— Скажи Москвичову, — сказал он, стуча зубами, — пусть куртку привезет какую-нибудь! — халат он бросил на сиденье в кабине, оставшись в одной футболке.
— Деньги есть? — спросил Беляков, и когда Иван ответил «Есть!», уехал.
Только когда «рафик» скрылся за поворотом, Иван вспомнил, что всех денег у него в кармане джинсов полторы тысячи долларов, те самые, которые ему впихнули дружки «раскодированного», а где тут найдешь круглосуточный обменник? Не на вокзал же идти?
Он достал сотенную и, войдя в помещение столовой, спросил:
— Мужики! Кто сто баксов разменяет?
Нашелся таксист, который поменял доллары на рубли.
Иван взял еды и уселся в уголке, ковыряя ложкой в картофельном пюре, потому что не оказалось на подносе чистых вилок.
Все тут было по — советски. Тарелки с голубыми ободками и надписью «Общепит», алюминиевые приборы, граненые стаканы с компотом, холодным чаем и сметаной до половины. Квадратные голубые столы и пластмассовые стулья. И меню, сохранившееся с семидесятых: молочный вермишелевый суп, рисовая каша, отварная пупырчатая куриная нога с зеленым горошком и пюре с изрядно подсохшей холодной котлетой. А еще слипшиеся макаронные изделия с мясной поджаркой, в которой было больше соуса, чем мяса.
Время подходило к пяти утра.
«Достучался ли до полковника Беляков? — думал Иван, — а может быть самому позвонить, как тогда, когда его забирали в ГСП? Ведь, сумел же тогда Москвичов его вытащить. Сам приехал. Может быть и сейчас?»
В столовую вошел еще один таксист. Он протащил поднос мимо прилавков с блюдами, набирая себе еды, и подсел к Ивану.
— Скучаешь? — бесцеремонно спросил таксист. Он снял фуражку с кокардой и буквой «Т», и улыбнулся, — не знаешь, где тут аптека есть, надо кислород купить!
— В Москве аптек много, везде продается, — улыбнулся в ответ Иван, и ждал продолжения пароля.
— Сейчас я поем, и поедем, — сказал таксист.
— С чего это? — удивился Иван. — Я никуда не спешу.
— Молодец, птица Говорун, — одобрил его реакцию присланный связник, — осторожность превыше всего.
— Куртку привез? — спросил Иван. — Я полковника ждал.
— Москвичов на вашем адресе у этой Бакировой, хвосты подчищает. — Объяснил таксист. — Можешь мне рассказать.
— Слишком долго, — ответил Иван.
— Как хочешь, — не стал настаивать связник, — сейчас отвезу на квартиру, там сиди, пиши отчет. Полковник велел все подробно написать, лучше по времени.
— Это как? — не понял Иван.
— Ну, так, час ноль — ноль, я делал то-то и то-то… два ноль — ноль, вот это… и так далее. Все подробненько.
— Я хотел еще кровь сдать, — сказал Иван, — в Склифе.
— Это что? Порыв альтруизма? Или давно планировал? — не понял таксист. Он уже доел и ждал Ивана.
— Нет, мою подругу Бакировские детки порезали, а у меня такая же группа крови, вот хотел сдать.
— Я понял, пока не надо. Какая группа?
Иван ответил.
Таксист произнес:
— Редкая, но не дрейфь, я полковнику доложу, он найдет. А пока сиди как мышка.
Куртка оказалась не по сезону — «Аляска» с капюшоном отороченным мехом, но по размеру. Иван сразу влез в нее, и пока салатовая «Волга» петляла по утренним московским улицам, задремал. Таксист больше ни о чем не расспрашивал.
У подъезда Иван спросил:
— Мне-то из квартиры звонить можно?
— Можно, — разрешил таксист, — только не выходи. Если, что-то понадобится, звони как обычно по ноль девять, дашь женскую фамилию. Тебе перезвонят. Соблюдай все условия и правила.
— Холодильник пустой почти. — Он протянул таксисту деньги, — привези хоть пельменей что ли и сметаны.
— Привезу, — пообещал таксист.
И привез, когда Иван уже задремал.
Оказалось, что у связного есть ключ от квартиры и, проснувшись, Иван увидел, что холодильник забит под завязку.
Глава пятнадцатая
в которой Иван скучает, пишет отчет и ждет, когда закончится его заточение, а тесть откровенничает с Иваном…
Для любого человека, особенно в возрасте двадцати лет и старше нет ничего хуже, как сидеть взаперти в квартире и ждать неизвестно чего. Первый день Иван отсыпался. Тупо спал весь день, до темноты. Позвонил маме, предупредил, что не приедет, потому что выехал по делам из города. Слава богу, мама не стала вникать и расспрашивать, какие — такие дела могут появиться у фельдшера скорой помощи, но Иван понимал, завтра она спросит.
Позвонил и в реанимацию Склифа, узнал, что Люся — молодец, пришла в себя, но пока ее в отделение хирургии переводить не будут, может быть, завтра. Эта весть Ивану понравилась. Еще он позвонил Белякову, но снова нарвался на автоответчик, потому сообщил, что у него, Ивана, все нормально и хочется пообщаться, просил позвонить. Но Беляков не звонил. Вообще никто не звонил, и оттого было особенно тоскливо.
Телевизора в квартире не было, радио — одна радиоточка на кухне, которая сутками играла попсу и периодически сообщала новости, в которых не было ни слова ни о Москвичове, ни о Люсе, ни о том деле, в котором Ивану довелось поработать.
Иван полночи сочинял отчет, потом устал и опять лег спать. На следующий день продолжил писать отчет, но днем снова потянуло в сон, и он прилег. Питался макаронами с колбасой, пельменями и чаем.
Он снова позвонил маме. Как и предполагал, она захотела подробностей, на что Иван объяснил, что его отправили в командировку, забрать больного из Тмутаракани, перевезти в Москву и может быть, они вернутся только завтра, потому что они только что приехали туда, а когда поедут обратно решается и вообще неизвестно. От этого вранья он даже вспотел. Хорошо, что мама не видела его. Врать по телефону легче.
Мама сказала, что тесть звонил, спрашивал, где машина, хотел взять для своих нужд. Иван выглянул в окно, убедился, что Беляков сдержал обещание, потому что «четверка» стояла во дворе. Он передал маме, что машина во дворе дома по адресу, и что ключ под левым крылом, тесть найдет. Хорошо, что мама не спросила, за каким бесом машина оказалась на другом краю Москвы в чужом дворе?
Прошла еще одна ночь, и начались уже третьи сутки Иванова заточения, а ни Москвичов, ни Беляков не звонили и не приезжали. Иван пожалел, что не захватил второй том «Щит и меч», потому что первый он дочитал. Работая над отчетом, он вдруг начал обнаруживать странности и совпадения в событиях и сами собой появлялись выводы, которые, наверное, не надо было давать в отчете, поэтому их Иван записывал на отдельном листке.
Но как ни напрягал Иван свои математические способности и логику, слишком много оставалось неизвестных в уравнении, которое должно было дать главный ответ — почему Москвичову понадобился для всей этой операции именно Иван. Ведь пока выходило, что именно из-за неопытности и излишнего рвения собственно операция и провалилась. Главный вывод — информация, которую сумел раздобыть Иван в особняке Маркевич никакого отношения к его заданию, разузнать, как связан ЮАН с оргпреступностью, не имеет. Потому что связан он не с ОПГ, а с какими-то правительственными кругами. А поставить знак равенства между теми, кого Линдер называл «семья» и ОПГ, Иван не мог, просто потому что это никак не укладывалось в его картину внутренней политики. И представить, допустить, что люди в окружении президента величайшей страны мира, какой он продолжал считать Россию, по сути, обыкновенные бандиты и воры, он тоже не мог.
Иван критично подошел к своим аналитическим способностям и признал, что вряд ли сможет без помощи профессионалов найти ответы. Напрашивался один простой ответ на простой вопрос: а надо ли тратить время на бесплодные поиски?
В конце концов, он просто заполнил описание своих действий и все, что ему удавалось узнать. Из отчета он исключил Люсю и «шаманство», эта тема не касалась никого. Он нашел ответ на причины смертей тех мужчин, о которых говорил Москвичов — страх. Но объяснение невольно повлекло бы за собой объяснение механики кодирования, и как ни крути, при желании, полковнику удалось бы привязать смерти к Люсе. А этого Иван не хотел. Он не пытался объяснить даже самому себе, почему не хотел, потому что это объяснение потащило бы из него совершенно иные глубинные мотивы, которые Иван старательно прятал и от самого себя.
Он старался не думать о Шкребко, но чем сильнее старался, тем настойчивее память напоминала о ней. То мимолетным запахом, напоминавшем аромат ее духов, то вкусом ее губ на губах, то ощущением, что она где-то рядом, в соседней комнате. И это нравилось Ивану и одновременно злило. Он старался вызвать из памяти образ Оксаны, ребенка, пускающего молочные пузыри… возбудить в себе нежные чувства, вспоминая, как жена кормит грудного сына, и никак не получалось создать устойчивое ощущение скуки и нежности.
К вечеру третьего дня Иван дописал отчет до точки, сложил и упаковал в приготовленный конверт.
Делать было нечего. От слова совсем. Он подумал, а не позвонить ли по ноль девять и хоть этим как-то напомнить о себе?
Он подошел к аппарату, но в этот момент раздался звонок в дверь.
Иван подошел, но открывать не спешил, снизив тембр голоса до хрипотцы, как он говорил на процедурах «шаманства» он спросил:
— Хто там?
— Ваня! Это я, Степан Богданыч! Открывай!
Тесть? Откуда он узнал об этой квартире?
Иван уже взялся рукой за ключ, но медлил. Чего-то не хватало.
— Ваня! Это я, — негромко повторял тесть, — отворяй! Ну, хорошо, где тут в аптеке можно купить кислород? Я от Москвичова! Открой! Поговорить надо!
Иван повернул ключ, и тесть ворвался в прихожую.
— Закрывай!
— Что с вами, Степан Богданович? — удивился Иван.
Тесть был в своей форме, немного возбужден. Он присел в прихожей на стул, обмахиваясь фуражкой.
— Запарился! Вань, принеси водички! Во рту як в пекле!
Иван пошел на кухню, но вдруг в голове вспыхнуло, и он потерял сознание.
Пришел в себя от того, что по лицу текло и неприятно щекотало кончик носа. Иван попытался смахнуть неприятную жидкость, но руки оказались скованы. Он попытался встать, но и это не вышло. В голове стоял гул и звон, словно множество самых разных колоколов от маленьких до огромного зазвучали разом и не могли никак утихнуть.