— Привет, — сказал Снусмумрик. — Хорошо, что ты пришёл. Я как раз сижу тут и думаю про одну историю, которая, возможно, покажется тебе интересной.
— Сказки меня сегодня не интересуют, — пробормотал Снифф и весь сморщился от грусти.
— Это не сказка, — возразил Снусмумрик. — Это было на самом деле. Это случилось с тёткой моей матери по отцовской линии.
И Снусмумрик начал рассказывать, потягивая трубочку и время от времени шевеля пальцами ног в тёмной речной воде.
— Жила-была одна дама, которая очень любила свои вещи. Детьми она не обзавелась, так что развеселить или разозлить её было некому, работать и готовить ей было незачем, чужое мнение её не волновало, и она ничегошеньки не боялась. Играть она тоже давным-давно разучилась. Словом, жилось ей довольно скучно.
Но она обожала свои красивые вещички, всю жизнь собирала их, раскладывала и перекладывала с места на место, чистила, так что они становились с каждым днём всё прекраснее, и гости, попадая к ней в дом, просто не верили своим глазам.
— Она была счастлива! — закивал Снифф. — А как выглядели эти её вещи?
— Ну… — откликнулся Снусмумрик. — Она была счастлива, как могла. А ты, пожалуйста, помолчи и дай мне рассказать до конца. Короче говоря, в одну прекрасную ночь, когда она ела в тёмной кладовке свиные отбивные, её угораздило проглотить большую кость. Несколько дней после этого она чувствовала себя странно, а поскольку лучше ей не становилось, она пошла к доктору. Он простукивал её, слушал, просвечивал и тряс — и в конце концов сказал, что кость застряла. Это была очень нехорошая кость, вытащить которую не представлялось возможным. В общем, доктор опасался худшего.
— Да ты что! — заинтересовался Снифф. — То есть он думал, что тётушка помрёт, и не решался ей это сказать?
— Ну да, примерно так, — подтвердил Снусмумрик. — Но тётка моей матери была не робкого десятка и всё-таки выяснила, сколько ещё протянет, а потом пошла домой и стала думать. Несколько недель. Не так уж много.
Она вспомнила вдруг, что в юности мечтала сплавиться по Амазонке, научиться нырять с аквалангом и построить большой весёлый дом для одиноких детей, а ещё совершить путешествие к огнедышащей горе и закатить огромный пир для своих друзей. Но времени на всё это, разумеется, не оставалось. Да и друзей у неё не было, потому что она всю жизнь собирала красивые вещи и на это уходило всё её время.
Как тётка ни ломала голову, она только сильнее впадала в уныние. Она бродила по комнатам, ища утешения у своих замечательных вещей, но вещи её не радовали. Наоборот — она думала лишь о том, что, отправляясь на небеса, ей придётся оставить всё это на земле.
А собирать всё заново там, наверху, ей, уж не знаю почему, не хотелось.
— Бедная! — воскликнул Снифф. — Неужели она не могла захватить с собой хоть какую-нибудь мелочь?!
— Нет, — серьёзно сказал Снусмумрик. — Это запрещено. Помолчи, пожалуйста, дай мне договорить. Однажды ночью тётушка лежала в постели, глядя в потолок, и всё размышляла, как ей быть. Комната была заставлена красивой мебелью, а мебель, в свою очередь, была заставлена красивыми вещами. Вещи были повсюду: на полу, на стенах, на потолке, в шкафах и в ящиках… И вдруг она почувствовала, что задыхается, что все эти предметы душат её, не принося ни малейшего утешения. Тогда ей в голову пришла одна мысль. Причём такая смешная, что тётушка расхохоталась, мгновенно приободрилась и вылезла из кровати, чтобы продолжить свои размышления.
«Надо просто раздать всё имущество, — решила она, — и сразу будет чем дышать». А это очень даже неплохо, если у тебя в желудке застряла кость и ты хочешь в своё удовольствие помечтать об Амазонке.
— Какая глупость! — разочарованно сказал Снифф.
— Ничего не глупость, — возразил Снусмумрик. — Она здорово повеселилась, пока придумывала, что кому отдаст.
У неё была многочисленная родня и куча знакомых — такое порой случается, даже если у тебя нет друзей. Ну и вот, она по очереди вспоминала каждого знакомого и прикидывала, что его больше всего порадует. Это оказалась весёлая игра.
Кстати говоря, тётушка была не дура. Мне она подарила губную гармошку. Ты небось и не знаешь, что моя гармошка из золота и жакаранды?[2] Ну так вот. Тётушка всё мудро продумала, и каждому досталось ровно то, что ему больше всего подходит и о чём он всегда мечтал.
К тому же она была мастерица делать сюрпризы. Она завернула подарки в бумагу и разослала по почте, чтобы никто не догадался, от кого посылка (ведь они никогда не бывали у неё дома, поскольку тётушка опасалась, как бы они чего не разбили).
Но теперь она радовалась, представляя себе их удивление, недоумение, домыслы, и вообще заметно воспряла.
Она чувствовала себя почти что феей, которая выполняет чужие желания, а потом улетает восвояси.
— Но я не заворачивал Седрика в бумагу и не отправлял его по почте! — воскликнул Снифф, вытаращив глаза. — И умирать я тоже пока не собираюсь!
Снусмумрик вздохнул.
— Опять ты о своём, — сказал он. — Но будь добр, дослушай до конца хорошую историю, хоть она и не про тебя. И немножко подумай обо мне. Я люблю рассказывать истории и специально приберёг для тебя этот рассказ. Ну вот, хорошо. И сразу случилось кое-что ещё. Тётушка моей матери вдруг стала спокойно спать по ночам, а днём она мечтала об Амазонке, читала книжки про подводное плавание и чертила план дома для никому не нужных детей. Она развлекалась как могла и стала куда милее и приятнее в общении, чем раньше. «Надо мне быть осторожнее. А то ведь, глядишь, у меня и друзья появятся, а закатить пирушку не успею…» — думала она.
Её комнаты становились всё просторнее и просторнее. По почте уходила посылка за посылкой, и чем меньше вещей оставалось у тётушки, тем легче ей становилось. Под конец она бродила по пустым комнатам и чувствовала себя как воздушный шарик, весёлый воздушный шарик, готовый взлететь…
— На небо, — мрачно закончил Снифф. — Знаешь что…
— Хватит перебивать, — сказал Снусмумрик. — Я чувствую, ты не дорос ещё до этой истории. Но я всё равно буду рассказывать дальше. Так вот. Постепенно комнаты освободились, и у тётушки осталась только её кровать.
Это была огромная кровать с балдахином, и, когда тётушкины новые друзья пришли к ней в гости, они все расселись на ней, а те, что поменьше, забрались наверх, на балдахин. Им было жутко приятно вместе, и тётушку беспокоила лишь эта грандиозная вечеринка, которую она, возможно, так и не успеет устроить.
По вечерам они рассказывали друг другу страшные или смешные истории, и однажды вечером…
— Ну знаешь, — рассердился Снифф, — ты такой же, как Муми-тролль. Я понял, к чему ты клонишь. В результате она отдала и кровать тоже, потом отправилась на небеса и была так счастлива, так счастлива! По-твоему, мне тоже надо было отдать не только Седрика, но и всё, что у меня есть, да ещё помереть в придачу!
— Ты осёл, — сказал Снусмумрик. — И слушатель из тебя никудышный. Я хотел рассказать тебе совсем другое. Тётушка моей матери так хохотала над одной смешной историей, что кость выскочила и тётушка сделалась совершенно здорова!
— Не может быть! — закричал Снифф. — Бедная тётушка!
— Что ты хочешь сказать? Почему бедная? — не понял Снусмумрик.
— Ну как же! Ведь она раздала все свои вещи! — воскликнул Снифф. — Причём совершенно напрасно! Она не умерла! Надеюсь, она пошла к своим знакомым и забрала всё обратно?
Снусмумрик закусил трубку.
— Ах ты, глупый-неразумный зверёк, — подняв брови, сказал он. — Тётушка только посмеялась над тем, как всё вышло. А потом закатила пир. И построила дом для одиноких детей. Нырять с аквалангом она, правда, уже не рискнула, но огнедышащую гору повидала. А после отправилась на Амазонку, и с тех пор мы о ней больше не слышали.
— Такие развлечения стоят денег, — недоверчиво, с пониманием дела заметил Снифф. — А она всё своё имущество раздала.
— Да ладно? Если бы ты внимательно слушал, от тебя бы не ускользнуло, что кровать осталась, а она, мой дорогой Снифф, была из чистого золота и вся утыкана алмазами и сердоликами.
(Что касается Седрика, то из топазов Гафса сделала своей дочке серёжки, а Седрику вместо них пришила глаза-пуговицы. Снифф нашёл Седрика, брошенного под дождём, и забрал к себе домой. Лунный камень, к сожалению, смыло, и его так и не удалось найти. Но Снифф не перестал любить Седрика, правда теперь он любил его просто так. И это некоторым образом делает ему честь.
Ёлка
Один из хемулей стоял на крыше и копался в снегу. Его жёлтые варежки быстро стали совсем мокрыми и неприятными. Хемуль пристроил их на трубе, вздохнул и продолжил копать. Наконец он добрался до люка в крыше.
— Ага, вот. А внизу, значит, эти сони. Всё спят, спят… Пока другие из последних сил трудятся в ожидании Рождества.
Хемуль встал прямо на крышку люка и, поскольку он не мог вспомнить, куда она открывается — наружу или внутрь, осторожно попрыгал. Люк открылся внутрь, и хемуль полетел вниз — сквозь снег, темноту и всё, что муми-тролли к зиме затащили на чердак.
Хемуль был очень раздражён. Как назло, ещё и варежки куда-то подевались. А ведь это была его любимая пара.
Протопав вниз по лестнице, он распахнул дверь и сердито гаркнул:
— Скоро Рождество! Сколько можно спать? Говорю же, Рождество на носу…
Здесь — как обычно — спали обитатели Муми-дома. Они провели в спячке уже несколько месяцев и не собирались просыпаться до самой весны. Сон приятно и размеренно покачивал их на своих волнах, пронося сквозь один долгий и тёплый летний вечер. Но сейчас во сне Муми-тролля вдруг повеяло тревогой и холодом. Ему снилось, будто кто-то стягивает с него одеяло, злится и кричит, что скоро Рождество.
— Что, уже весна? — пробормотал Муми-тролль.