[76].
Рокфеллеры удачно воткнули нож в спину своих конкурентов из круга Моргана, как только те ослабли. Chase Bank вышел чистым из скандала после расследования Банковским комитетом Сената банковских нарушений и был явно принят как «друг» Нового курса, что было редкостью в среде Уолл-стрит, где Франклина Рузвельта презрительно называли предателем своего класса из-за его словесных нападок на Уолл-стрит за алчность, коррупцию и прозвище «экономические роялисты». Традиционные консервативные банкиры Уолл-стрит рассматривали антикризисные меры Рузвельта, такие как Национальная администрация восстановления, как гигантский шаг к большевизму[77].
Закон Гласса – Стиголла, который был принят на фоне национальной банковской паники в первые дни администрации Рузвельта, нанес сокрушительный удар по некогда всемогущему Дому Моргана, удар, от которого тот никогда полностью не оправился[78]. На пепелище Дома Моргана возникла фракция Рокфеллера, чтобы вознестись к самым вершинам власти в истеблишменте США.
Кризис золота и удешевление доллара
К январю 1934 года недостатки разработанного американцами золотого стандарта окончательно подорвали общественное доверие к банковской сфере. Одновременно правительство открыто публиковало сведения, какие банки на территории США, по его мнению, находятся в опасности и нуждаются в правительственной помощи, тем самым разжигая новое паническое бегство депозитов из тысяч небольших и плохо капитализированных банков.
Через два дня после своей инаугурации в качестве президента 6 марта 1933 года Рузвельт объявил о четырех днях национальных банковских каникул. Основная цель – воспрепятствовать скупке или экспорту золота или серебра[79]. Все банки в США были закрыты. Ни положить, ни снять деньги было невозможно, а федеральные аудиторы были направлены проверить счета всех банков перед выдачей свидетельства о том, какие из них способны выполнять финансовые обязательства, а какие подлежат закрытию.
Президент продемонстрировал свое презрение к официальной правовой процедуре и просто сослался на не связанный с ситуацией Закон о торговле с врагом 1917 года, в качестве правовой основы. Предполагалось, что в настоящее время этим «врагом» являлись иностранные держатели поддерживаемых золотом долларов США.
В течение трех дней Конгресс принял Чрезвычайный закон о банках, который одобрил действия президента и дал ему карт-бланш на дальнейшие шаги. 5 апреля 1933 года Рузвельт подписал распоряжение, которым объявил незаконным для американских граждан владеть золотыми монетами, слитками или золотыми сертификатами или держать их[80]. Нарушение каралось штрафом в 10 тысяч долларов или 10 годами тюремного заключения, что сделало владение золотом уголовным преступлением.
19 марта 1933 года президент Рузвельт закрыл все банки собственным распоряжением и изменил курс доллара к золоту.
Федеральное правительство таким образом конфисковало золото у собственных граждан. Поскольку золото повсеместно рассматривалось как окончательное средство сбережения, это была массовая принудительная конфискация государством частного благосостояния своих граждан взамен простых бумажных обещаний совершить оплату в будущем. Граждане были бессильны что-либо сделать, они могли лишь надеяться на лучшие времена на фоне усугубления депрессии. Мало кто понимал, как работает золото. Благодаря конфискации золотых запасов населения правительство США не только пополняло свой золотой резерв за счет собственных граждан, но и лишало их какого-либо шанса прибегнуть к золоту для личного долгосрочного сбережения в разгар худшей экономической депрессии в стране.
Одновременно правительство остановило конвертацию долларов в золото. 5 июня 1933 года Конгресс официально отказался от золотого стандарта и объявил об аннулировании традиционных контрактов с «золотой оговоркой», в соответствии с которой кредитор, иностранный или отечественный, мог потребовать погашения суммы в любой валюте или в золоте. Около 100 миллиардов долларов таких контрактов, ошеломительная сумма, остались невыплаченными в каждой сфере – от недвижимости до полисов страхования жизни и железнодорожных облигаций. «Золотая оговорка» служила страховкой от инфляции и гарантией возврата денег[81].
Теперь все изменилось. Кредитор больше не мог требовать погашения частных долгов в золотых монетах. Сенатор Томас Гор из Оклахомы, когда спросили его мнение об отмене Конгрессом «золотой оговорки», отрезал: «Разве это не простое воровство? Не так ли, господин президент?»
Лондон называл декларацию американского Министерства финансов (о том, что последнее больше не будет оплачивать свои долги золотом) несколько более дипломатично: «американский дефолт»[82].
Барух в выигрыше, остальные проиграли
Есть те, кто вышел из финансового кризиса, получив значительную силу и финансовые ресурсы. Один из них был Бернард Барух, один из наиболее политически влиятельных персон Денежного треста. Барух вел финансовые операции и был политическим «вкладчиком» денег Уолл-стрит, желавшим таким образом влиять на Конгресс, а также советником президентов Вильсона, Гувера и Рузвельта и даже премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля. Его успех на Уолл-стрит был связан с железнодорожным миллионером Эдвардом Харриманом, а также с Рокфеллерами[83].
Барух сделал свое состояние до и во время Первой мировой войны как биржевой агент американской медного треста, возглавляемого семьей Гуггенхайма.
Бернард Барух и Франклин Делано Рузвельт.
В 1916 году, до вступления США в войну, президент Вильсон назначил Баруха главой Консультативной комиссии Совета национальной обороны, который позже стал Советом военной промышленности. Тем самым Барух стал де-факто «военным царем» промышленности США на весь военный период. На этом посту, как позже задокументировало расследование Конгресса, Барух объединил в картели основные секторы американской промышленности и помог создать огромный трест, вступивший в ценовой сговор в медной и других отраслях промышленности, создав условия для извлечения огромных прибылей из военного производства за счет правительства, то есть за счет налогоплательщиков[84].
Барух использовал привилегированную инсайдерскую информацию в рамках занимаемой должности в Совете национальной обороны. Например, документально известно, что он дал своевременный совет своим друзьям по бизнесу в картеле производителей меди продать огромное количество металла, имевшего жизненно важное значение для военного производства, правительству США по весьма завышенной цене всего за две недели до того, как президент Вильсон объявил войну 2 апреля 1917 года[85]. Все это имело место в то время, когда Барух занимал должность с доступом к государственным секретам.
Барух никогда не стеснялся инсайдерской торговли и конфликта интересов. После вступления США в европейскую войну в апреле 1917 года, когда конфликт интересов Баруха был настолько очевидным и наглым, что подвергся нападкам в прессе, Барух назначил своего старого уолл-стритовского дружка и делового партнера Юджина Мейера-младшего контролировать все государственные закупки меди. В то время Мейер был председателем правительства Военной финансовой корпорации. Позже Барух обеспечит своему другу Мейеру владение политически влиятельной The Washington Post, скорее всего, из благодарности.
На протяжении республиканского правления 1920-х годов Барух выстраивал свое влияние главным образом с помощью больших финансовых взносов влиятельным демократам в Конгрессе. В те дни он был серым кардиналом вне конкуренции и посредством своих денег и влияния контролировал голоса по меньшей мере 60 сенаторов и представителей в Конгрессе.
На момент краха Уолл-стрит Барух считался самым влиятельным демократом в Вашингтоне при Гувере, а когда Конгресс перешел под контроль демократов в начале 1930-х годов, его позиция окрепла еще больше.
После 1930 года республиканец Герберт Гувер все чаще обращался за советом к Баруху о том, какие инициативы демократический Конгресс может предпринять, чтобы противодействовать распространению экономического кризиса в стране.
Барух не скрывал, что приобрел состояние на фондовом рынке, продав все свои акции на пике цен в октябре 1929 года за несколько недель до краха, что придало его публичным заявлениям ореол дельфийского оракула в кризис в начале 1930-х годов. Но он не упоминал, что его близкий друг Уинстон Черчилль по его совету сделал то же самое. Баруху и Черчиллю, как ни странно, удалось сбросить акции на пике фондового рынка, как раз перед тем, как Банк Англии спровоцировал события, приведшие к краху лондонского рынка в сентябре 1929 года. В некоторых кругах особо подозрительные считали, что и Черчилль и Барух добились выгоды в результате своих инсайдерских постов.
В особо значимые дни 1931 и 1932 годов Бернард Барух ковал в Конгрессе консенсус демократов и республиканцев, который доминировал в законодательстве и политических дебатах. В начале 1930-х годов могущественный председатель сенатского Комитета по финансам и другие влиятельные законодатели бывали частыми гостями на охоте в уединенном поместье Баруха в Южной Каролине.
Барух, таким образом, в эти критические первые годы депрессии, обладал непревзойденной властью и влиянием в экономической политике Вашингтона. В ходе последующих событий то, что он сделает с этим влиянием, станет решающим.