Злодей стоит и пристально наблюдает, как темное пятно расползается по брюкам мальчишки-помидора, пятно, олицетворяющее собой все страдания, что бесконечно терзают героя изнутри.
А герой, поддаваясь инстинкту, сразу начинает озираться по сторонам. Он подозревает, что друзья ММ находятся где-то рядом, снимая его на видео из укромного места. Снимая, как мальчик описался, хотя ему, по сути, никто ничего не сделал.
Он снова смотрит на ММ и бросается бежать.
ММ еще несколько минут стоит в парке, наблюдая, как удирает мальчик-оса безо всяких на то причин, абсолютно не понимая, что произошло. Он ничего такого не сделал, не то что пальцем его не тронул, но даже слова не успел сказать. Он действительно не понимает, что произошло, вероятно, потому, что еще слишком молод, чтобы знать – невозможно так просто стереть шрамы от кинжала, столько раз воткнутого в тело.
Он разворачивается, оглядывается на всякий случай по сторонам. Никто ничего не видел – оно и к лучшему.
Мальчик приходит домой, полностью раздавленный, и это чувство весит больше, чем его собственное тело. Он знает, что боль он уже научился выносить без проблем, болью он пропитан насквозь, выработав к ней иммунитет, но чувство стыда… это совсем другое дело. Оно убивает его.
Сейчас, когда он уже был абсолютно уверен, что стал невидимкой, он думает, что станет видимым для всех как никогда.
Он представляет себе, что всего через несколько минут, возможно, уже в этот миг, это видео смотрят все ученики в его школе. Видео, которое, как думает он, разлетится далеко за пределы его класса и дойдет до друзей его одноклассников, а потом до друзей их друзей… и так до бесконечности. Тысячи, миллионы людей увидят, как он описался в парке.
Он поднимается к себе в комнату, бросает рюкзак и падает на кровать. Все его тело, больше не выносящее наказаний, содрогается от рыданий. Слишком долго он старался удержаться, балансируя на грани, идя по тонкому лезвию мира, полного врагов, всякий раз поднимаясь все выше и выше над землей… все ближе подходя к пропасти.
Он снова начинает думать о видео. Он не может не думать о нем, понимая, что рано или поздно оно придет на один особенный телефон: телефон девочки с огромным количеством браслетов. Он представляет, как она, тоже лежа на кровати, переходит по ссылке, которую ей присылают. Он представляет, как она увидит, что он намочил штаны безо всяких на то причин, просто из страха. Представляет, как она начинает смеяться, смеяться над ним с презрением, представляет… Разум человека способен причинить ему бесконечную боль, создав ее из ничего.
Он четко понимает, что в школу он не вернется. Пусть он еще не придумал, как это сделать, но туда он больше не пойдет.
Он встает с кровати.
Заходит в ванную, оставив выключенным свет.
Снимает одежду.
Становится под душ, позволяя струям воды стекать по его спине.
Медленно вытирается полотенцем в полной темноте – так ему не приходится смотреть на отражение своего обнаженного тела в зеркале.
Прячет испачканные брюки в корзине с грязным бельем, чтобы не отвечать потом на лишние вопросы.
Через несколько минут возвращаются родители вместе с его сестрой, девочкой, которая каждый день, едва переступив порог дома, мчится наверх, чтобы его увидеть.
– Эй, спускайтесь ужинать! – слышит он голос, доносящийся с кухни.
Они медленно спускаются по лестнице. Сестра держит его за руку, а он внимательно вглядывается в каждую деталь дома, который, возможно, уже завтра ему придется позабыть.
За ужином они слышат, как издалека доносятся раскаты грома.
– Мама, что это? – спрашивает сестра.
– Гроза, но ты не переживай, в этом нет ничего страшного, – отвечает мама.
После ужина они надевают пижамы, чистят зубы, и, как только он возвращается к себе в комнату, прибегает его сестра, держа в руках маленькую плюшевую овечку.
– Можно, я сегодня буду спать с тобой? Просто из-за грозы мне страшно.
– Да, конечно, можно, – отвечает ей мальчик, который не перестает думать о видео, Кири, стыде…
– Здорово, – отвечает она, улыбаясь, и эта улыбка стоит целого мира.
Оба забираются под одеяло. И в этот момент мальчик решается начать, пожалуй, один из самых сложных разговоров в своей жизни.
– Какую сказку ты мне расскажешь сегодня? – спрашивает сестра, прижимаясь к его груди.
– Про мальчика, которого никто не любил, – отвечает он, и глаза его наполняются слезами. Он надеется, что в темноте она ничего не заметит.
– Никто не любил?
– Да, Луна, никто его не любил…
Бывают порой такие моменты, когда огромная башня вдруг начинает качаться и не нужно даже ждать дуновения ветра, чтобы она упала сама по себе.
– Но я же его любила, я даже уверена, что я его любила…
– Ты, да, Луна, ты любила…
– Как можно не любить кого-то? – спрашивает девочка с высоты своих лет, еще окутанных облаком невинности.
Молчание.
– Луна, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю? – говорит он, крепко-крепко сжимая ее в своих объятиях.
– И я, я тоже тебя очень-очень люблю, сильно-пресильно, – отвечает она, сворачиваясь клубочком.
– Я всегда тебя любил, Луна. Ты самое лучшее, что было в моей жизни. Вот бы жизнь этим ограничивалась, вот бы в жизни была только ты, – говорит мальчик, пряча голову между ее маленьких ручек.
– Почему ты плачешь? – спрашивает она.
– Потому что в один прекрасный день меня не будет здесь, рядом с тобой.
– Но я не хочу, чтобы ты уходил, я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной… – шепчет ему Луна сквозь сон, который постепенно охватывает ее.
– Я знаю, не волнуйся, я всегда буду с тобой и всегда буду любить тебя…
– Я не хочу, чтобы ты уходил, не хочу, чтобы… – девочка наконец закрывает глаза и, так и не отпустив палец старшего брата, засыпает.
– Но если от меня нет никакого толку, – шепчет он, – я только всем мешаю, все надо мной смеются, зачем я вообще родился, не понимаю…
Он обнимает ее.
И вот так вместе, обнявшись, они переносятся куда-то очень далеко.
Она – чувствуя себя счастливой, любимой.
Он – чувствуя себя ничем.
На следующее утро я проснулся рано, а она все еще была рядом со мной, спала, обхватив меня за руку. Я осторожно встал, чтобы не разбудить ее, включил свет на ночном столике и высунулся в окно: дождь продолжал идти, и было похоже, что он собирается лить вот так весь день.
Я начал рассматривать плакаты на стенах, книжные полки, заваленные комиксами, шкаф, увешанный огромным количеством фотографий. Не знаю, почему мне так хотелось сохранить все это в памяти… Может, на случай, если я больше всего этого не увижу.
Через какое-то время зазвонил будильник в комнате моих родителей.
В то утро, пока мы с Луной завтракали, я вдруг понял, что еще не совсем утратил свои суперспособности: по крайней мере, дома я продолжал оставаться невидимкой.
Как всегда, отец поспешно прощается, бросив дежурное «пока», которое, похоже, никто не слышит. Он даже не замечает, что тратит по утрам больше времени на поиски ключей, чем на беседу со своим сыном.
Забавно, какими важными становятся такие мелочи потом, когда уже слишком поздно, когда человек возвращается домой и вдруг понимает, что даже не может вспомнить выражения лиц близких людей. Почти всегда мы ведем себя так, словно то, что нас окружает, будет всегда рядом, вместо того чтобы дорожить каждым моментом, будто на следующий день уже ничего этого не будет.
Как только отец уходит, мальчик начинает внимательно наблюдать за своей матерью. За женщиной, которая бегает по дому туда-сюда, собирая вещи его сестры, ищет сумку, с которой пойдет на работу, приводит, насколько это возможно, кухню в порядок…
Мать, которая, подхватив сестру под мышки, почти не обращает на него внимания, не замечает, что его тело уже давно затерялось среди домашней мебели. Так началось утро, которому суждено было стать самым непохожим на все остальные.
Все ушли, а я остался дома один.
В тот день я никуда не спешил: я не собирался идти в школу, не собирался возвращаться туда никогда больше. Все ночь я продумывал возможные варианты, и первое, что мне пришло в голову, – сжечь учебники и тетради. По крайней мере, так у меня появится повод не ходить на уроки.
Я поднялся к себе в комнату и сложил в рюкзак все школьные принадлежности. Потом взял мобильный телефон и зажигалку.
Не знаю, зачем я зашел в комнату Луны, посмотрел на ее кровать, куклы и книжки… И тут увидел ее, прямо на столе. Я взял ее и затолкал поглубже в рюкзак.
Спустился на кухню, выключил свет и вышел на улицу, все так же заливаемую дождем.
Я уже было вернулся домой за зонтом, а потом подумал, как глупо будет выглядеть летящий по воздуху зонт, когда под ним никого нет.
По дороге я снова начал обдумывать все варианты. Что-то пошло не так. Я знал, что во время последней встречи с ММ я потерял бдительность, полностью расслабился и утратил концентрацию. Сказать по правде, в течение последней недели я становился видимым в какие-то моменты: в классе, дома, когда ужинал со своими родителями, когда ходил в магазин за покупками… Но это происходило только потому, что я хотел быть видимым. И потом, когда нужно было стать невидимкой обратно, мне всегда это удавалось. Я прекрасно знал, что единственным человеком, на кого не действовала моя суперспособность, была моя сестра. А теперь еще и ММ? А что, если суперспособности вообще начали понемногу улетучиваться? Что, если действие осиного яда стало ослабевать?
Хотя, возможно, было и другое объяснение. Если я всегда оставался видимым для человека, который меня любил больше всех на свете, то, следуя той же логике, меня мог видеть и тот, кто сильнее всех ненавидел, – ММ.
Мне нужно было обязательно выяснить, стало ли произошедшее в парке моей собственной ошибкой или я действительно начинал утрачивать свои суперспособности. И если второе было правдой…