно донеслось из крапивы.
Пьяно переступая лапами и держа голову не совсем прямо, из-под девушек выбрался контуженый гусак, явно получивший тотальное сотрясение всех своих немногочисленных мозгов. Второй из примятой крапивы появилась не очень пострадавшая Лиззи, печально рассматривая основательно порванную юбку.
— Давай помогу! — Она протянула руку, намереваясь извлечь Хильке из крапивы.
Сестра подняла свое изжаленное кусачим растением лицо, сверля младшую злобным взглядом.
— Да будь ты прок… — Она замахнулась крепким кулачком.
Крак! — с отрывистым звуком лопнул чересчур затянутый корсет.
— Вот, — вздохнула Лизелотта, — а я ведь предупреждала…
— Это все ты напророчила, ведьма! — бурно разрыдалась Хильке.
Лиззи бессильно пожала плечами. Как известно, с дурами-блондинками спорить бесполезно!
— Это что же здесь такое творится несусветное! — Ведущие во двор ворота торжественно растворились, и на территорию беренбаумовского хозяйства вошел высокий краснощекий юноша, облаченный в модный сюртук. — Хильке, это ты? — Он отвалил квадратную челюсть. — Ты?!
Его невеста неловко выползала из крапивы. Распухшее личико, измазанное пятнами растекшейся сажи, покрывали безобразные волдыри. Сливой синел огромный, распухший нос. А в довершение ко всему — из порванного вдрызг корсета выпирали пышные, вырвавшиеся на свободу бока.
— Ой, так ты же толстая! — разочарованно побледнел лицом Ганс.
Хильке немузыкально взвыла, оплакивая катастрофическое крушение сердечных надежд.
На крыльцо высыпали все остальные члены семейства Беренбаум.
«Так тебе и надо, бочка самонадеянная! — ликующе подумала пританцовывающая от радости средняя сестрица Шанси, стройненькая и хорошенькая. — Теперь-то я уж точно у тебя Ганса отобью!»
— Лиззи, на этот раз твое невезение превзошло все мыслимые и немыслимые пределы! — грозно засвидетельствовал герр Хайнц.
Фрау Мирца печально закрылась цветастым передником.
— Что ты еще нам устроишь? — продолжил взбешенный отец, вытягивая из штанов широкий кожаный ремень и угрожающе им поигрывая.
И тут живописную картину семейных разборок нарушил властный молодой голос:
— Скажите, почтенные, Лизелотта Беренбаум не здесь ли проживает?
Пригнув голову под низкой балкой ворот, во двор на гарцующем вороном жеребце въехал мужчина в форме маркграфского глашатая. За ним следовал десяток до зубов вооруженных кирасир.
— Вот она и есть Лизелотта! — обвиняющим жестом выставила палец Хильке. — Она изрекает страшные пророчества, которые мешают людям жить!
— Это ты предрекла смерть кузнеца? — спросил глашатай.
— Так ведь он уже много лет чахоткой маялся! — робко вякнула Лиззи. — Там и так все было ясно…
— А неурожай в прошлом году? — продолжал допытываться всадник.
— Так засуха же…
Но девушку не слушали.
— А рождение чудовищного пса?
— Так его мать с волками бегала…
— А…
— Да, это я, я все предсказала! — возмущенно завизжала Лиззи, потрясенная человеческой глупостью и падкостью на сенсации. — Признаюсь, я!
— Ясно! — с чувством исполненного долга обрадовался посланник. — Тебя-то мы и искали, девушка! Собирайся не мешкая. По приказу его светлости виконта Зоргана Эйсенского, официально провозглашенного регентом, ты отправишься с нами в Эйсенвальд!
— Где? — грозно осведомился Тай, раздвигая кусты и рыская по ним не хуже специально обученной собаки-ищейки. — Где она?