–Мы были в театре, когда умер судья Стаффорд,– сказала она, слегка улыбнувшись,– и, естественно, хотели бы найти человека, который убил его, а также убедиться, что в прошлом не было допущено судебной ошибки.
Лицо Тамар выражало сложную смесь иронии, гнева и горечи. Если здесь еще присутствовала и надежда, то зрение Шарлотты было слишком слабо, чтобы ее усмотреть. Каким образом эта женщина могла держаться так мужественно все эти годы, после такого ужасающего несчастья? Смерть близкого человека всегда тяжела, но общественное поношение, ненависть, пытка, которой человека подвергает закон, неизмеримо тяжелее. И все время в жизни этой женщины присутствовало страшное осознание, что в назначенный час придут за этим близким человеком, еще молодым и здоровым, и сломают ему шею, повесив на конце веревки, и сделают это с радостью, чтобы удовлетворить ликующую толпу! А что он должен был чувствовать в ночь накануне казни? Какой казалась ему тьма – бесконечной или слишком короткой? Можно ли с б о́льшим страхом ожидать наступления дня?
Тамар пристально смотрела на нее.
–Вы думаете об Аароне?– спросила она напрямик.
На мгновение Шарлотта сжалась, а потом поняла, насколько легче и проще говорить о таких вещах откровенно, чем вилять и уклоняться от болезненной темы, теряясь в поисках слов и продираясь к смыслу сквозь нагромождение эвфемизмов.
–Да,– сказала Шарлотта и опять слегка улыбнулась.
–Вы допускаете возможность несправедливости?
–Конечно,– ответила сочувственно Шарлотта.– Я знала невинных людей, которые не были повешены только по чистой случайности. Это вполне вероятно, и я уверена, что так иногда происходит. Хотела бы я, чтобы это было невозможно, но, увы, это не так.
–Опасная мысль,– сухо ответила Тамар,– людям не нравятся такие мысли. Они не могут смириться с возможностью ошибки. Гораздо легче убедить себя, что человек виновен, и с легким сердцем отправиться сажать цветы.
–Но я так не думаю, мисс Маколи,– заметила Шарлотта.– Я не виновата, если считаю, что он, возможно, был виновен, и могу только горевать в связи с этим. Но я буду виновата, если не сделаю того, что в моих силах, для установления истины – и в деле Кингсли Блейна, и в деле смерти судьи Стаффорда.
Впервые за все время Тамар искренне улыбнулась. Улыбка была очаровательная, она осветила и преобразила ее лицо.
–Какой вы необыкновенный человек… Впрочем, вы и должны быть такой, если вышли замуж за полицейского.
Шарлотта удивилась. Она не знала, что Тамар имеет представление о ее делах.
–Мне рассказал Джошуа,– объяснила актриса, забавляясь ее удивлением,– а ему, наверное, ваша мать.– Она оглянулась и увидела, что Кэролайн уже нет в комнате.– Наверное, она сейчас пошла к нему. Возможно, из чувства такта или…– Выразительно подняв свои хрупкие плечи, она смолкла.
Шарлотта на мгновение смутилась, подумав, что, пожалуй, Кэролайн ведет себя глупо; но она никак не могла сделать вид, что ничего не понимает, без того, чтобы самой не выглядеть еще глупее. И если она хочет принести пользу, то надо заниматься делом, ради которого пришла сюда.
–Вам известно что-нибудь о смерти Кингсли Блейна, что прошло мимо суда?– прямо спросила Шарлотта.– Что-нибудь такое, о чем вы рассказали судье Стаффорду и что заставило его снова вернуться к делу?
Тамар покачала головой.
–Ничего такого, о чем не было бы упомянуто в апелляции. Не совсем убедительно было медицинское заключение о причинах смерти. Хамберт Ярдли, патологоанатом, начал было говорить, что рана, оказавшаяся смертельной…– Лицо у Тамар стало жестким, губы побледнели; она с трудом сдерживалась, стараясь говорить спокойно…– была причинена чем-то более длинным, чем кузнечный гвоздь. А затем сказал: нет, это гвоздь, но какой-то необычный.
–А этот гвоздь нашли?
–Нет, но полиция утверждала, что Аарон мог выбросить его в ближайшую водосточную трубу. А мы подали апелляцию, основываясь только на первоначальной неуверенности Ярдли. Мы пытались привлечь внимание к другим вещам – к тому, например, что никто не нашел ни пальто, ни ожерелья. Но они и это объяснили: дескать, пальто было утащено каким-нибудь бродягой, а ожерелье спрятала я.
–Кажется, цветочница тоже изменила свои показания?
–Да, но только на самом суде. Они несколько раз вызывали ее в качестве свидетельницы. Да поможет ей Бог, она была простой женщиной и цеплялась за то, что хорошо запомнила, но слишком боялась полиции, чтобы вступить с ней в спор.
–Мисс Маколи,– ласково взглянула на нее Шарлотта, стараясь дать ей понять выражением лица, что спрашивает только из чувства долга,– если оставить в стороне вашу любовь к брату, почему вы считаете его невиновным, когда подавляющее большинство людей думает прямо противоположное?
–Потому что у Аарона не было причин убивать Кингсли.– Глаза у Тамар сверкали как бриллианты, взгляд их был искренний и жесткий.– Они утверждали, что Кингсли соблазнил меня и что он играл моими чувствами, поэтому Аарон убил его из мести. Но это чепуха. Кингсли меня любил и собирался на мне жениться.
Она сказала это как само собой разумеющееся, как будто ей безразлично, верят ей или нет.
Шарлотта была потрясена, но отреагировала без малейшего недоверия. Если бы Тамар волновалась или старалась ее убедить, она, может, и засомневалась бы, но та сказала об этом так просто, словно о непреложной данности, чем лишила Шарлотту возможности усомниться.
–Но ведь он был женат?– сказала она – не для того, чтобы возразить, но как бы в поисках объяснения.– Что он собирался предпринять?
Тамар прикусила губу, впервые ее лицо вспыхнуло от стыда.
–Но я тогда не знала, что он женат.– Она опустила глаза.– Начать с того, что сперва я все это не воспринимала всерьез,– и пожала плечами.– Так бывает. Молодые люди, имеющие свободное время и жаждущие приключений, ходят в театр сотнями. Они хотят только немного развлечься, слегка возбудиться… Но потом они возвращаются к женам и домашнему очагу, как того и ожидает от них общество. Прошли месяцы, прежде чем я поверила, что Кингсли совсем другой. Однако за эти месяцы я его полюбила, и стало уже слишком поздно что-нибудь менять.– Она с вызовом взглянула на Шарлотту.– Конечно, вы можете сказать, что мне следовало заблаговременно навести о нем справки, женат ли он… и я действительно должна была это сделать. Однако я не хотела ничего об этом знать.
–А как он собирался поступить с женой?– спросила Шарлотта, не желая пока делать выводов.
–Не знаю,– покачала головой Тамар, отводя взгляд.– Я узнала, что он женат, только после его смерти. И если он хотел взять меня в жены, то, значит, собирался оставить ее. Или он не хотел на мне жениться, а обещал только потому, что хотел и меня удержать при себе. Но дело в том, что Аарон этого тоже не знал. Он считал, что Кингсли свободен, и полагал, что он на мне женится.
–Вы уверены?– мягко спросила Шарлотта.– А не могло быть так, что он знал все про мистера Блейна и поэтому его убил? Обман был бы достаточным поводом для убийства.
–Да, если бы это было так. Я виделась с Аароном как раз перед тем, как он ушел из театра, но тогда он ничего не знал… не больше, чем я.
–А он бы сказал вам об этом? Только честно?
–Возможно, и нет, но он бы не вел себя так и не разговаривал бы с Кингсли дружески, если бы все знал. Он был хорошим актером, однако недостаточно хорошим, чтобы провести меня. Я видела его насквозь.
–Но на суде вы об этом не говорили?
Тамар рассмеялась коротким, горьким смешком, больше похожим на сдавленное рыдание.
–Нет. Мистер Джеймс сказал, что никто не поверит, будто Кингсли действительно хотел на мне жениться, и что я буду выглядеть просто смешно с таким заявлением и навлеку на себя еще большее негодование, чем если бы была заурядной соблазнительницей и интриганкой. А если я промолчу, то мое положение будет не таким уязвимым, да и у Аарона в глазах суда окажется меньше поводов мстить за меня.
Шарлотта поняла резонность такой позиции и неохотно признала это:
–Наверное, на месте защитника я посоветовала бы то же самое. Правда не помогла бы.
Тамар скорчила гримаску.
–Благодарю за доверие.
–А вы рассказывали об этом судье Стаффорду?
–Да, но не знаю, поверил ли он мне. По его лицу и манерам ничего было не понять.
–А кому еще вы об этом рассказывали?
Тамар встала и подошла к окну. Солнечный свет резко высветил ее черты, каждую линию, подчеркнув гладкость кожи лица, и оно показалось Шарлотте еще красивее, чем прежде,– взволнованное и искреннее.
–Я рассказывала об этом всем, кто имел хоть какой-то вес, кто хотел меня выслушать. Защитнику Бартону Джеймсу, а до него Эбенезеру Мургейту, поверенному Аарона.– Она смотрела в окно прямо перед собой.– Я даже пошла к Адольфусу Прайсу, но он повторил доводы Бартона Джеймса: если я заявлю об этом на суде, он воспользуется моим заявлением в своих собственных целях. Я ему поверила. Я была также в Апелляционном суде, но никто не выслушал меня, за исключением судьи Стаффорда.
–А почему он отнесся к вам иначе?– с любопытством спросила Шарлотта.– Почему он собирался опять вникнуть в это дело по прошествии пяти лет?
Тамар повернулась и пристально на нее посмотрела.
–Я не вполне уверена, что собирался, но мне кажется, он поверил мне относительно Кингсли, только он один. Он также задал мне несколько вопросов относительно того, когда Аарон ушел из театра и когда ушел Кингсли, но не объяснил, почему спрашивает. Поверьте, миссис Питт, я просто голову сломала, чтобы понять, почему он собирался снова открыть дело. Если бы знала, то могла бы теперь изложить свои соображения судье Освину. У него раз или два был такой вид, словно он согласен выслушать мои доказательства, но каждый раз мужество ему изменяло.
–Мужество?
Тамар рассмеялась, резко и оскорбленно:
–Вряд ли кому сейчас понравилось бы, если бы вдруг заявили, что Аарон ни в чем не виноват. Вы только подумайте! Какой позор, какое смятение умов для тех, кто тогда допустил ошибку – и в таком деле, последствия которого не изменить! Но хуже всего – какой позор для судопроизводства и закона…