Когда смотришь на ее лицо, перевернутое вверх тормашками, она кажется абсолютно незнакомым тебе человеком.
А Эллис был прав. Ты спрашиваешь у людей об их жизни только для того, чтобы получить возможность рассказать им о себе.
— Исследование мазка, — говорит Бренди, — мазка на острый фарингит, дало положительные результаты на триппер. Помнишь третью из сестер Рей? Ее зовут Гон Рей. Гонорея. Проклятые гонококки. Мне было шестнадцать лет. Я заболела триппером. Мои родители отреагировали на эту новость неправильно.
Еще и как неправильно, думаю я.
— Они повели себя странно, — говорит Бренди.
Просто вышвырнули своего сына из дома.
— Кричали, что эта болезнь чудовищна, — произносит Бренди.
А потом выбросили Шейна на улицу.
— Под «чудовищной болезнью» они подразумевали гомосексуализм, — говорит Бренди.
Предки выгнали его.
— Мисс Скоция? — зовет она. — Ударь меня.
Я ударяю ее.
— А потом они выставили меня из своего проклятого дома.
Перенесемся в тот момент, когда мистер Паркер прибегает к двери ванной.
— Мисс Александр? Мисс Александр, это я. Мисс Скоция? Вы здесь?
Бренди медленно приподнимается и облокачивается на пол.
— С Эллисом что-то происходит, — кричит Паркер через дверь. — Кажется, у него начался припадок.
По ванной цвета морской волны разбросаны косметика и лекарства. Полураздетая Бренди на полу, усыпанном таблетками, капсулами и пилюлями.
— Он ее сводный брат, — отвечает она.
Дверная ручка начинает дергаться.
— Вы должны мне помочь, — кричит Паркер.
— Перестаньте, мистер Паркер! — командует Бренди, и дверная ручка замирает на месте. — Успокойтесь. И не входите сюда. Что вам следует сделать, — Бренди смотрит на меня, — что вам следует сделать, так это вернуться к Эллису и прижать его к полу, чтобы он не поранился. Я спущусь к вам буквально через минуту.
Бренди смотрит на меня и улыбается. Ее губы — графитовая дуга.
— Паркер? Вы меня слышите? — спрашивает она.
— Пожалуйста, поторопитесь, — раздается из-за двери.
— Идите вниз и прижмите Эллиса к полу, — говорит Бренди. — Всуньте что-нибудь ему в рот. У вас есть бумажник?
Паркер отвечает не сразу:
— Он из кожи угря, мисс Александр!
— Значит, вы должны им гордиться, — отвечает Бренди. — Вам следует протиснуть его между зубов брата мисс Скоции. Сядьте на Эллиса, если это потребуется.
Бренди, она само воплощение зла, лежащее у моих ног.
Откуда-то снизу слышится звон бьющегося стекла.
— Быстрее же! — взмаливается Паркер. — Он что-то громит.
Бренди облизывает губы.
— Когда разожмете ему зубы, попробуйте схватить его за язык. В противном случае он может запасть ему в горло, и тогда вам придется сидеть на мертвом теле.
Молчание.
— Вы меня слышите? — спрашивает Бренди.
— Говорите, я должен схватить его язык?
Снизу опять раздается шум. Бьется что-то настоящее и дорогое.
— Мистер Паркер, мне кажется, я все понятно объяснила, — говорит принцесса Александр. Ее душит смех, поэтому она красная как рак. — Придавите Эллиса к полу, разожмите ему челюсть и вытащите его язык — так далеко, как только сможете. Скоро я приду и помогу вам.
Дверная ручка поворачивается.
Мои вуали и покровы на раковине, мне до них не дотянуться.
Дверь растворяется настолько, что Паркеру во всей красе видна хихикающая, полураздетая Бренди, растянувшаяся на усыпанном таблетками полу.
И я, сидящая на унитазе.
А мне видно лицо Паркера с недоуменно сдвинутыми бровями.
Бренди вскрикивает:
— Мы с мисс Арден Скоцией заняты!
Паркер захлопывает дверь. По-видимому, перспектива держать язык бьющегося в припадке незнакомца кажется ему более привлекательной, чем лицезрение монстра, сидящего на унитазе — улитковой раковине.
Мы слышим, как его тяжелые шаги поспешно удаляются.
Звучат на лестнице.
Потом в холле.
Он направляется в гостиную.
Раздается вопль Эллиса — внезапный и настоящий. Где-то вдалеке, внизу. А потом все смолкает.
— Итак, — произносит Бренди. — На чем мы остановились?
Она опять укладывает голову между моих ступней и спрашивает:
— Ты не подумывала прибегнуть к услугам пластических хирургов? Ударь меня.
Глава девятнадцатая
Если вам доводилось выпивать с пьяницами, вы наверняка знаете об одной их особенности: они наполняют ваш стакан только для того, чтобы беспрепятственно осушить собственный. Пока вы продолжаете пьянствовать с алкоголиком, выпивка кажется ему вполне приличным занятием. Двое — это уже компания. Пока бутылка не опустошена, пьяница, даже если вы ни разу не выпьете до дна, будет подливать и подливать вам спиртного. И вновь и вновь наполнять свой стакан.
Это выглядит как щедрость.
Так и Бренди Александр, она постоянно заводит со мной разговор о пластической хирургии. И спрашивает, почему я не задумаюсь о ней всерьез. Грудь Бренди набита силиконом, ее талия обработана липосакцией. Бренди — песочные часы, 46-16-26 Катти Кэти, продукт волшебного деяния сказочной крестной, «прекрасная леди» из «Пигмалиона». И мой брат, восставший из мертвых. Вот кто она такая. Бренди Александр — творение пластических хирургов.
И наоборот.
Разговор в ванной.
Бренди все еще лежит на холодном полу, выложенном плиткой, на верхушке Капитолийского холма в Сиэтле.
Мистер Паркер пришел и ушел. Все послеобеденное время мы с Бренди вдвоем.
Я так и сижу на привинченной к стене гигантской раковине улитки. И пытаюсь убить королеву абсолютно бестолковым способом. Ее рыжеволосая голова между моих ступней.
По всему полу цвета морской волны разбросаны помада и таблетки демерола, румяна и перкоцет-5, баклажанные грезы и нембутал.
Я так долго держу в руке пригоршню валиума, что моя ладонь приобрела синий цвет Тиффани.
Все послеобеденное время здесь только я и Бренди. И лучи солнца, льющиеся под все более и более низким углом сквозь большие окна-иллюминаторы.
— Моя талия, — говорит Бренди. Ее графитовые губы приобрели синеватый оттенок. Я бы сказала, синеватый оттенок Тиффани. Это цвет передозировки. — По мнению Софонды, окружность моей талии не должна превышать шестнадцати дюймов, — говорит Бренди. — Но ведь у меня широкая кость, и я высокая. Мой рост — шесть футов. Шестнадцатидюймовая талия — это не для меня.
Я сижу на огромной улитковой раковине и почти не слушаю Бренди.
— Софонда, — продолжает она, — Софонда была уверена, что это все же возможно, а я ей доверяю. Я знала, что однажды очнусь в послеоперационной палате и у меня будет шестнадцатидюймовая талия.
Все это в каких-то других ванных я слышала уже раз десять.
Я поднимаю бутылочку с капсулами билакса и ищу этот препарат в «Настольном справочнике врача».
Билакс в капсулах. Очищение желудка.
«Может, стоит всыпать эту ерунду в незакрывающийся графитовый рот?» — думаю я.
Перенесемся на съемки рекламного ролика, на которых присутствовал Манус.
Тогда мы были еще такими красивыми! Я — с нормальным лицом, он — не напичкан конъюгированными эстрогенами.
Я думала, нас связывает настоящая любовь. Правда думала. А наш роман представлял собой всего лишь продолжительную сексуальную связь, похожую на наркотическое опьянение. Рано или поздно подобное заканчивается.
Манус закрывал свои волшебные голубые глаза и качал головой и сглатывал.
А я, я всегда говорила ему, что кончаю вместе с ним.
В постели мы подолгу болтали.
Это обычное явление — ты твердишь себе, что любишь человека, а на самом деле только используешь его.
За любовь мы постоянно принимаем что-то другое.
Перенесемся к лежащей на полу в ванной Бренди.
Она говорит:
— Софонда, Вивьен и Китти — они были со мной в больнице.
Ее пальцы сжимаются в кулаки, поднимаются с пола и начинают двигаться вверх и вниз вдоль туловища.
— На всех трех были мешковатые щетинистые костюмы зеленого цвета. На лацкане у каждой красовалось по драгоценной броши виндзорской герцогини. Их головы в париках покрывали сеточки для волос, — говорит Бренди. — Они порхали за спиной хирурга. Софонда твердила, что я должна считать от ста до одного… Сто… девяносто девять… девяносто восемь… Ну, ты понимаешь…
Глаза Бренди — эти баклажанные грезы — закрываются. Она дышит глубоко и ровно. И продолжает говорить:
— Врачи, они удалили мне по одному нижнему ребру с каждой стороны. На протяжении двух месяцев я, не поднимаясь, лежала в постели. Зато у меня появилась шестнадцатидюймовая талия. Она и сейчас такая.
Одна из рук Бренди разжимается и скользит по плоской поверхности — тому месту ее тела, где блузка заправлена под пояс юбки.
— Они удалили мне два ребра. Я никогда их больше не видела. О чем-то подобном говорится в Библии.
Она имеет в виду процедуру создания Евы.
— Не знаю, почему я позволила им проделать со мной все это, — говорит Бренди.
И засыпает.
Перенесемся назад, в ту ночь, когда мы с Бренди покинули «Конгресс отель» и отправились в это путешествие. Бренди мчала на такой скорости, которая допустима лишь в два тридцать ночи в открытой спортивной машине с заряженной винтовкой внутри и напичканным наркотиками заложником в багажнике.
Глаза Бренди скрыты темными очками. Ей требуется немного уединения. Мимолетное очарование другой планеты пятидесятых годов, она покрывает рыжеволосую голову шарфом Гермеса и завязывает его под подбородком.
В очках Бренди я вижу собственное отражение. В них я маленькая и ужасная. Холодный ночной ветер продолжает трепать мои волосы. Мое лицо… Если бы вы дотронулись до моего лица в темноте, то наверняка решили бы, что касаетесь апельсиновых корок и кусков выделанной кожи.
Мы направляемся на восток, от кого-то убегая. От кого точно, я не знаю. От Эви, или от полиции, или от мистера Бокстера, или от сестер Рей. Или ни от кого. Или от будущего. Или от судьбы. От взросления и старения. От необходимости собирать по крупицам то, что еще не растеряно. Можно подумать, побег в состоянии избавить нас от нужды мириться с собственной участью.