Люся остановилась.
— У нас мало времени, я не хочу объясняться, потом, почему у нас время прибытия в больницу на сопроводиловке и время следующего вызова отличаются больше чем на пятнадцать минут. Это будет залет, и ЮАН обложит меня штрафом. Ты же хотел, чтобы я объяснила тебе, что такое штраф?
— Ну да, — Иван, наконец, уложил непослушную часть тела как надо и подошел к Люсе. — Что это такое?
Люся достала из кармана коробочку с наркотой и извлекла из нее ампулу морфина.
— Если провинюсь, я должна буду отдать ему вот это.
— Зачем? Он что — нарик?
— Нет, — Люся усмехнулась. — Он нет. Но есть у него нарики. Вот эта ампула стоит сто долларов. Можно отдать ампулу, можно сотню. У меня нет свободной сотни, ты знаешь, и ни у кого нет, и он принимает от нас ампулы. Можно морфин, можно омнопон.
— А где взять пустую ампулу? Ведь рецепт без нее не возьмут!
— А он дает взамен пустую.
Иван чуть не прокололся, спросив: «А как же „Антидурь“ ничего не нашла?» и вовремя сообразил, что он не может, не должен знать о проверках.
— Но ведь его когда-нибудь поймают! — сыграл он под дурачка.
— Проверяли уже и ничего не нашли.
— И вы все такие штрафы ему отдаете?
— Это отличный метод воспитания, — сказала Люся, — никто не хочет сидеть у ЮАНа на крючке. Не хочешь — не косячь.
Она вдруг открыла ампулу и вытряхнула содержимое на пол.
— Чтобы ты про меня глупости не подумал.
Иван, оцепенев, смотрел, как препарат, за который наркоман может убить, превращается в брызги на кафеле. И он понял. Люся очень наглядно и убедительно продемонстрировала, что она к наркобизнесу не имеет никакого отношения и не собирается иметь в дальнейшем. Потому и вылила списанный в карте морфин. Вот теперь ампула пустая. От этого он зауважал ее еще сильнее. Но она знает всю коммерческую составляющую ЮАНа. Как и другие сотрудники. Не участвует, но молчит. Почему? Объяснять Ивану не было смысла, это очевидно — у нее другой бизнес. ЮАН в него не лезет. Пока не лезет. Ивана пробрал мороз по спине. Он вдруг понял, что рано или поздно «на иглу» торговли наркотой ЮАН подсадит всех. И его и Люсю тоже. Он умеет ждать. «Долготерпеливый сильнее завоевателя города». Заведующему нужно зацепить каждого сотрудника на такой крюк, чтобы тот никогда не соскочил. Но при этом не превратить в наркомана.
— Ладно, пошли, у нас еще одно важное дело. — Шкребко вывела Ивана из задумчивости и помчалась дальше.
Из отделения реанимации она выскочила очень быстро. Радостная подбежала к Ивану. Показала коробку рестенона.
— Вот! Десять ампул! — она поцеловала коробку, — Это тридцать тонн зеленых, если найдем десять алкашей. Надо найти! Я первым делом уши поправлю и зубы. Пришлось все твои деньги отдать.
Люся схватила Ивана за отвороты халата, притянула к себе и крепко поцеловала в губы. Он от неожиданности чуть не потерял сознание. Стоял столбом, задержав дыхание.
— Правда, зубы мешаются? — спросила она, как ни в чем не бывало.
— Я не понял, — честно ответил Иван, у него закружилась голова.
— Я как белка… нет, как морская свинка, — Она подняла верхнюю губу и поцокала, — Жуть! Чего ты не понял? — она снова прижалась к нему всем телом и смотрела в упор, — хочешь еще?
Иван даже не подумал, что, сказав «нет», смертельно обидит ее, он честно ответил:
— Хочу.
Она еще раз его поцеловала, на этот раз дольше. Зубы ее, выдающиеся резцы, он действительно почувствовал, потому что они стукнулись о его зубы, но это только еще сильнее возбудило.
— Ну? — спросила Люся.
— Ни фига, не мешают, — с трудом ответил Иван. Ему вообще было трудно говорить, потому что от сухих Люсиных губ, легкого прикосновения ее языка, у него сильнее закружилась голова.
— Врун несчастный, — Люся опять помчалась, на этот раз в приемное, — но больше целовать не буду! — крикнула она, и эхо разнесло ее слова по гулкому коридору, — не надейся! Догоняй! — Она позволила себе немножко поиздеваться.
Когда Иван вернулся в приемное отделение, Люся уже отзвонилась.
— Едем на подстанцию.
Иван в машине подумал, «Уже есть, что доложить Москвичову, но с другой стороны, все кажется не слишком значимым».
«Ну, хорошо, я расскажу, как они списывают наркоту, — думал он. — Но видимо, ЮАНа надо брать с поличным, а что у него найдут? Одну ампулу, которую отдаст Парнов? Это мелочь. Лишняя ампула это выговор, может быть потеря должности, но на срок не потянет. Тем более с его связями, а у него наверняка есть адвокат или даже адвокаты. Нет. Москвичов, конечно, похвалит, все — таки мне удалось подтвердить подозрения полковника, что на подстанции творятся нечистые дела, но доказательств я не нашел, а без них добытые сведения не стоят выеденного яйца. К тому же, я не ради этого заслан. Мне нужно выяснить, как ЮАН связан с ограблениями скоропомощников».
Однако, он постоянно возвращался к Люсиному поцелую в полутемном коридоре больницы. Губы помнили вкус ее губ и запах духов, шампуня и косметики уже еле заметный и перебитый запахом тела, но совсем не противным, а скорее призывным. Понятно, что Люсе не хватает позитивного внимания, а с другой стороны внимания она видит этого слишком много. Бесцеремонность и хамство со стороны коллег, водителей и пациентов стали входить в норму поведения.
«Нас будто бы скинули в пещерный век, — подумал Иван, — все интересы свели к максимально примитивным, отношения к простым и не столько человеческим, высоким, а скорее животным. Так, кажется, собаки себя ведут, обнюхиваясь и общаясь своими символами, особенно не заморачивая себе голову культурой и обхождением». Он вспомнил, что ни он, ни родители не смотрели реалшоу «За стеклом», в семье они решили, что личная жизнь это закрытая тема. Нельзя ее выставлять на всеобщее обозрение, а уж делать это за деньги, за какой-то приз, при этом еще и играя на «выбывание» (отец добавил букву ё, получилось грубо, но смешно и очень точно), когда зрители голосуют за понравившуюся пару. В этих представлениях — старается тот, кто «интересно живет», то есть ведет себя скандально, развратно, ярко, и всячески будоражит обленившиеся эмоции зрителей. Книги людям уже не интересны. Не хочется напрягать воображение, центр чтения мозга тоже обленился. Зачем представлять, если показывают? И не как-то высокохудожественно, а так — примитивно, будто ты невидимкой поселился среди соседей, и видишь их ежеминутную жизнь, слушаешь их разговоры, видишь их поступки. А потом можешь обсуждать чужую жизнь с такими же «невидимками» — телезрителями.
Какая-то смутная мысль промелькнула на краю уставшего сознания и исчезла. Иван не успел ее осознать и как следует подумать, обмозговать. Мысль растаяла. Это показалось ему обидным, но тут же вспомнилась присказка отца: «Хорошая мысля, приходит опосля!». «При чем тут это? — возмутился Иван, — это не к месту. Нет, нужна другая мудрость. И отец припомнил и ее: „Умная мысль не пропадет, раз подумав ее, непременно подумаешь еще раз!“. Вот, это правильно. А с чем была она связана? С невидимкой? Точно! Невидимка среди людей. Где-то я уже видел, читал эту аналогию. Уэллс? Нет. Кто-то, в какой-то книге или в разговоре уже сравнивал кого-то с невидимкой. А кто и где? Не помню».
Беляков поставил машину.
— Приехали.
Всю дорогу он не тревожил уставших Ивана и Люсю, но когда, все вышли, он, запирая двери в рафике, позвал:
— Иван! На минутку можно?
— Конечно, — Тупицын вернулся к машине. — Что?
— Как ты думаешь, — Беляков почесал нос, — где тут можно купить кислород?
Иван на мгновение замер.
— В любой аптеке, — как можно спокойнее ответил он. — В Москве живем, москвичам его купить несложно. Кислород везде есть.
Водитель протянул руку для пожатия.
— Ну, привет, Птица Говорун!
— Привет, Кот, — утопил свою ладонь в широкой лапе Белякова Иван, улыбнувшись. — Не ожидал.
— Так и должно быть, — Беляков удовлетворенно почесал усы. — Иди, отдохни. Потом поговорим, что тебе удалось наскрести.
— Уже кое — что есть, — возразил Иван, — Про систему штрафов для медиков слышал?
— Ну, это штрафные баллы за плохо оформленные карты?
— Нет, — Иван покачал головой, — это наркотики, которые должны списывать провинившиеся медики. И лично отдавать заведующему. Наказание за медицинские ошибки и действия, которые привели к повторным вызовам и снижению общего рейтинга качества оказания помощи для всей подстанции. — Процитировал Иван распоряжение заведующего. — Премий уже не дают, но традиция сохранилась.
— Мелковато плавает, — засомневался Беляков. — Да и не нашли у него ничего.
Иван повернулся лицом к подсвеченному прожекторами зданию подстанции.
— В этом доме, я думаю, живут привидения, — пошутил он, — и наверняка полно тайников. Вы замечали, что в коридорах даже после уборки в воздухе висит пыль, и в солнечных лучах воздух как бы светится? Дому больше полутора веков. Я узнавал, его построили после пожара восемьсот двенадцатого года. А в семнадцатом хозяин — купец Овчинников сбежал за границу от революции. Может быть, там и клад где-то зарыт?
Беляков задумался.
— Полагаю, что ты прав. Но «Антидурь» тайники искать будет, только если получит точную наводку на хранение. Они вообще ищут там, где что-то есть, и когда знают наверняка, что ищут. Для МУРа же нет повода для обыска, а негласный осмотр тут никак не проведешь.
— А собачки?
— Собачки стекло не учуют, да и заведующий не дурак. Нет, Ваня, я думаю, что штраф с наркотиком это не настоящий штраф. Вроде отвлекающего маневра. Ведь вы чего боитесь больше всего?
— Прокола с наркотой, и смерти при скорой, — подтвердил Иван.
— Вот он и манипулирует этими страхами. А на самом деле, он штрафует как-то иначе. Понять бы как?
Они, как приехали, так и стояли у машины. От подстанции их видно не было, только со стороны ворот, если кто-нибудь еще вернется. Но кого удивит, что фельдшер и водитель что-то обсуждают?
— У меня завтра еще одно ночное дежурство, — Беляков убрал ключи, — послезавтра высплюсь, и можем встретиться. Пригоняй свою четверку ко мне в гараж. Там никто не помешает спокойно поговорить, обсудим дела наши.