— А, мистер Трев Вроде, — сказала Гленда, скрестив руки на груди. — Один вопрос: кто слопал все пироги?
Просветление снова нахлынуло на Трева, заполнив его изнутри серебристым светом. Миновало три ночи с тех пор, как он спал в нормальной кровати, и день сегодня тоже выдался очень нелёгким. Трев широко улыбнулся и повалился на бок. Джульетта успела подхватить его прежде чем он рухнул на пол.
Трев проснулся через полчаса, когда Гленда принесла ему чашку чаю.
— Я решила, что лучше тебя не будить, — сказала она. — Джульетта сказала, ты выглядел просто ужасно, а это значит, она, наконец, пришла в чувство.
— Он был мёртв, — пробормотал Трев. — Мертвее мёртвого, а потом вдруг ожил. Что происходит?
Он с трудом сел и увидел, что его перенесли на одну из грязных постелей в свечном подвале. Орехх спал рядом.
— Ладно, — заявила Гленда. — Расскажи, что случилось, если сможешь воздержаться от вранья.
Она села и смотрела на спящего Орехха, пока Трев пытался связно изложить события сегодняшнего вечера.
— Повтори-ка, что было в том сэндвиче? Ну, который Игорь ему дал?
— Тунец, спагетти, и варенье. С марципановой крошкой, — зевая, ответил Трев.
— Ты уверен?
— Такое не вдруг забудешь, поверь мне.
— Какое именно варенье? — допытывалась Гленда.
— Зачем тебе?
— Я думала, туда лучше добавить айву. Или, может, чили. Марципановая крошка явно не к месту. В ней нет ни капли смысла.
— Чё? Это ж Игорь. Они вообще со смыслом не дружат!
— Но он предупредил тебя начёт Орехха?
— Верно, но вряд ли он имел в виду, что нужно получше спрятать пироги, как тебе кажется? У тебя будут из-за них проблемы?
— Нет, там ещё есть. Дозревают в холодной комнате. Они гораздо вкуснее, когда полежат. Пироги всегда надо делать с запасом.
Она снова взглянула на Орехха и спросила:
— Значит, ты утверждаешь, что его измолотили до смерти братья Столлоп, а потом он вышел на своих ногах из больницы Леди Сибил?
— Он был мертвее мёртвого. Даже старина Пикша заметил это.
На этот раз они уставились на Орехха вдвоём.
— Теперь он жив, — обвиняющим тоном произнесла Гленда.
— Послушай, — сказал Трев, — о людях из Убервальда мне известно лишь то, что некоторые из них вампиры, а некоторые — оборотни. Вряд ли вампиры интересуются пирогами. Полнолуние было на прошлой неделе, и он вовсе не вёл себя странно, во всяком случае, не более странно, чем всегда.
Гленда понизила голос до шёпота.
— Может, он зомби… Нет, они тоже не едят пирогов. — Она продолжала глядеть на Орехха, но какая-то её часть произнесла вслух: — В среду вечером будет банкет. Ветинари и волшебники что-то затеяли. Насчёт футбола, я уверена.
— Что?
— Какой-то план, наверное. Что-то мерзкое. Волшебники сегодня были на игре, и они делали записи! Не говори мне, что это нормально. Мне кажется, они хотят запретить футбол!
— Отлично!
— Тревор Вроде, как ты смеешь! Твой отец…
— Умер, потому что был глупцом! — закончил за неё Трев. — И не говори мне, что он этого хотел. Никто не желает такой смерти.
— Но он любил футбол!
— И что? Какой в этом смысл? Столлопы любят футбол. Энди Шэнк любит футбол! А толку-то? Сколько раз ты видела мяч в игре, не считая сегодняшнего дня? Готов поспорить, нисколько.
— Ну, ты прав, но причём здесь сама игра?
— Ты хочешь сказать, будто футбол не имеет отношения к футболу?
Гленде захотелось, чтобы у неё было приличное образование, или, за неимением такового, хотя бы какое-то образование. Но она не собиралась сдаваться.
— Дело в общности, — сказала она. — В том, как ты становишься частью толпы. В общих речёвках. Во всём вместе. Целиком.
— Полагаю, мисс Гленда, — сказал Орехх со своей постели, — данные явления описаны в книге Троузенблерта «Der Selbst uberschritten durch das Ganze».
Они снова взглянули на него, разинув рты. Орехх открыл глаза и уставился в потолок.
— Одинокая душа, которая пытается стать частью целого, и даже, вероятно, более того. Перевод В.Е.Г. Доброноча, озаглавленный «В поисках целого», очевидным образом неточен, он допустил вполне понятную ошибку, переведя bewußtseinsschwelle как «стрижка».
Трев и Гленда посмотрели друг на друга. Трев пожал плечами. С чего им начать?
Гленда кашлянула.
— Мистер Орехх, ты жив, мёртв, или как?
— Жив, спасибо большое, что спросили.
— Я видел, как тебя убили! — воскликнул Трев. — Мы бежали всю дорогу до больницы!
— Ох, — ответил Орехх. — Я ничего не помню, извините. Кажется, диагноз оказался ошибочным. Я прав?
Они снова переглянулись. Трев пострадал сильнее. Когда Гленда сердилась, её взглядом можно было резать стекло. Но Орехх действительно был прав. Трудно спорить с человеком, который утверждает, что не умер.
— Гм, а потом ты вернулся сюда и слопал девять пирогов, — сказала Гленда.
— И они, похоже, пошли тебе на пользу, — добавил Трев с нервозной весёлостью в голосе.
— Но я не могу понять, куда они поместились, — закончила Гленда. — Они очень сытные.
— Вы сердитесь на меня, — перепугался Орехх.
— Эй, эй, остыньте, — вмешался Трев. — Слушай, я страшно перенервничал, уж поверь. Но никто не злится, понял? Мы твои друзья.
— Я должен вести себя прилично! Я должен всем помогать! — Орехх твердил это, словно мантру.
Гленда взяла его за руки.
— Слушай, я не злюсь из-за пирогов, правда. Мне нравятся мужчины с хорошим аппетитом. Но ты должен рассказать нам, что не так. Ты сделал что-то, чего нельзя было делать?
— Я должен стать полезным, — сказал Орехх, осторожно освободив свои руки и не глядя ей в глаза. — Я должен быть приличным. Я не должен лгать. Я должен увеличивать свою ценность. Спасибо за вашу доброту.
Он встал на ноги, прошёл в дальний конец подвала, взял корзинку свечей, вернулся обратно, включил свой оплывательный вентилятор и начал работать, не обращая больше внимания на Трева и Гленду.
— Ты понимаешь, что творится у него в голове? — шёпотом спросила Гленда.
— В молодости он семь лет был прикован к наковальне, — ответил Трев.
— Что? Это ужасно! Кто-то очень жестоко поступил с ним!
— Или очень сильно не хотел, чтобы он вырвался на свободу.
— Порой всё не так, как выглядит, мистер Трев, — сказал Орехх, не отрываясь от своей лихорадочной работы. — Акустика здесь очень хорошая, кстати. Ваш отец любил вас, правда?
— Чё? — лицо Трева покраснело.
— Он любил вас, брал на футбол, делился пирогом, научил болеть за Дурнелл. Он, наверное, сажал вас к себе на плечи, чтобы вы лучше видели игру?
— А ну перестань так говорить о моём отце!
Гленда взяла Трева за руку.
— Всё в порядке Трев, всё нормально. Он же задал вполне обычный вопрос, никаких гадостей.
— Но вы ненавидите его, потому что он оказался обычным смертным, когда скончался, лёжа на мостовой, — продолжал Орехх, вынимая из корзинки очередную свечу.
— А вот это было действительно гадко, — сказал Гленда.
Орехх её проигнорировал.
— Он подвёл вас, мистер Трев. Умерев, он оказался для маленького мальчика не богом, а всего лишь простым человеком. Но на самом деле это не так. Каждый, кто хоть раз ходил на футбол в этом городе, слышал о Дэйве Вроде. Если он глупец, тогда каждый мужчина, взобравшийся на высокую гору или переплывший стремительный поток, тоже глупец. Если он глупец, тогда глупец и тот, кто впервые попытался приручить для людей огонь. Если он глупец, тогда глупец и тот, кто первым попробовал устрицу… хотя, должен заметить, учитывая разделение труда в обществе охотников и собирателей, это, скорее всего, была женщина. Можно сказать, что лишь глупец согласится по своей воле вылезти из кровати. Однако после смерти некоторые «глупцы» начинают сиять, словно звёзды, и ваш отец, несомненно, таков. После их смерти люди забывают о глупости и помнят лишь яркое сияние. Вы ничего не могли поделать. Вы не могли остановить его. А если бы могли, он не был бы Дэйвом Вроде, человеком, чьё имя стало синонимом футбола для тысяч других людей. — Орехх очень осторожно опустил в корзину аккуратнейшим образом оплывшую свечу и продолжал: — Подумайте об этом, мистер Трев. Не будьте столь упрямы, упрямство это лишь слегка замаскированная глупость. Используйте свой интеллект. Я уверен, что мои слова помогут вам.
— Это всего лишь слова! — горячо заспорил Трев, но Гленда заметила слёзы на его щеках.
— Пожалуйста, обдумайте их, мистер Трев, — сказал Орехх и добавил: — Я оплыл целую корзину свечей. Вот это ценность.
Он явно успокоился. Десять минут назад Орехх нервничал, буквально дрожал от волнения, без конца повторяя свои мантры, словно твердил урок для учителя. И вдруг все изменилось, он стал собран и хладнокровен.
Гленда переводила взгляд с Орехха на Трева и обратно. У Трева отвисла челюсть. Она его за это не винила. То, что Орехх сказал своим тихим спокойным голосом, звучало не как мнение, но как истинная правда, поднятая из каких-то чистых глубин, словно прозрачная вода из колодца.
Молчание нарушил Трев. Он говорил хрипло, словно загипнотизированный.
— Когда мне было пять, он подарил мне свою старую куртку. Она была, как плащ, такая засаленная, что не пропускала воду… — он замолчал.
Через минуту Гленда слегка толкнула его.
— Он застыл, — сказала она. — Твёрдый стал, словно деревяшка.
— Кататония, — констатировал Орехх. — Он ошеломлён чувствами. Надо его уложить.
— Здешние матрасы просто хлам! — заявила Гленда, озираясь в поисках альтернативы холодному каменному полу.
— Я знаю, что нужно! — воскликнул внезапно оживившийся Орехх, и бегом бросился в один из коридоров.
Гленда всё ещё сжимала в объятиях застывшего Трева, когда со стороны кухонь явилась Джульетта. Увидев их, она замерла на месте и разрыдалась.
— Он помер, да?
— В общем, нет… — начала Гленда.
— Я поговорила с пекарями, и они рассказали, что по всему городу начались драки, и кто-то самоубился!