мне, сказав, что не может приглядывать за родственниками, которых не видит.
— И что ты сделала с этой мымрой-тёткой? — вытаращив глаза, спросила Мю. — Надеюсь, устроила ей хорошую взбучку?
— От иронии это не помогает, — сказала Туу-тикки. — Я забрала у неё Нинни. И привела к вам, чтобы вы помогли ей снова стать видимой.
Возникла небольшая пауза.
Только дождь шебуршал по крыше веранды. Все смотрели на Туу-тикки и думали.
— А она разговаривает? — спросил папа.
— Нет. Но тётка привязала ей на шею колокольчик, чтобы знать, где она находится.
Туу-тикки встала и снова открыла дверь.
— Нинни! — крикнула она в темноту.
На веранде потянуло свежим, прохладным запахом осени, на мокрую траву за дверью упал прямоугольник света. Робко зазвонил колокольчик: звук поднялся по ступенькам и стих. Невысоко над полом висел маленький серебряный бубенчик на чёрной ленточке. Похоже, шея у Нинни была совсем тоненькая.
— Ну вот, — сказала Туу-тикки. — Это твоя новая семья. Они немного с приветом, но в целом очень даже ничего.
— Дайте ребёнку стул, — велел папа. — Она умеет чистить грибы?
— Я ничего не знаю про Нинни, — заверила их Туу-тикки. — Я просто привела её к вам. А сейчас мне надо идти. Как-нибудь заглянете, расскажете, как у неё дела. Пока.
И Туу-тикки ушла. Все молчали, глядя на пустой стул и серебряный бубенчик. Прошло немного времени, и в воздух медленно поднялась одна лисичка. Невидимые ручки стряхнули хвою и землю, а потом гриб был разрезан на кусочки и проплыл в миску. Затем в воздух поднялась вторая лисичка.
— Класс! — восхитилась малышка Мю. — Дайте ей что-нибудь съесть. Хочу посмотреть, будет ли видно, как еда проваливается к ней в живот.
— Кто-нибудь знает, как сделать её видимой? — взволнованно воскликнул папа. — Может быть, надо обратиться к доктору?
— Не стоит, — сказала мама. — Возможно, ей самой хочется какое-то время побыть невидимой. Туу-тикки сказала, что она стесняется. Давайте оставим малышку в покое, пока не придумаем чего-нибудь получше.
Так они и сделали.
Мама постелила Нинни в восточной мансарде, которая как раз пустовала. Серебряный бубенчик проследовал за мамой вверх по лестнице — маме это напомнило котёнка, который когда-то у них жил. У кровати Муми-мама оставила яблоко, стакан сока и три полосатые карамельки, которые раздавала всем по вечерам.
Потом зажгла свечу и сказала:
— Ложись и спи сколько хочешь. Утром я накрою кофейник грелкой, чтобы кофе не остыл. А если тебе станет страшно или что-то понадобится, просто спустись и позвони.
Одеяло приподнялось и выгнулось крошечным бугорком. На подушке проступила небольшая вмятина. Мама вернулась к себе и достала бабушкины рецепты Испытанных Домашних Средств. Сглаз. Меланхолия. Простуда. Нет, не то. Мама листала, листала… И вот, в самом конце записей, когда бабушкин почерк был уже не очень разборчивый, нашла. «На случай, если кто-то из ваших знакомых стал расплываться и пропадать из виду». То, что надо. Какое счастье! Мама изучила довольно сложный рецепт и начала готовить снадобье для малютки Нинни.
Колокольчик спускался по лестнице, шаг за шагом, ненадолго замолкая на каждой ступеньке. Муми-тролль ждал его всё утро. Но самым потрясающим сегодня был не колокольчик. А лапы. По лестнице спускались Ниннины лапы, маленькие-премаленькие, с крошечными пальцами, испуганно жавшимися друг к другу. Ничего, кроме лап, видно не было, и выглядело это жутковато.
Муми-тролль спрятался за печкой и как заворожённый смотрел на эти лапы, которые пришли к ним на веранду. Теперь Нинни пила кофе. Чашка поднималась и опускалась. Нинни съела бутерброд с джемом. Чашка одиноко проплыла в кухню, помылась и встала в шкафчик. Нинни была очень воспитанная девочка.
Муми-тролль выбежал в сад и закричал:
— Мама! Лапки видны! У неё появились лапки!
«Этого следовало ожидать, — подумала мама, сидя на яблоне. — Бабушка своё дело знала. Хитро я это придумала — подмешать снадобье Нинни в кофе».
— Отлично, — сказал папа. — Будет ещё лучше, если она покажет свой носик. Не очень-то приятно говорить с невидимым собеседником. Который ещё к тому же молчит.
— Тшш, — шикнула мама.
Лапки Нинни стояли в траве среди напа´давших яблок.
— Здоро́во, Нинни! — крикнула Мю. — А ты дрыхнешь как поросёнок! Когда покажешь свой пятачок? Видок у тебя, наверное, тот ещё, раз тебе приходится прятаться.
— Тише ты, — шепнул Муми-тролль. — Вдруг она обидится.
И, стараясь понравиться Нинни, он подошёл к ней и сказал:
— Не обращай внимания. Мю ужасная грубиянка. У нас ты в безопасности. А о той ужасной тётке можешь вовсе забыть. Мы тебя ни за что не дадим в обиду…
Ниннины лапки вдруг побледнели и почти пропали в траве.
— Дорогой, ты осёл, — рассердилась мама. — Пойми, ей нельзя об этом напоминать. Пожалуйста, собирай яблоки и не болтай глупости.
И они продолжили собирать.
Лапки вскоре снова появились и залезли на дерево.
Было замечательное осеннее утро, в тени немного мёрз нос, но на солнце было почти ещё лето. От ночного дождя всё вымокло и светилось яркими красками. Когда сняли (а также стрясли) все яблоки, папа вынес самую большую яблочную мельницу и они начали прокручивать пюре.
Муми-тролль крутил, мама подсыпала яблоки, а папа относил готовые банки на веранду. Малышка Мю сидела на дереве и пела Большую Яблочную Песню.
Вдруг что-то брякнуло.
Посреди садовой дорожки высилась горка пюре, из которой во все стороны торчали осколки. А рядом стояли Ниннины лапки, которые мгновенно побледнели и пропали.
— О, — сказала Муми-мама. — Это же как раз та банка, которую мы отдаём шмелям. Как хорошо, теперь не придётся тащить её на луг. К тому же бабушка всегда говорила: чтобы из земли что-то росло, осенью надо преподнести ей подарочек.
Лапки Нинни снова появились, а над ними — пара тонких ножек. Выше угадывался подол коричневого платья.
— Я вижу её ноги! — закричал Муми-тролль.
— Поздравляю, — сказала малышка Мю, свесившись с дерева. — Так-то лучше. Но, морра меня подери, почему у тебя такое скучное коричневое платье?
Мама кивнула сама себе и подумала о своей мудрой бабушке и её волшебном снадобье.
Нинни ходила за ними весь день. Они привыкли к звону бубенчика, и Нинни больше не казалась им странной.
Вечером они почти что забыли о ней. Но когда все легли спать, мама достала из ящика пурпурно-красную шаль и сшила маленькое платьице. Окончив работу, она отнесла платье в восточную мансарду, где свет уже не горел, и аккуратно повесила на стул. Потом обметала обрезок ткани, и получился широкий бант для волос.
Мама радовалась, как ребёнок. Она как будто снова шила одежду для кукол. Самое забавное было то, что она даже не знала, какого цвета у куклы волосы — золотые или тёмные.
На следующий день Нинни надела платье. Теперь её было видно до самой шеи, и, спустившись к утреннему кофе, она сделала книксен и пропищала:
— Большое спасибо.
Все до того растерялись и смутились, что не могли вымолвить ни слова. Да ещё непонятно было, куда смотреть при разговоре с Нинни. Разумеется, они старались глядеть куда-то поверх колокольчика, где у Нинни должны были быть глаза. Но взгляд то и дело сползал на какие-то видимые части. А это казалось невежливым.
Папа прокашлялся.
— Как приятно, — начал он, — что малютку Нинни сегодня видно больше, чем вчера. Чем больше видишь, тем радостнее…
Мю громко рассмеялась и застучала ложками по столу.
— Хорошо, что ты заговорила, — сказала она. — Если тебе, конечно, есть что сообщить. Ты какую-нибудь игру весёлую знаешь?
— Нет, — пропищала Нинни. — Но я слышала, что некоторые играют в игры.
Муми-тролль был в восторге. Он решил научить Нинни всем известным ему играм.
После кофе они втроём пошли к реке и начали играть. Но Нинни оказалась безнадёжна. Она кланялась, делала книксен, серьёзно говорила «конечно-конечно», и «как приятно», и «разумеется», но было ясно, что она играет из вежливости, а не ради веселья.
— Ну беги же! — кричала малышка Мю. — Ты что, даже прыгать не умеешь?
Тонкие ножки Нинни послушно бежали и подпрыгивали. Потом она останавливалась и стояла как вкопанная, свесив руки. Пустой воротник над бубенчиком выглядел беспомощно.
— Ждёшь, что тебя похвалят, да? — крикнула Мю. — Курица! Хочешь, чтобы я тебя побила, да?
— Нет, пожалуйста, — обречённо пропищала Нинни.
— Она не умеет играть, — опечалился Муми-тролль.
— Она не умеет злиться, — сказала малышка Мю. — Вот что с ней не так. Слушай, — продолжила Мю, вплотную подойдя к Нинни и грозно посмотрев на неё, — у тебя никогда не будет собственного лица, пока ты не научишься драться. Уж поверь мне.
— Да, конечно, — согласилась Нинни и осторожно попятилась.
Но лучше не стало.
В конце концов они отчаялись научить Нинни играть. Смешные истории она тоже не понимала. Она никогда не смеялась в нужном месте. Она вообще никогда не смеялась. А это действовало на рассказчика удручающе. Так что её просто оставили в покое.
Шли дни, а Нинни всё так же ходила без лица. Они привыкли, что её пурпурно-красное платье неотступно следует за Муми-мамой. Стоило маме остановиться, и серебряный колокольчик умолкал, а стоило ей пойти дальше — звенел снова. Над платьем в воздухе подрагивал большой пурпурно-красный бант. Выглядело всё это немного странно.
Мама продолжала отпаивать Нинни бабушкиным снадобьем, но ничего не менялось. Поэтому она бросила свою затею, решив, что многие прекрасно обходятся без головы, а Нинни, возможно, вовсе не блещет красотой.
Таким образом, каждый мог додумать себе её внешность, а это иногда очень даже укрепляет отношения.
Однажды семейство отправилось через лес к песочному пляжу, чтобы на зиму вытащить лодку. Нинни, как всегда, позвякивала за ними, но, когда они вышли к морю, внезапно остановилась. Потом легла животом прямо на песок и заскулила.