[21] выдать мне бесплатный железнодорожный билет с факультативными остановками на различных станциях между Парижем и столицей Австрии. Подобные услуги оказывают друг другу различные компании, и моя просьба не вызвала никаких возражений.
Накануне отъезда, 4 апреля, я отправился в контору генерального секретаря, чтобы попрощаться и взять бесплатный железнодорожный билет. Передавая его, секретарь поздравил меня, сказав, что ему известна причина моей поездки в Венгрию; он слышал о женитьбе моего брата Марка Видаля, которого знает как художника и светского человека.
— Мне известно также, — добавил он, — что семья доктора Родериха, в которую войдет ваш брат, — одна из самых уважаемых в Рагзе.
— Вам о ней говорили? — спросил я.
— Да, как раз вчера, на вечернем приеме в австрийском посольстве.
— И от кого вы все это узнали?
— От офицера будапештского гарнизона, он познакомился с вашим братом в венгерской столице; офицер всячески его расхваливал, что не может, конечно, вас удивлять, дорогой господин Видаль…
— И этот офицер, — спросил я, — столь же похвально отзывался о семье Родерих?..
— Конечно. Доктор — ученый, известный во всей Австро-Венгерской империи. Он удостоен всевозможных почетных наград. Одним словом, ваш брат сделал прекрасный выбор, ибо, как говорят, мадемуазель Мира Родерих очень красива…
— Вы не удивитесь, мой дорогой друг, — заметил я, — если я скажу, что Марк находит ее именно такой; кажется, его чувства глубоки и искренни.
— Тем лучше, дорогой Видаль, и я прошу передать вашему брату, что одобряю его выбор. Однако… кстати… Не знаю, должен ли я вам сказать…
— Сказать мне?.. О чем?..
— Марк никогда вам не писал, что за несколько месяцев до его приезда в Рагз…
— До его приезда?.. — повторил я.
— Да-да… Мадемуазель Мира Родерих… В конце концов, дорогой Видаль, возможно, ваш брат об этом ничего не знал…
— Объясните, в чем дело, дорогой друг, Марк ни разу мне ни на что не намекал…
— Так вот, за мадемуазель Родерих как будто уже ухаживал — что неудивительно, — и весьма настойчиво, один человек, которого нельзя назвать первым встречным. По крайней мере, мне об этом рассказал один сотрудник посольства, который три недели тому назад еще находился в Будапеште…
— И этот соперник?..
— Его отвадил доктор Родерих. Поэтому я думаю, что с этой стороны бояться нечего…
— Конечно, бояться нечего, иначе Марк в своих письмах сообщил бы мне о сопернике. Между тем он ни разу не обмолвился о нем. Кажется, этому соперничеству не следует придавать никакого значения…
— Разумеется, дорогой Видаль, и, однако, притязания этого человека на руку мадемуазель Родерих вызвали разные толки в Рагзе, и лучше, чтобы вы были в курсе…
— Безусловно, вы правильно поступили, предупредив меня, раз это не пустая болтовня…
— Нет-нет, информация весьма серьезная…
— Но теперь это уже не важно, — ответил я. — И это — главное!
Прощаясь, я все-таки спросил:
— Кстати, мой дорогой друг, тот сотрудник посольства, не назвал ли он вам имя соперника?..
— Назвал.
— И его зовут?..
— Вильгельм Шториц.
— Вильгельм Шториц? Он сын химика?
— Именно так.
— Сын химика, очень известного своими открытиями в области физиологии!..
— Германия по праву им гордится, мой дорогой друг.
— Разве он не умер?
— Умер несколько лет тому назад, но сын его жив, и, по словам моего собеседника, это такой человек, которого надо остерегаться…
— Мы будем его остерегаться, пока мадемуазель Мира Родерих не станет мадам Марк Видаль[22].
Затем, не придавая большого значения услышанному, я сердечно пожал руку генерального секретаря компании и вернулся домой заканчивать подготовку к отъезду.
II
Я выехал из Парижа 5 апреля в 7.45 утра поездом № 173 с Восточного вокзала и менее чем через тридцать часов оказался в столице Австрии.
На французской территории главными остановками были Шалон-на-Марне и Нанси. Проезжая через, увы, утраченные Эльзас и Лотарингию[23], поезд сделал короткую остановку в Страсбурге, но я даже не вышел из вагона. Тяжело было находиться среди людей, переставших быть твоими соотечественниками. Когда поезд уже проехал город, я высунулся из окна и увидел высокий шпиль Мюнстера, освещенный последними лучами солнца; в тот момент диск солнца клонился к горизонту и его свет шел со стороны Франции.
Ночь была заполнена мерным, усыпляющим стуком вагонов. Иногда до меня доносились выкрикиваемые резкими голосами кондукторов названия станций — Оос, Баден, Карлсруэ и другие. Затем в течение дня 6 апреля я ехал мимо смутно вырисовывавшихся городов, названия которых связаны с героическими воспоминаниями о наполеоновском периоде: Штутгарт и Ульм в Вюртемберге, Аугсбург и Мюнхен в Баварии[24]. Потом, на австрийской границе, последовала более длительная стоянка в Зальцбурге.
Во второй половине дня поезд останавливался еще несколько раз, в частности в Вельсе, а в 5.35, пыхтя и издавая пронзительные свистки, он прибыл на вокзал Вены.
В столице Австро-Венгрии без сколько-нибудь определенного плана я провел тридцать шесть часов, в том числе две ночи. Подробно осмотреть город я собирался на обратном пути. По мнению сведущих людей, этапы путешествия нужно сортировать так же, как многочисленные, навалившиеся на вас вопросы.
Дунай не пересекает и не окаймляет Вену. Чтобы добраться до пристани, где я сел на пароход, отправляющийся до Рагза, пришлось проехать на фиакре около четырех километров. По сравнению с 1830 годом, когда только создавалось речное судоходство, навигационные службы отвечали теперь всем требованиям времени.
На палубе и в рубках парохода «Матиаш Корвин» можно было видеть самых различных людей — немцев, австрийцев, венгров, русских, англичан. Пассажиры разместились на корме, поскольку нос корабля загромождали грузы и туда невозможно было пробраться. Думаю, среди моих попутчиков были и поляки, одетые в венгерские костюмы и говорившие только по-итальянски. О них упоминает господин Дюрюи, описывая свое путешествие в 1860 году из Парижа в Бухарест.
Наше судно быстро шло вниз по Дунаю; его широкие колеса вращались в желтоватых водах этой прекрасной реки; чтó бы ни утверждала легенда, вода в Дунае кажется не ультрамариновой, а окрашенной скорее в цвет охры. Нам встречается множество других судов с надутыми бризом парусами; они везут продовольствие из деревень, раскинувшихся, насколько хватает глаз, по берегам реки. Мы проплываем мимо огромных плотов из стволов корабельного леса. На них расположены плавучие деревни, которые сколачиваются при отправлении и разбираются по прибытии; они напоминают громадные бразильские «жангады», плавающие по Амазонке. Острова следуют один за другим, причудливо расположенные, большие и маленькие; большинство из них едва выступает из воды, и иногда у них такие низкие берега, что, кажется, малейший паводок их затопит. Приятно было видеть их такими зелеными, свежими, поросшими ивами, тополями, осинами, сочными травами и яркими цветами.
Мы огибаем деревни, построенные на сваях у высоких берегов. Когда пароход идет на полной скорости, кажется, что расходящиеся волны качают эти деревни. Затем он проплывает под канатом парома, протянутым от одного берега к другому, рискуя зацепиться за него пароходной трубой; канат прикреплен к двум шестам, над которыми развевается австрийский флаг с черным орлом.
Когда пароход миновал Вену и проплывал мимо круглого (4 километра в диаметре) острова Лобау, по берегам заросшего деревьями, а в центре пересеченного высохшими рукавами, которые иногда заполняются водой во время паводка, мне вспомнилось одно важное историческое событие, происшедшее 6 июля 1809 года. Именно отсюда, из укрепленного лагеря, сто пятьдесят тысяч французов переправились через Дунай и потом под командованием Наполеона одержали победы под Эсслингом[25] и Ваграмом[26].
В тот день позади нас остались и Ригельсбрун, а вечером «Матиаш Корвин» сделал остановку в устье Марха[27], левого притока Дуная (берущего начало в Моравии), почти у границы Венгерского королевства. Там пароход оставался всю ночь с 8-го на 9-е апреля. На заре он снова отправился в путь по территориям, где в XVI веке французы и турки сражались между собой с таким яростным упорством. Наконец, высадив и приняв на борт пассажиров в Петронелле, Альтенбурге, Хайнбурге и пройдя Венгерские Ворота мимо разведенного для него моста, наш пароход причалил к пристани Прессбурга.
Благодаря двадцатичетырехчасовой стоянке, вызванной разгрузкой и погрузкой товаров, — после трехсоткилометрового пути из Вены — я смог осмотреть этот город, достойный внимания туристов. Может показаться, что он построен на высоком берегу моря. И было бы неудивительно, если бы к его подножию накатывались морские волны, а не спокойные воды реки. Над великолепными набережными вырисовываются силуэты домов, построенных на удивление гармонично, в прекрасном стиле. Вверх по течению, у оконечности мыса, где, как кажется, кончается левый берег, высится остроконечная кровля церкви. На противоположном конце виднеется другой шпиль, а между ними — огромный холм, на котором воздвигнут зáмок.
Кроме собора с позолоченной короной на куполе я любовался многочисленными особняками, а иногда и настоящими дворцами венгерской аристократии. Затем поднялся на холм и осмотрел внушительный замок. Это было квадратное сооружение с башнями по углам, почти полностью разрушенное. Быть может, мы пожалели бы, что забрались на такую высоту, если бы не широкая панорама прекрасных виноградников в окрестностях города и не вид бесконечной равнины, по которой течет Дунай.