Доктор повторил, что ни одно слово этой сцены не было передано ни госпоже Родерих, ни Мире, ни моему брату. Лучше было избавить их от такого беспокойства. Впрочем, я достаточно хорошо знал Марка и опасался, что он не оставит этого дела, как и капитан Харалан. Однако тот согласился с доводами отца.
— Хорошо, — сказал он, — я не буду наказывать этого наглеца, но если он сам придет ко мне… если начнет угрожать Марку или вздумает нас провоцировать…
Доктор Родерих ничего не смог сказать в ответ.
Разговор закончился. В любом случае нужно было ждать: никто ничего не узнает, если только Вильгельм Шториц не перейдет от слов к действиям. А вообще-то говоря, что он сможет сделать? Как помешает свадьбе? Вызовет Марка на дуэль?.. Или, скорее, совершит какой-нибудь насильственный поступок в отношении Миры Родерих?.. Но как ему удастся проникнуть в особняк, где его больше не примут?.. Ведь не может же он, подумал я, силой ворваться в дом!.. Впрочем, доктор Родерих без колебаний обратится к властям, которые сумеют призвать к порядку этого немца!
Перед тем как мы разошлись, доктор в последний раз обратился к сыну с настоятельной просьбой ничего не предпринимать против Шторица и, повторяю, капитан Харалан неохотно обещал выполнить просьбу отца.
Наша беседа настолько затянулась, что госпожа Родерих, ее дочь и мой брат к тому времени уже вернулись. Я должен был остаться завтракать, так что пришлось перенести на вторую половину дня экскурсию по окрестностям Рагза.
Само собой разумеется, я придумал какое-то объяснение моего присутствия в то утро в кабинете доктора. Марк ничего не заподозрил, и завтрак прошел в очень приятной атмосфере.
Когда вставали из-за стола, мадемуазель Мира сказала мне:
— Господин Анри! Поскольку мы имели удовольствие застать вас здесь, вы пробудете с нами весь день…
— А как же мои прогулки? — ответил я.
— Совершим их вместе!
— Дело в том, что я хотел пойти довольно далеко…
— Мы и пойдем довольно далеко!
— Пешком?..
— Да, пешком!
— Ты не можешь отказаться, — добавил брат, — раз мадемуазель Мира просит тебя об этом.
— Да, не можете, или между нами все будет кончено, господин Анри!..
— Я в вашем распоряжении, мадемуазель!
— И потом, господин Анри, нужно ли идти так далеко?.. Я уверена, что вы еще не видели остров Швендор во всей его красе…
— Я собирался сделать это завтра…
— Ну что ж, пойдем туда сегодня.
И вот так, в компании Марка, госпожи и мадемуазель Родерих я побывал на этом острове, превращенном в общественный сад, в своего рода парк с рощами, беседками и всевозможными аттракционами.
Однако мои мысли были заняты не только прогулкой. Марк это заметил, пришлось дать ему какой-то уклончивый ответ.
Было ли это опасением встретить на пути Вильгельма Шторица?.. Нет, я, скорее, думал о том, что он сказал доктору Родериху: «Возникнут такие препятствия, что свадьба станет невозможной… У Шторицев есть средства, превосходящие все человеческие возможности!..» Что означали эти слова?.. Нужно ли принимать их всерьез?.. Я решил поговорить об этом с доктором наедине.
Прошло несколько дней. Я начал успокаиваться. Вильгельма Шторица никто вновь не видел. Однако он не уехал из города. В доме на бульваре Телеки жили по-прежнему. Проходя как-то мимо, я увидел, как закрылись двери за Германом. Однажды в одном из окон бельведера показался и сам Вильгельм Шториц — он смотрел в конец бульвара, в направлении особняка Родерихов.
Таково было положение вещей, когда в ночь с 3 на 4 мая произошло следующее.
Хотя дверь ратуши постоянно охраняли сторожа и никто не мог к ней незаметно подойти, объявление о предстоящей свадьбе Марка Видаля и Миры Родерих было сорвано со стенда публикаций и его обрывки разбросаны поблизости.
VII
Кто же мог совершить столь гнусный поступок? Только тот, кто был в нем заинтересован… А что последует дальше? Еще более серьезные действия?.. Не есть ли это началом преследований семьи Родерих?..
О происшествии доктору Родериху сразу сообщил капитан Харалан и тут же пришел в гостиницу «Темешвар».
— Это дело рук того негодяя, — в крайнем раздражении воскликнул он, — да, его рук дело!.. Как ему такое удается, я не знаю! На этом он, видно, не остановится, но я не позволю ему продолжать в том же духе!..
— Сохраняйте хладнокровие, дорогой Харалан, — проговорил я. — Не предпринимайте никаких опрометчивых шагов, чтобы не осложнить обстановку!..
— Дорогой Видаль! Если бы отец предупредил меня до того, как этот человек покинул особняк, и если бы затем мне позволили действовать, мы были бы от него избавлены!..
— Я по-прежнему считаю, дорогой Харалан, что вам лучше ничего не предпринимать…
— А если он будет продолжать?..
— Тогда потребуем вмешательства полиции! Подумайте о вашей матери, о вашей сестре…
— А разве они не узнают?..
— Им никто ничего не скажет, так же как и Марку… А после свадьбы подумаем, что предпринять…
— Боюсь, после свадьбы, — повторил капитан Харалан, — будет слишком поздно…
В этот день в особняке занимались только подготовкой к церемонии обручения. Господин и госпожа Родерих хотели «сделать все как полагается», если использовать принятое во Франции выражение. Приготовления близились к завершению. Доктор, которого в Рагзе все так любили, разослал довольно много приглашений. В его доме весьма часто мадьярская аристократия встречалась с военными, судейскими, чиновниками, представителями торговли и промышленности. Губернатор Рагза, которого связывала с доктором давняя дружба, принял его приглашение.
Около полутораста гостей должны были собраться в тот вечер в особняке Родерихов. Для их приема вполне хватало места в гостиных и на галерее, где в конце вечера намечалось подать ужин.
Нет ничего удивительного в том, что вопрос о своем праздничном туалете очень занимал Миру Родерих и что Марк захотел привнести в него артистическую нотку — как он уже сделал это однажды при написании портрета своей невесты. Впрочем, Мира была мадьяркой, а мадьяры, независимо от пола, уделяют большое внимание одежде. Это у них в крови, как и любовь к танцам, доходящая до страсти. Поскольку то, что я сказал о мадемуазель Мире, относилось ко всем дамам и кавалерам, вечер по случаю обручения обещал быть восхитительным.
После обеда все приготовления закончились. Я провел тот день в особняке в ожидании момента, когда тоже, как настоящий мадьяр, смогу заняться своим костюмом.
Вдруг, облокотившись на подоконник одного из окон, выходивших на набережную Баттиани, я с величайшей досадой увидел Вильгельма Шторица. Случайно ли он оказался здесь? Нет, конечно. Он медленно шел по набережной вдоль реки опустив голову, а пройдя до особняка Родерихов, выпрямился и бросил на дом уничтожающий, полный ненависти взгляд. Это не ускользнуло от внимания и госпожи Родерих. Она позвала доктора, который постарался ее успокоить, ничего не сказав, конечно, о недавнем визите к ним Вильгельма Шторица.
Добавлю, что, когда я и Марк шли в отель «Темешвар», Шториц повстречался нам на Мадьярской площади. Увидев брата, он резко остановился и, казалось, заколебался, словно желая подойти поближе. Но с места он так и не двинулся, лишь лицо его побледнело, а руки словно оцепенели… можно было подумать, что он вот-вот упадет… Его сверкающие глаза смотрели на Марка, который сделал вид, что не заметил немца. Когда Шториц остался в нескольких шагах позади нас, Марк спросил:
— Заметил этого субъекта?
— Да, Марк.
— Это тот самый Вильгельм Шториц, о котором я говорил…
— Знаю, брат.
— Ты знаешь его?!
— Капитан Харалан уже показывал мне его раз или два.
— Я думал, он уехал из Рагза… — произнес Марк.
— Видно, не уехал или, по крайней мере, вернулся…
— В конце концов, теперь это уже не имеет никакого значения!
— Да, не имеет.
«Но, — подумал я, — лучше все-таки, если бы Вильгельм Шториц убрался восвояси».
Около девяти часов вечера перед особняком Родерихов остановились первые экипажи. Доктор с женой и дочерью встречали гостей у входа на галерею, залитую огнями люстр. Вскоре доложили о прибытии губернатора Рагза; его превосходительство сердечно поздравил семью Родерих. Он высказал особенно изысканные комплименты мадемуазель Мире, а также моему брату. Впрочем, поздравления в их адрес слышались со всех сторон.
Между девятью и десятью часами прибыли представители городских властей, магистраты, офицеры — товарищи капитана Харалана, который, хотя его лицо и казалось мне озабоченным, старался как можно любезнее встретить гостей. Туалеты дам сверкали, оттененные мундирами и черными фраками мужчин. Гости прогуливались по гостиным и галерее, любовались подарками, выставленными в кабинете доктора, драгоценностями и дорогими безделушками. Подарки моего брата говорили о его утонченном вкусе. На одном из консолей[67] большой гостиной стоял великолепный букет из роз и флёрдоранжа[68] — букет обручения. Рядом на бархатной подушке лежал брачный венец, который Мира наденет, по мадьярскому обычаю, в день свадьбы, когда поедет в церковь.
Программа вечера состояла из двух частей: концерта и бала. Танцы должны были начаться после полуночи, и, быть может, большинство гостей сожалело, что они назначены на столь поздний час, ибо, повторяю, нет другого развлечения, которому венгры и венгерки предавались бы с большим удовольствием и страстью.
За музыкальную часть программы отвечал великолепный цыганский оркестр. Этот оркестр, очень известный в Венгрии, еще не выступал в Рагзе. В назначенное время музыканты и дирижер заняли свои места в зале.
Мне было известно, что венгры — страстные любители музыки. Но, как справедливо было замечено, немцы и они по-разному ею наслаждаются. Мадьяр не поет или поет мало, он слушает, и, когда речь идет о национальной музыке, слушать ее для него — и величайшее удовольствие, и очень серьезное дело одновременно. Мне думается, что никакой другой народ так не восприимчив в этом отношении, а цыгане, инструменталисты родом из Богемии, наилучшим образом отвечали патриотическим настроениям публики.