ем тем, что свидетельствовало бы о борьбе.
Сам же Питт пытался найти мотив такого явно бессмысленного преступления. Если оно связано с каким-нибудь недавним делом или объясняется личными причинами, тогда пусть Ламберт покопается во всех обстоятельствах. Но если убийство имеет отношение к Фэрриерс-лейн, тогда, значит, ответ можно получить, лишь расследуя то, прошлое дело.
Интересно, не пытался ли Патерсон связаться и с другими судьями, не только с Ливси? Может, он обращался и к остальным членам Апелляционного суда? Обратиться к Стаффорду, разумеется, Томас уже не мог. Сэдлер снял с себя всякую ответственность за прошлое и ничего бы ему не ответил. Бутройд слишком высоко ценил влиятельных друзей и прошлые связи, чтобы принять участие в таком непопулярном деле, как пересмотр дела об убийстве на Фэрриерс-лейн.
Оставался один Освин и, может быть, еще адвокаты, защищавшие Аарона Годмена,– его поверенный в делах и защитник на суде. Разумеется, надо было начинать опрос с них, если действительно появилось нечто новое, указывающее на несправедливость приговора или на участие в убийстве второго преступника.
Почему все-таки Патерсон обратился к Ливси? Считал, что тот обладает твердостью, принципиальностью или влиятельностью, которых нет у других?
Питт начал с того, что попросил свидания с судьей Грэнвиллом Освином, и был приятно удивлен, что тот сразу согласился.
Кабинет Освина оказался большим, длинным, неопрятным, заваленным книгами. Некоторые стояли в шкафах, другие грудами покрывали столы и возвышались на стульях. В кабинете было также несколько обитых бархатом кресел, совершенно не соответствующих прочим предметам обстановки, но в целом все выглядело удобно. На одной из стен были прикреплены театральные программки, другую украшали политические карикатуры Роулендсона [10]. Освин был человеком многообразных и широких интересов. На шкафу стояла прекрасная бронзовая статуэтка охотничьей собаки, на столе – пресс-папье из горного хрусталя.
Сам Освин оказался высоким добродушным человеком. Одежда на нем сидела плохо. Лицо его казалось Томасу знакомым, хотя он и был совершенно уверен, что прежде с Освином не встречался. Лицо судьи освещала улыбка, как будто он был искренне рад встрече.
–Дорогой мой, входите, входите.– Он приподнялся из-за стола и махнул рукой на самое почетное кресло.– Пожалуйста, садитесь. Устраивайтесь поудобнее. Чем могу быть полезен? Понятия не имею, но с готовностью выслушаю.– Он опять сел на место и улыбнулся.
Ходить вокруг да около или рассчитывать на эффект внезапности смысла не было.
–Я расследую причины смерти судьи Стаффорда,– начал Питт.
Лицо Освина омрачилось.
–Очень скверное дело,– ответил он, нахмурившись.– Очень, очень скверное. Не понимаю, что стало тому причиной. Такой почтенный человек… Думал, что у него нет ни одного врага. Значит, ошибался.– Он откинулся назад и положил ногу на ногу.– Что я могу вам сказать по этому поводу, чего бы вы уже не знали?
Питт тоже сел посвободнее.
–Он приступил к пересмотру дела об убийстве на Фэрриерс-лейн, вам об этом известно?
Лицо Освина потеряло теплое, дружелюбное выражение, в глазах промелькнула тревога.
–Нет, не знал. Вы уверены, что не ошибаетесь? Но там не было совершенно ничего, что бы стоило пересматривать. Мы самым тщательным образом изучили его, когда к нам поступила апелляция.– Он настороженно взглянул на Питта, еще больше откинулся на спинку кресла, опершись на подлокотники и сложив из пальцев домик.– Гораздо вероятнее, что он просто старался успокоить эту бедную Маколи. Она никак не желала забыть о деле, как вы знаете. Очень печально. Была очень предана брату и не могла поверить в его вину. Но для сомнений не было никаких оснований, понимаете ли. Совершенно никаких. Все было проведено законно и корректно.
–А каковы были основания для апелляции, сэр?– спросил Питт, словно ему было невдомек.
–О, медицинское свидетельство. Но то была просто формальность. Они должны были найти какой-нибудь предлог.
–И вы отнеслись к их апелляции тоже формально?
На лице Освина выразился ужас, и он уронил руки.
–Господи помилуй! Ну конечно же нет. Стоял вопрос жизни и смерти или даже больше: сомнению подвергались основы британского судопроизводства. Правосудие должно не просто осуществляться – а осуществляться при строгом контроле со стороны властей и ко всеобщему удовлетворению. Иначе правосудие перестанет работать, и тогда оно никому не нужно. О, мы изучили это дело до малейшей подробности. Не было допущено ни одной неточности, все доказательно и неоспоримо.– И он искоса взглянул на Питта.
–А судья Стаффорд говорил с вами об этом деле незадолго до смерти?– Томас двигался на ощупь, обдумывая вопросы, которые бы проникли в зазор между ответами, исполненными категоричной уверенности.
Освин заколебался – всего лишь на краткое мгновение, но Питт заметил его замешательство. Судья улыбнулся, поняв это по выражению его глаз.
–Ну да, он действительно кое-что сказал,– он пожал плечами,– но это было так несущественно. Вы понимаете, что я хочу сказать.
–Нет,– несговорчиво ответил Питт.– Разве в подобном деле что-то может быть несущественным?
Но у Освина было теперь время обдумать ответ, и он очень уверенно сказал:
–Это все от излишнего беспокойства: несчастная Маколи постоянно досаждала ему. Она пыталась найти человека, который бы ей поверил и помог снова открыть дело. И бедняга Стаффорд оказался тем, на ком она сосредоточила свои усилия.– Освин пожал плечами и безмятежно улыбнулся.– Мне Стаффорд едва упомянул об этом. Он был в смущении. Вы, разумеется, теперь понимаете, инспектор, что им двигало?– Освин легко рассмеялся; вэтом смешке не было нервозности, хотя и веселья тоже.
–Он решил пересмотреть дело на всякий случай – вдруг в деле допущена какая-то неточность или ошибка?
–Нет!– Освин наклонился вперед, стукнув ладонью по столу. Лицо его немного порозовело, глаза смотрели искренне.– Там не было… там не было ошибки. Дело оказалось очень простым.– Освин все так же искренне и честно глядел на Питта.– Апелляция была подана на основании медицинского показания. Сначала Ярдли утверждал, что смертельная рана нанесена Блейну какой-то разновидностью кинжала. Затем, после тщательного осмотра, он сделал допущение, что она могла быть причинена также чрезмерно длинным кузнечным гвоздем.
–Но кузнечные гвозди используются для подков и бывают только определенного размера. Есть строгий лимит; длиннее, чем положено, они быть не могут, даже несмотря на то, что концы у них тупые.
–Да, разумеется.– Освин нетерпеливо махнул рукой, словно отмечая это соображение.– Так бывает с обычными гвоздями. Но Ярдли – хирург, а не кузнец, поэтому и мог ошибиться. Возможно, это вообще был не гвоздь, а заостренный отрезок металла, валявшийся во дворе. Главное, что это не обязательно кинжал.
–Но во дворе можно было найти другие гвозди такой же длины или же металлические отрезки, кроме найденного? Наверное, окровавленный кусок металла должен был сразу броситься в глаза искавшим?
Освин удивился.
–Понятия не имею. И, ради бога, старина, мы же заседали в Апелляционном суде. Прошло несколько недель после окончания судопроизводства, а сам суд тоже шел несколько недель. За это время через тот двор прошло множество народу.
–Значит, орудие убийства, каково бы оно ни было, так и не нашли?
–Полагаю, что нет. Возможно, он использовал этот гвоздь, прибивая тело.– Освин понизил голос.– Но как бы то ни было, инспектор, сейчас уже слишком поздно для выяснения этого обстоятельства. Бедняга Стаффорд вряд ли интересовался именно им, да и зачем?– Замечание было логичным, и он это знал.
–Тем не менее,– возразил Питт,– если Ярдли изменил свидетельство, то, значит, можно говорить о некоей неуверенности его показаниий. И ее можно было считать вполне существенным поводом для того, чтобы подать на апелляцию?
–Это от отчаяния.– Освин поморщился, широкий выразительный рот искривила печаль.– Человек на все пойдет, лишь бы избежать веревки; разве можно его за это осуждать?
–Вы помните дежурного констебля Патерсона?– внезапно переменил тему разговора Питт.
–Дежурного констебля Патерсона?– задумчиво повторил Освин.– Не думаю. А в чем дело?
–Он был тем самым констеблем, который энергично участвовал в расследовании дела. После него был повышен до сержанта.
–Ах да. Это не тот ли, кто представил последнее и самое убедительное доказательство? Он нашел цветочницу, которая видела Годмена на Сохо-сквер сразу же после преступления? Хорошая работа. Он был тогда героем дня, этот Патерсон. Но в чем дело?
–Он был убит в ночь на вторник.
Удивление и соболезнование ясно отразились на лице Освина.
–Боже мой, я искренне огорчен! Какой позор! Какое несчастье! Он был младшим чином, подающим большие надежды.– И покачал головой.– Опасное это ремесло, работа полицейского. Но вам, разумеется, это и без меня известно.
–Но убийство произошло не во время исполнения им служебных обязанностей, сэр. Он был убит у себя дома. А если быть точным, был повешен.
–Боже милостивый!– Освин был окончательно сражен. Кровь отхлынула от его лица, оно стало пепельно-серым; куда только подевался благодушый вид.– Какой ужас… Как… кто убил?
–Пока мы не знаем.
–Не знаете! Но вы же…– Он осекся, смутившись, чувствуя себя совсем несчастным.– Но вы же не думаете, что это имеет какое-то отношение к смерти Кингсли Блейна? Я хочу сказать…– Он инстинктивно поднес руку к горлу и потянул за тугой воротничок.– Но почему, ради бога, почему?
–Вот это я и пытаюсь определить, сэр.– Питт внимательно следил за лицом Освина.– Я выяснял у Патерсона некоторые подробности относительно того, как он собирал улики. Меня интересует, не заставили ли его кое-какие мои вопросы опять действовать в этом направлении и он что-то такое сказал кому-то, кто поэтому его и убил.