— Я рад, что вы так говорите. Когда закончите осмотр Рагза, познакомитесь с нравами и обычаями его жителей, со всем его своеобразием, вы, без сомнения, сохраните о нем прекрасные воспоминания. Мы, мадьяры, любим наши города сыновней любовью! Здесь в отношениях между различными классами царит полное согласие. У населения в высшей степени развиты чувства независимости и самого пламенного патриотизма. Кроме того, имущий класс охотно помогает обездоленным, и их число из года в год сокращается благодаря центрам милосердия. По правде говоря, вы встретите здесь лишь немного несчастных, и, во всяком случае, им сразу же приходят на помощь, когда становится известно, что в этом возникла необходимость.
— Я это знаю, дорогой капитан, как знаю и то, что доктор Родерих никогда не отказывает бедным и что госпожа Родерих и мадемуазель Мира возглавляют благотворительные учреждения.
— Моя мать и сестра делают лишь то, что обязан делать каждый в их положении и с их достатком. По-моему, милосердие — наш первейший долг!..
— Разумеется, — проговорил я, — но как выполнить его наилучшим образом?!
— Это — тайна женщин, дорогой Видаль, и одно из их неотъемлемых качеств…
— Да… и, бесспорно, самое благородное.
— Одним словом, — продолжал капитан Харалан, — мы живем в спокойном городе, уже не подверженном или почти не подверженном политическим страстям. Однако Рагз ревниво оберегает свои права и привилегии и готов их защищать от малейшего посягательства со стороны центральной власти. Я считаю, что у наших сограждан есть только один недостаток…
— Какой же?
— Они немного склонны к суевериям и слишком охотно верят в сверхъестественное! Им больше, чем следовало бы, нравятся вымыслы об оживших мертвецах, о привидениях, духах и прочей чертовщине! Я хорошо знаю, что жители Рагза — правоверные католики и что практика католицизма способствует такой предрасположенности умов…
— Таким образом, — произнес я, — если исключить доктора Родериха — врачу это несвойственно, — то можно предположить, что ваша мать и ваша сестра?..
— Да, и они, и все окружающие подвержены этой слабости. Именно слабости, другого слова не подберу. И побороть ее я пока не в силах. Может быть, Марк мне поможет…
— Если только мадемуазель Мира этому не воспротивится!
— А теперь, дорогой Видаль, нагнитесь над парапетом… Посмотрите на северо-восток… туда… там на краю города видите террасу и бельведер?
— Вижу, — ответил я, — кажется, это башня особняка Родерихов…
— Вы не ошиблись, и в этом особняке есть столовая, там через час будет подан завтрак, а поскольку вы — один из приглашенных…
— Я весь в вашем распоряжении, дорогой капитан…
— Ну что ж! Тогда спустимся и оставим замок в его феодальном одиночестве, которое мы нарушили на короткое время. Давайте вернемся, следуя линии бульваров; это позволит пройти по северной части города…
Через несколько минут мы прошли по закрытой галерее.
За благоустроенным кварталом, протянувшимся до городской стены Рагза, бульвары, общей длиной в пять километров, образуют три четверти круга, замкнутого Дунаем. Их названия меняются при пересечении с каждой широкой улицей. Бульвары засажены четырьмя рядами уже разросшихся деревьев — буков, каштанов и лип. С одной стороны, за бруствером со старинными куртинами, виднеется сельская местность. С другой — протянулись великолепные дома, и почти перед каждым — двор с роскошными клумбами цветов; а позади — тенистые сады, орошаемые проточной водой.
В этот ранний час по проезжей части бульваров уже пронеслось несколько экипажей, по боковым аллеям двигались группы элегантно одетых всадников и амазонок.
На последнем повороте мы свернули налево, чтобы спуститься по бульвару Телеки к набережной Баттиани.
Тут я заметил дом, одиноко стоявший в центре сада. По его печальному виду можно было предположить, что в нем уже некоторое время никто не живет. Закрытые ставнями окна, казалось, почти никогда не открывались. Фундамент покрылся мхом и зарос колючим кустарником. Дом этот странно контрастировал с остальными особняками, выходившими на бульвар.
Решетчатая дверь, у порога которой торчал чертополох, вела в небольшой двор, где росли два искривленных от старости вяза; через широкие трещины их стволов виднелась сгнившая сердцевина.
Дверь фасада утратила свою первоначальную окраску из-за непогоды — зимних ветров и снега. К двери вело крыльцо с тремя полуразвалившимися ступеньками.
Над первым этажом протянулся второй — с крышей из толстых брусьев и квадратным бельведером с узкими окнами, завешенными толстыми портьерами.
Складывалось впечатление, что в доме никто не живет, если он вообще пригоден для жилья.
— Чей это дом? — спросил я.
— Одного оригинала, — ответил капитан Харалан.
— Но это жилище портит бульвар, — сказал я. — Город должен был бы его выкупить и снести…
— Тем более, дорогой Видаль, что, если его снести, владелец покинет город и уберется к дьяволу, своему ближайшему родственнику, если верить кумушкам Рагза!
— Он — иностранец?
— Немец.
— Немец? — переспросил я.
— Да… пруссак.
— И его зовут?..
В тот момент, когда капитан Харалан собирался мне ответить, дверь дома отворилась. Вышли два человека. Более пожилой, мужчина лет шестидесяти, остался на крыльце, тогда как другой прошел через двор и вышел за решетку.
— Ах вот как, — тихо проговорил капитан Харалан, — он, значит, здесь… А я и не предполагал…
Незнакомец, обернувшись, увидел нас. Знал ли он капитана Харалана? Тут не могло быть никаких сомнений, ибо оба обменялись взглядами, выдававшими взаимную неприязнь.
Но и я, со своей стороны, узнал его и потому негромко воскликнул:
— Это он!
— Вы уже встречали этого человека? — спросил не без удивления капитан Харалан.
— Разумеется. Плыл с ним от Пешта до Вуковара на пароходе «Матиаш Корвин» и, признаюсь, совсем не ожидал увидеть его в Рагзе.
— Да, лучше бы его здесь не было! — заявил капитан Харалан.
— Вы, как мне кажется, — заметил я, — находитесь не в лучших отношениях с этим немцем…
— А кто мог бы относиться к нему хорошо?!
— И давно он обосновался в Рагзе?..
— Примерно два года, и, скажу вам, этот господин имел наглость просить руки моей сестры! Но отец и я отказали ему, причем так, чтобы лишить его всякого желания возобновить свое предложение…
— Как? Это тот человек!..
— Значит, вы в курсе?..
— Да, дорогой капитан, и я знаю, что его зовут Вильгельм Шториц и что он — сын Отто Шторица из Шпремберга!
VI
В течение последующих двух дней я посвятил все свободное время знакомству с городом. Подобно истинному мадьяру, я подолгу простаивал на мосту, соединяющему два берега Дуная с островом Швендор, и не уставал любоваться этой прекрасной рекой.
Должен признаться, что часто имя Вильгельма Шторица невольно приходило мне на ум. Значит, он обычно живет в Рагзе и, как я узнал, имеет единственного слугу по имени Герман, не более симпатичного, приветливого и общительного, чем его хозяин. Мне даже казалось, что этот слуга своей одеждой и походкой напоминал того человека, который в день моего приезда в Рагз следовал за мной и моим братом во время нашей прогулки по набережной Баттиани.
Я решил ничего не говорить Марку о нашей встрече на бульваре Телеки. Возможно, Марк встревожился бы, узнав, что Вильгельм Шториц, которого он считал уехавшим из Рагза, вернулся сюда. А омрачать его счастье даже малейшим беспокойством так не хотелось! Однако я сожалел, что этот отвергнутый соперник не покинул город, хотя бы до свадьбы Марка и Миры.
Утром 27 апреля я готовился к обычной прогулке, на этот раз намереваясь совершить экскурсию в окрестности Рагза, в пригородные деревни, населенные сербами. Я уже собирался выйти, когда в номер вошел мой брат.
— У меня много дел, Анри, — произнес он, — ты не обидишься, если я оставлю тебя одного?..
— Не беспокойся, дорогой Марк, — сказал я, — и не думай обо мне…
— Зайдет ли за тобой Харалан?..
— Нет… он занят… Я позавтракаю в каком-нибудь кабачке на том берегу Дуная…
— Но обязательно вернись к семи часам вечера!..
— Стол у доктора настолько хорош, что грех было бы опоздать!
— Какой же ты гурман… Через несколько дней намечается также вечер в особняке Родерихов и ты сможешь понаблюдать за высшим обществом Рагза…
— Вечер по случаю помолвки, Марк?
— О, мы с Мирой уже давно помолвлены… Мне даже кажется, что так было всегда…
— Да… С самого рождения…
— Вполне возможно!
— Тогда прощай, счастливейший из смертных…
— Подожди, скажешь это, когда моя невеста станет моей женой!
Пожав мне руку, Марк ушел, а я спустился в ресторан гостиницы.
Закончив первый завтрак, я уже собрался уходить, когда появился капитан Харалан. Меня несколько удивил его приход, ведь мы договорились, что сегодня утром я прогуляюсь один.
— Вы! — воскликнул я. — Ну что ж, дорогой капитан, это приятный сюрприз!
Может быть, я ошибался? Но мне показалось, что капитан Харалан чем-то озабочен. Вместо ответа он проговорил:
— Дорогой Видаль… я пришел…
— Как видите, я готов… Погода прекрасная, и если вы не боитесь потратить несколько часов на прогулку…
— Нет… в другой раз, если вы не против…
— Тогда что же привело вас сюда?
— Отец хочет с вами поговорить, он ждет у себя…
— Я в вашем распоряжении, — ответил я.
Идя рядом со мной по набережной Баттиани, капитан Харалан не произнес ни слова. Что же случилось? И о чем доктор Родерих хочет со мной поговорить? О женитьбе Марка?..
Как только мы вошли в дом, слуга проводил нас в кабинет доктора.
Госпожа Родерих и Мира уже покинули особняк, и Марк, по-видимому, сопровождал их во время утренней прогулки.
Доктор был один в своем кабинете. Он сидел за письменным столом и, когда обернулся, показался мне таким же озабоченным, как и его сын.