ле наших. Они считают, что они избранный народ, а мы – нет. Они считают Христа лжепророком, за что его и распяли. И Годмен – один из таких ненавистников. А когда он узнал, что сделали с его сестрой, то прямо с ума сошел.– Патерсон содрогнулся и прерывисто вздохнул, уставясь на Питта.
Питт чувствовал, насколько наэлектризована атмосфера в комнате, и вдруг понял так ясно, как никогда ранее, что за обстановка была тогда в суде: всепроникающий ужас, страх перед насилием и безумием и последующий яростный гнев. Смертельный холод повеял на Питта через пропасть пяти лет и охватил его целиком. До этого он пытался понять умом все случившееся, но вместо этого должен был использовать воображение и интуицию.
–Но почему вы так уверены, что это именно Годмен?– спросил Томас как можно спокойнее, хотя голос у него дрожал.– Если отвлечься от того, что у него был повод?
–Да потому, что его сразу же увидели,– ответил Патерсон, расправив плечи и вздернув подбородок.– Это определенно. Никаких недоразумений и сомнений быть не может. Он, этот наглый подонок, подошел к цветочнице, чтобы купить цветы. Хотел, наверное, отпраздновать, что учинил.– В голосе Патерсона опять послышалась глухая ярость.– Он стоял прямо под фонарем. Как бы там ни было, эта женщина потом его узнала. Она видела его лицо на афише и сразу же признала. И было это на Сохо-сквер, полмили не будет до Фэрриерс-лейн, через несколько минут после того, как все и случилось. Годмен соврал, когда говорил, что был около цветочницы на полчаса раньше.
–Понимаю. Значит, это вы нашли продавщицу цветов? Хорошая работа.
–Спасибо, сэр.
–А что делал во время убийства О’Нил?
–Был в игорном доме в полутора милях оттуда.
–Есть ли свидетели?
Патерсон вздернул плечи.
–Можно сказать и так. Он мог выйти оттуда незаметно, но его видели, когда он туда возвращался. Крови на нем не было, а ведь там, на месте преступления, ее было полно,– на лице Патерсона снова отразились ужас и отвращение, испытанные тогда, пять лет назад.
–А Филдинг?
–Пошел домой. Конечно, тоже никаких доказательств,– Патерсон пожал плечами,– но у нас не было оснований его подозревать, потому что Годмен определенно действовал в одиночку. Люди, что тогда были поблизости от переулка, твердо на этом стояли. Может, Филдинг уже знал об убийстве или после догадался, но его точно не было поблизости.
–Спасибо. Все предельно ясно.
–Это все, сэр?
–Думаю, что да.
Патерсон встал.
–Ах, вот еще одно,– быстро прибавил Питт.
–Да, сэр?
–Когда Годмена привели в зал суда, он был весь в синяках, словно кто-то его избил. Кто бы это?
Патерсон густо и жарко покраснел.
–Я. Он был не из сговорчивых заключенных.
Питт удивленно поднял брови.
–Он что, сопротивлялся?
–Нет, но если бы вы видели, что он сделал с Блейном, сэр, вы бы не стали спрашивать, потому что сами чувствовали бы то же самое.
–Понимаю. Спасибо, Патерсон. Теперь все.
–Да, сэр.– Сержант рывком выпрямился, отдал честь, круто повернулся и вышел.
В следующие два дня Питт терпеливо шел по следам Патерсона. Он очень легко отыскал Примроз Уокер, костюмершу Тамар Маколи, которая все еще работала в театре, занимаясь тем же делом. Она повторила Питту то, что говорила пять лет назад: Кингсли Блейн часто посещал мисс Маколи, а в тот вечер он подарил ей дорогое ожерелье. И очень подробно описала его: бриллианты, расположенные в виде ветви на черепаховом основании. Примроуз сказала, что мисс Маколи приняла подарок неохотно и только чтобы надеть на один вечер, а затем вернула. А мисс Уокер видела, как она его вернула? Конечно, нет, ее не приглашают на вечера с шампанским. И больше она ничего сказать не может.
Питт опросил ее из чистой формальности. В уме он уже давно решил, что она повторит давно сказанное и тем самым поддержит Тамар Маколи, а значит, и Аарона Годмена. Только одно слегка удивило Томаса: когда она говорила о Кингсли Блейне, ее лицо смягчилось; было очевидно, что она вспоминает о нем с хорошим чувством, и даже сейчас в ней не было никакого недоброжелательства по отношению к нему, хотя он предал женщину, которую она обслуживала.
И Уимбуш, швейцар в театре, повторил то же, что говорил с самого начала. Это был низенький, мрачный, длинноносый человек. Питт расспросил его о человеке, пославшем мальчишку с сообщением. Хотя этот человек стоял в тени, он все же показался Уимбушу довольно высоким и плотным.
–Нет, я не разглядел его как следует.
–Ну а еще что вы можете вспомнить?– Томас был настойчив.– Закройте глаза и снова представьте, как все это случилось. Постарайтесь вспомнить все последовательно. Вы стояли у выхода и хотели удостовериться, что все уже ушли и можно запереть дверь. Вышел Кингсли Блейн. Он был последним?
–Да, сэр.
–А что насчет мисс Маколи?
–Она ушла немного раньше. Мистер Блейн вернулся за перчатками, которые забыл на столе. Я остановил кеб для мисс Маколи, и она уехала, прежде чем вернулся мистер Блейн. Я сказал ему: «Доброй ночи, сэр», и он тоже хотел уехать и стал высматривать кеб, когда этот тощий мальчишка, лет примерно одиннадцати-двенадцати, подбежал к нему через улицу и сказал, будто у него есть для него известие от мистера О’Нила, который жалеет, что они поссорились, когда мистер Блейн выиграл пари. И не желает ли мистер Блейн встретиться с ним в клубе «Дауро» прямо сейчас, чтобы уж совсем помириться.– Швейцар повел узкими плечами.– Так что мистер Блейн сказал: «Да, конечно», поблагодарил мальчишку, дал ему два пенса и пошел по тропинке к Фэрриерс-лейн, несчастный он человек. Тогда я последний раз видел его живым.
–А тот, кто послал мальчишку с сообщением, он напоминал по виду мистера О’Нила?
Уимбуш состроил гримасу.
–Не могу этого сказать. Не могу также сказать, что он был как мистер Годмен. Просто тень какая-то, вроде большая, в толстом пальто, но видно было, что это человек не простой, или он показался мне таким.
–И все решили, что это человек, который должен знать мистера Блейна,– заключил Питт. Не надо допускать в сердце разочарование, но сейчас он чувствовал себя разочарованным.
–Ведь вы же спросили, что я помню,– уязвленно заметил чуткий к настроениям других людей Уимбуш.– Вот я и говорю, что он был, наверное, из благородных. В цилиндре и шелковом шарфе. Я помню, как на него упал свет, а на шее что-то забелело.
–А мистер Годмен тоже носил цилиндр и шелковый шарф?
–Только по каким-нибудь важным случаям.– Швейцар презрительно усмехнулся.– Он здесь работал, а даже господа на работу в цилиндрах и шелковых шарфах не ходят.
–А в ту ночь?– сказал Томас, стараясь, чтобы его голос звучал очень ровно. Ламберт, уж конечно, спросил бы об этом, если Патерсон не поинтересовался.
–Нет, но он мог взять цилиндр из костюмерной. Да так и говорили, что он его надел, хотя зачем ему могло это понадобиться? Но тогда никто этим и не думал интересоваться! Просто, мол, хотел быть позаметнее, так бы я сказал. У этих артистов все не так, как у людей.– Он закашлялся и хотел было сплюнуть, но, взглянув на Питта, передумал.
–Вы видели, как мистер Годмен уходил в тот вечер?
–Нет, не видел. А хотел бы… Потом, правда, мне казалось, что видел, но особого внимания я на него не обращал.
–Понимаю. Спасибо.– Надо будет обязательно спросить, был ли на Годмене белый шарф, когда его арестовывали.
Питт опять поговорил с Тамар Маколи, но она повторила то, что уже говорила прежде, и ему было нелегко напоминать ей о жестоком событии, которое сразу отняло у нее брата и возлюбленного. Она стояла в пыльных театральных кулисах, где на колесиках над их головами висели блоки сценических механизмов; рампа была выключена, и на смуглом лице актрисы нельзя было ничего прочесть. Да и видеть его можно было только в желтом свете газового рожка, горевшего в коридоре около костюмерной. В некоторых театрах освещение было уже электрическим, но этот к их числу не относился.
Питт смотрел на волевое лицо Тамар, его прекрасные пропорции, на ее запавшие глаза, которые, как ни странно, придавали лицу выражение силы. Да, ее нежность, ее смех стоили того, чтобы добиваться любви этой женщины и долго ждать, если потребуется. Как же Кингсли Блейн мог помыслить, что ему удастся поиграть чувствами этой женщины, а затем просто так уйти? Он, наверное, был глупцом, мечтателем, безответственным простаком. Да, она способна на подлинную страсть, способна распять в порыве ярости. Может быть, она защищала брата потому, что считала, будто Кингсли заслуживает подобной смерти? И действительно ли, обладай Тамар достаточной физической силой, она пошла бы на это? Что движет ею сейчас? Чувство вины?
–Мисс Маколи,– громко сказал Питт, нарушая атмосферу ирреальности, окружавшую их.– Если мистера Кингсли Блейна убил не мистер Годмен, тогда кто же?
Она обернулась и взглянула на него. Во взгляде ее промелькнула искра иронии. В тусклом свете Тамар была особенно выразительна.
–Не знаю, но предполагаю, что это Девлин О’Нил.
–Из-за той ссоры по поводу пари?– Томас решил не скрывать своего недоверия.
–Из-за Кэтлин Харримор,– поправила Тамар.– Может быть, его охватила страстная ненависть к Кингсли, потому что О’Нил ее любил, а Кингсли обманывал ее вместе со мной.– По лицу Тамар скользнула тень сожаления и явной боли.– Но, может быть, он также думал в тот момент, что Кэтлин унаследует состояние Харримора, а оно очень значительно. Тем временем ему будет обеспечен максимально комфортный образ жизни.– Она прямо встретила его взгляд.– Вы считаете, что с моей стороны нехорошо его обвинять? Но вы же сами спросили, кто еще мог убить. Я не верю, что это был Аарон. И никогда не поверю.
Питт не стал оспаривать ее мнения, а так как сказать ему было нечего, он поблагодарил мисс Маколи и ушел на поиски того мальчишки, который видел убийцу в лицо, пусть даже в тени, и слышал его голос.
Однако, хотя он обыскал все окрестные улицы, просмотрел все донесения, расспросил всех полицейских на участке Ламберта, оживил все контакты с представителями полукриминального дна, все было напрасно. Оставались кое-какие обрывки информации, в конце концов оказавшейся неверной или слишком запоздалой. Мальчишка по имени Джо Слейтер не желал, чтобы его отыскали. Только на третий день, серый и холодный, с восточным ветром, секущим кожу почище ножа, Питт нашел его в квартале Севен-Дайалс около прилавка подержанной обуви. Мальчонка был долговяз, худ, светловолос, с настороженным, подозрительным лицом.