Зазвонил телефон и тесть поднял трубку.
— Да! Я. Давай… — он поднес трубку к уху Ивана, достал пистолет и пошептал: — Поговори с мамой, только не глупи, с ней два моих помощника, ребята жесткие, свернут ей шею и все.
Иван услышал мамин голос.
— Ваня?
— Мам, это я, я жив, — сказал он, откашлявшись и крикнул, — Не подписывай ничего!
Но тесть уже нажал на рычажки и положил трубку.
— Теперь ждем, Ваня. Или мои парни привозят доверенность от твоей мамки или ее труп в багажнике. Ты понял?
— Вас все равно найдут, — повторил Иван. — Вас же видели соседи. Стрелять тут вы не решитесь.
— Правильно. Из табельного я тебя валить не буду. Специально достал у бандюков мокрый ствол. Видишь, как я о тебе забочусь?!
Тесть устал говорить и ушел на кухню, вскипятить чайник, а Иван принялся теребить скотч, чтобы освободить или руки или ноги. Почему-то он не хотел кричать. Он уже открыл рот, чтобы издать вопль, но ничего не получилось кроме сипа. Ему показалось это глупым — орать как девчонка. Он дергал и дергал руки, ноги. Но ничего не получалось.
Тесть вернулся с кружкой чаю.
— Думаю, еще полчасика и поедем.
Снова зазвонил телефон, тесть снял трубку, но молчал. Видимо что-то ему говорили, потому что тесть вдруг ответил:
— Подписала? Хорошо, давайте сюда, а то уже темно, мне надо до полуночи домой вернуться.
Иван скрипнул зубами. Ему стало обидно до слез, что он так ошибся в людях. Ну, может быть он не любил Оксану, но он ее не бросил, не предал. А она? Убила отца его, знает, что Иван приговорен. Наверняка ведь знает. Как жить с этим? Неужели у этих людей нет ничего в сердце, в душе, кроме поиска выгоды?
Тесть смотрел на Ивана и сказал:
— Ты бы хоть помолился, что ли?
— Я не умею, — сказал Иван, — я атеист.
— Ну и дурак, — тесть отпил чаю, — тебе советуешь, как лучше.
— Я не крещеный, — зачем-то признался Иван, — разве можно молиться не крещеным?
— Молиться можно всем, — объяснил тесть, — это личное дело, была бы вера в Бога, а крещен ты или нет, то неважно. Знаешь, попы говорят: кто первым вошел в рай вместе с Иисусом?
— Не знаю.
— Тот разбойник из распятых вместе с ним, который сказал, «я верю в тебя»!
— Это легенда, — Иван не мог объяснить, почему даже перед смертью ему не удавалось поверить в Бога.
— Ну, как хочешь, — тесть снова отпил чаю, — только вот миллионы людей по всему миру верят и не сомневаются, что Бог есть. Молятся Ему.
— Я поверю, — сказал Иван, — если он не позволит мне сегодня умереть.
— Экий ты меркантильный, — Тесть рассмеялся, — только с Богом так нельзя. С Ним не торгуются, Ваня. Вот может быть, если ты поверишь в Него, что-то произойдет, что нам всем помешает. Но это будет чудо из чудес.
— Вы верите в чудеса? — спросил Иван.
— Нет, но в Бога верю. — Ответил тесть, — впрочем, тебе это не понять. Ты же атеист — тебе ссы в глаза — а для тебя дождик.
— Как же вы собираетесь убить, маму на улицу вышвырнуть, и в Бога верите. Не боитесь, что покарает?
— Откуплюсь, Ванька. Замолю. Уж поверь, с моим Богом я найду общий интерес.
— Значит ваш Бог — деньги? Ради них вы готовы идти на преступление? — Иван не хотел спрашивать, он уже знал, что ему ответит тесть. «Деньги не пахнут!». Они не пахнут мочой, дерьмом, и кровью не пахнут.
Так и вышло.
Тесть пил чай, не предлагая Ивану. Он заметил, что тот немного растянул путы из скотча, но не стал приматывать крепче.
В дверь позвонили. — Тесть сходил, открыл и впустил двух парней в штатском, но оба были в куртках с оттопыренными боками. Иван понял, там пистолеты.
— Ну вот. Сейчас поедем. Чтобы ты не орал на лестнице, рот я тебе заклею. — Тесть оторвал кусок скотча и попытался приклеить Ивану на рот, но он мотал головой, пока один из парней не схватил его жестко сзади за уши.
Тесть ловко налепил скотч.
Они разрезали сперва скотч на ногах, затем на руках и, заведя Ивану руки за спину, попытались защелкнуть наручники.
В этот момент дверь слетела с петель от мощного удара, она пронеслась через прихожую и упала на кухне, квартира вмиг наполнилась людьми, и стало очень шумно, все орали:
— Всем лежать! Работает ОМОН!
Раздались несколько выстрелов и все смолкло. Иван, упавший при взрыве, вынесшем входную дверь, увидел, что напротив него на полу лежит тесть с дыркой во лбу и из нее толчками выбивается кровь.
В голове Ивана зашумело, и он отключился, а пришел в себя, когда с него содрали скотч, поставили на ноги, и в носу защипало от резкого запаха нашатырного спирта.
Полковник Москвичов в бронежилете поверх костюма, подошел к Ивану, потряс его за плечи, отчего Иванова голова безвольно мотнулась.
— Живой?
— Кажется да. — Сказал Иван, — слава Богу.
— Это точно, — подтвердил полковник с интонацией красноармейца Сухова. — Без Него у нас бы ничего не получилось.
— Но как вы узнали? — Иван приходил в себя, и вопросов становилось все больше.
Москвичов вышел в прихожую и принес куртку — аляску. Он чуть надорвал подкладку капюшона и достал небольшую коробочку с проводком.
— Мы слушали тебя, вся исповедь твоего тестя на пленке, — объяснил полковник.
— То есть, вы знали, что он придет ко мне?
Москвичов приказал всех уводить, вызвать труповозку и следователя, чтобы оформить гибель подполковника Пасюк — Пивторацкого при захвате. А сам он повлек Ивана на кухню.
— Ты только не пыли раньше времени, — сказал полковник, — но настоящее дело было по твоему тестю. Он с земляками создал ОПГ внутри министерства и Московского УгРо. Сейчас идут аресты по городу.
— А подстанция и наркоманы? Ложное задание?
— Не ложное, но второстепенное, — объяснил Москвичов, — и как оказалось, довольно опасное. Но ты отлично справился с ним. Я думал, ты раньше провалишься. Оказалось, что ты умудрился сразу с двух сторон проколоться. С одной это по линии «семьи», кстати, отдельная благодарность за ценнейший материал из особняка Маркевич, а вторая — то, что тесть тебя сдал майору Семецкому. Мы не только раскрыли этих оборотней, но и уничтожили одним ударом.
— А Беляков он кто? — спросил Иван, — милиционер?
— Обычный водитель, — сказал Москвичов, — бывший инкассатор.
— А… — Иван хотел спросить про Сашку Линдера, но вдруг осекся, подумал, а если Линдеру не надо, чтобы о нем узнали в МУРе? С другой стороны, Беляков то знает! Вот пусть Беляков и докладывает о нем полковнику. Иван нашел продолжение реплики, — Вот почему он так хорошо знает оружие! А вы знали про ТТ?
— Беляков мне сообщил о твоей находке, спросил, когда отдать? Я пробил номер пистолета по базе и архиву, и выяснил, что никаких преступлений за ним не числится, разрешил оставить на всякий случай.
— Я отчет написал, — Иван достал с полки, где стоят банки под крупы, конверт.
— Ну, и молодец. — Полковник забрал отчет, не читая, спрятал в карман. — Даю тебе три дня отпуска.
— А потом? — У Ивана это заявление большого энтузиазма не вызвало. Ему вдруг стало не по себе. Нового задания он сейчас не выдержит.
— Будет и потом, отдышись сперва. — Полковник отстегнул крепления бронежилета. — Все — таки, твой тесть, бывший, редкостная сволочь. — Он положил бронежилет на стол и показал два попадания в грудь из «Макарова». — Не хотел я его убивать, но он же палить начал, хорошо, что его подручные не успели достать свои пистолеты. Да, кстати! — полковник сходил в комнату и принес бумагу, — вот твоя доверенность. Можешь аннулировать.
— Мама! — вспомнил Иван, — она же с ума сходит! Я позвоню?
— Звони, — разрешил полковник, — конечно, звони.
В комнате следователь, пристроив папку на колене, заполнял протокол осмотра места происшествия, а на носилки грузили труп подполковника и кто-то из оперов пошутил:
— Неси теперь этого борова! Поторопился полковник. Надо было сперва во двор вывести, там уже шлепнуть.
Ивану, несмотря на привитый медицинский цинизм, было совсем не смешно. Все — таки, чтобы этот человек ни говорил полчаса назад, в чем бы ни признавался, но больше года он был для Ивана самым близким родственником после родителей и даже на похоронах обещал заменить отца. Никак не укладывалось в голове двуличие тестя и Оксаны. Неужели, все рассказанное — правда? Сын не его, жена искусно притворялась и на самом деле его совсем и не любила? И все их поцелуи — обнимашки, ночные ласки, страсть — все это ложь и притворство?
Не верилось Ивану. И конечно в первую очередь потому, что сам он никогда бы не сумел вот также раздвоиться и жить двумя сущностями — одной клясться в любви, обниматься, встречать вечерами с улыбкой, а другой подсыпать в водку родному человеку яд. Обниматься, прощаясь, обещать скучать и писать и при этом ждать встречи с другим мужчиной, отцом ребенка. Немыслимо!
Но Ивану не удавалось разжечь хоть искорку обиды и злобы на Оксану. Если бы он увидел ее, от нее услышал все то, что ему сообщил тесть, может быть, и возникли бы какие-то иные чувства, но в душе сохранялся вакуум. И раздвоение. Будто он в каком-то ином мире или во сне. Сейчас его разбудят, и все будет как раньше. За окнами СССР, отец жив, Оксана просто отдыхает… и нет ни Москвичова, и ничего не было. Но звуки голосов и кислый запах пороха — все подтверждало мрачную истинность реальности.
«Наверное, так себя чувствует умирающий, — подумал Иван, — останавливается сердце, и несколько минут человек еще в сознании вдруг понимает, что в груди тишина, а жизнь окончена. Хорошо, что я живу не в девятнадцатом веке или раньше — обычно в таких ситуациях люди не могли пережить стресс и вешались или стрелялись, если смерть не наступала сама собой. Или они брали оружие и, нажимая на спуск, убивали тех, кому так верили и кто их предал. Потому что для этого надо самому умереть душевно. А убить — значит умереть и самому. А мне что делать?»
Квартира быстро опустела. О трагедии напоминал лишь меловой контур трупа Пасюк — Пивторацкого и не замытое пятно крови на светлом ламинате.