– Истории не жидкие, — отвечает Сяои, свирепо глядя на него.
Прежде чем он успевает возразить, ему на колени падает что-то теплое, мягкое, шевелящееся — белый щенок! Круглые темные глаза. Мокрый нос. Ой, он высовывает розовый язычок и лижет мужчине палец.
– Истории — как собаки, — объясняет Сяои. — Если их позвать, они приходят.
– Как у тебя это получилось? — спрашивает мужчина, осторожно гладя щенка.
– У меня есть вот это. — Она встряхивает кулон, висящий на шее.
– Свисток?
– Он работает только в моих руках. Когда истории появляются, когда слышат мой зов, а затем люди забирают их себе. — Сяои выпрямляется. — Ну что, эту хочешь?
Мужчина смотрит на щенка.
– Я хотел бы взглянуть на другие.
– А вот эта тебе нравится? — спрашивает Сяои.
Мужчина качает головой.
Сяои обводит взглядом салон машины. Он наполнен вызванными ею собаками — тут их более двадцати. Они сидят тихо и выжидающе смотрят на нее.
Ротвейлер, которого она только что вызвала, тыкается в ее ладонь мокрым носом. Сяои рассеянно чешет его за ушами. Она устала, ей холодно. Холод липнет к ее коже, словно промокшая насквозь рубашка.
– Может, тебе нужен перерыв? — спрашивает мужчина.
Но его глаза требуют: «Продолжай! Быстрее! Быстрее! Мне нужна история!»
Сяои встает и берет мужчину за руку.
Ветер, дующий им в лицо. Незнакомый запах.
Небо вращается. Отовсюду раздается древняя, торжественная молитвенная песня.
Пастухи зажгли костер из листьев кипариса. Слетевшиеся отовсюду ястребы-тетеревятники приземляются, поднимая клубы пыли.
Старый жрец-шаман поет дрожащим голосом и точит нож и крюк до тех пор, пока они не начинают блестеть. Живые склоняются, а мертвые лежат с обнаженной грудью. Взмахивая крыльями, ястребы взлетают и с криками кружат в воздухе.
Вдали, на горизонте, на ветру полощутся флаги.
Они стоят под огромным небом в бескрайней степи, и их омывает яркий, суровый солнечный свет.
Мужчина бледнеет.
– Какого…
– Чтобы немного упростить дело. Эта история слишком большая: передвинуть нас легче, чем ее.
Сяои делает шаг в сторону.
Теперь мужчина видит гончую. Хотя, строго говоря, это совсем не гончая.
Она гигантская. У нее огромная пасть и широкий нос. Ее зубы остры, словно ножи. Она прижалась к земле, застыла, и только ее густая шерсть колышется на ветру. В ее жилах течет кровь, которой тысячи. Эта гончая — священное животное, воплощение безжалостного закона природы.
– Нравится? Она очень дорогая.
– То есть я могу взять ее с собой?
– Да, если готов заплатить столько.
– Высокую плату, и не только деньгами?
У Сяои сжимается горло. Она кивает.
Мужчина смотрит на огромную гончую; она, похоже, надменно разглядывает все, что находится перед ней. В конце концов мужчина качает головой.
– Другие есть?
– Ты точно хочешь дальше выбирать?
Мужчина не отвечает. Все ясно и без слов.
Саааа-сааа. Шелест ветра проходит сквозь грудь Сяои — слабый, несмолкающий. Он словно песок в песочных часах.
Где бы они ни искали, везде одно и то же. Весь мир состоит из одной и той же материи. Из синевы вылетают яркие искры.
Они на дне моря. Вода бесшумно толкает и тянет их.
Волосы и юбка Сяои плывут вместе с водорослями.
Мужчина открывает рот. Из него не вылетает ни одного пузырька. Дышать на морском дне не нужно.
– Это моя последняя история.
Глаза мужчины быстро привыкают к темноте на дне океана. Он смотрит по сторонам, но не видит ни одной собаки.
– Где она?
– Собака — просто форма. Истории в виде собак легче вызывать, и так их легче воспринимать. Но здесь ты видишь их в естественном состоянии. Нет, это тоже не совсем верно. Природа состоит из нулей и единиц, она — часть главной базы данных. А это море — иллюзия, проекция природы. Море данных слишком велико, его невозможно сжать и придать ему вид собаки. Конечно, ты все равно можешь называть его «собакой». С точки зрения истории ничего невозможного нет.
Сяои делает паузу и выпивает немного морской воды. Вода соленая и только усиливает жажду.
– Это место существует уже очень давно, и оно обладает слишком большой силой. Моей вычислительной мощности недостаточно для того, чтобы изменить или вызвать его. Я могу лишь… ответить на его зов.
– Других ты сюда приводила?
– Обычно людей легче удовлетворить.
– Что стало с теми, которых ты доставила сюда?
В ответ Сяои лишь улыбается.
Мужчина чувствует, как мимо него проплывают прозрачные течения — 1100110111. Они потекут в бесчисленное множество впадин и пещер на дне, и никогда сюда не вернутся. Когда-нибудь этот древний источник тоже пересохнет. Но не сейчас. Для мужчины этот источник — бесконечность.
Мужчина делает шаг вперед. Море дрожит; небо дрожит; все в небе и в море дрожит. Если когда-нибудь птица спикирует к поверхности моря, она тоже почувствует возбуждение и радость от полета сквозь воду.
– Она тебе нравится?
– Да.
– Она дороже, чем ты думаешь.
– Знаю.
– Это означает, что я не в силах вернуть тебя вместе с ней.
Мужчина молчит. Где-то далеко на севере бурлят, бушуют морские течения. Мужчина уже не может здраво рассуждать.
– Тогда я останусь здесь.
Сяои прикусывает губу. После долгого молчания она открывает рот и беззвучно произносит одно слово.
Стайка оранжевых лирохвостых груперов проплывает между ними, скрывая их лица.
Когда мужчина и Сяои снова могут видеть друг друга, они оба уже улыбаются.
Шесть вечера. Час пик. Людская волна поднимается из метро, наполняет собой магазины, дороги, мосты.
Сяои вылезает из «Дайхацу Шарейд». Она в мире настоящего.
Сумерки пылают ярким, теплым светом. Прохожие расступаются перед ней.
Позади нее длинная тень. Они идут вместе — медленно, прикладывая огромные усилия.
Сяои поднимает руку, касается свистка, висящего на шее.
Они существуют. Они всегда существовали.
Она совсем не одинока.
Она не плачет.
Чен Цзинбо
Произведения Чен Цзинбо завоевали множество наград, в том числе премию «Иньхэ» («Галактика») и «Синъюнь» («Туманность»), а также были включены в антологии лучших произведений года. У нее даже есть публикация в «Народной литературе» — возможно, самом престижном и популярном литературном журнале Китая, что большая редкость для писателей, работающих в жанре фантастики. Чен Цзинбо живет в городе Чэнду и работает редактором детской литературы.
Произведения Чен сложно классифицировать. Они похожи на сны, они наполнены многоуровневыми образами, метафорами и аллюзиями. Эти истории, перепрыгивая от одной мысли к другой — словно водомерка, которая идет по волнам на поверхности пруда, зовут читателя за собой. Произведения Чен Цзинбо представляют непростую задачу как для читателя, так и для переводчика, но потраченные на них усилия стоят того.
Могила светлячков
16 февраля: Дверь в Лето
В небе появились птицы-бесснежники, увеличивая царящий в мире хаос.
Их крылья, которые должны были возвестить о наступлении ясной погоды, царапали оранжевое небо, словно вернувшиеся облака, наполненные снегом. По воздуху поплыли пепельно-белые перья; они падали, пока не попали в мои черные глаза, превратив их в снежные шары.
Шестнадцатого февраля я, беженка, родилась на дороге к свету. В моих глазах светилась жизнь, но никто не пришел, чтобы поцеловать меня в лоб. Люди вокруг тяжело вздыхали. Я подняла голову и увидела пепельно-белую стаю, которая направлялась на юг; крики птиц быль столь же плотными, как и их крылья, крадущие свет.
К югу находилась Дверь в Лето, построенная из парящих в воздухе астероидов, словно дорога в рай.
Огромная звезда, которая осветила путь беженцам, постепенно потускнела, и на лица наползли тени. Я впервые в жизни увидела сумерки: образ моей матери расцвел в тусклом свете, словно тайный цветок.
Человечество плыло по реке времени, направляясь прямиком к Двери в Лето. В тот миг наша крошечная планета, словно капелька росы, падала в бескрайней вселенной, падала к плоскости, состоящей из обломков планеты.
Птицы-бесснежники. Скользя через облака, порванные силой тяжести, эти мягкие, нежные существа внезапно оказались во власти неизвестной силы. Встревоженные птицы закружились в небе, словно огромный электрический угорь, и каждая птица была его чешуей. Они зависли рядом друг с другом, все чаще изящно взмахивая кончиками крыльев. Птицы сближались, сопротивляясь неизвестной силе, которая угрожала сбить их с курса. Электрические искры, созданные трением, перескакивали с одного крыла на другое. Огромная невидимая рука сжала пальцы на шее стаи, и пепельно-белый электрический угорь в небе задрожал; все его тело вспыхнуло голубым пламенем.
Мгновенно невидимая сила, тащившая их в небо, развеялась. Угорь бился среди облаков в предсмертных судорогах, и перья, сброшенные сопротивляющимися птицами, падали, словно вулканический пепел. Вскоре снег из перьев опустился на нас. Он проникал под створки из бычьих кож, он падал, словно мотыльки, на жирные стекла газовых ламп. Комки перьев плавали в грязной воде, которой были наполнены медные тазы, они цеплялись за мои брови и застревали в уголках моих глаз.
Повозка, запряженная быками, медленно катилась вперед. Моя мать запела посреди этого снегопада из пепла и печали, и постепенно я уснула, слушая ее чудесный голос. Но ее глаза были наполнены картинами того, что происходило за пределами повозки: в душном огненном воздухе десятки тысяч повозок ехали в том же направлении. То, что осталось от человечества, затопило холмы и равнины. Чем дальше она смотрела, тем больше видела повозок, похожих на нашу.
Какой-то старик выбежал перед нашей повозкой и опустился на колени.
– Звезда скоро погаснет, — сказал он.
Но моя мать уже это знала. Еще до того, как он открыл рот, ее глаза уже погрузились во мрак. Поскольку глаза быков были закрыты черной тканью, животные не запаниковали. Но с наступлением темноты они почувствовали странный холодок.
Голос старика растворился в поднимающихся облаках пыли — так же как прекрасные, бездонные глаза моей матери утонули в бесконечной ночи.
Он не заметил шипы на колесах повозки. Кровь пропитала землю — темное пятно, исчезнувшее в ночи. Во сне я почувствовала, как повозка дернулась, словно наткнувшись на препятствие, но затем покатила дальше как ни в чем не бывало.
Моя мать продолжала петь. В ее песне седобородый верховный жрец умер по пути к королеве, потому что нес ей дурную весть.
После того дня я больше никогда не видела птиц-бесснежников.
Легенда гласит, что в день моего рождения наша маленькая планета прошла через Дверь в Лето, а все бесснежники умерли на ее пороге. Хотя они были весенними птицами, после их смерти пошел снег. Каждая снежинка была пепельно-белым пером; каждая снежинка была охвачена бледно-голубым огнем.
В тот день когда бесснежники исчезли в южном небе, мы пробили стену, состоявшую из 1301 астероида, и вышли из Сада Смерти через Дверь в Лето.
19 февраля: Последний поклон Алой вселенной
Люди называли меня Розамундой: они говорили, что я — роза этого мира.
Мне казалось, что этот мир — увядающая роза. Остывающая вселенная была наполнена древними звездами — такими же, как наше солнце; они сжимались, теряли тепло, старели, превращались в бесконечно малые версии самих себя и переставали давать нам свет. Теперь, иссохнув и теряя зрение, они могли лишь молиться за нас, наблюдая за тем, как мы бежим от края ночи.
Тысячу лет назад девять жрецов собрались за круглым столом и спросили богов: «Почему звезды внезапно решили состариться и умереть?»
Ответить на этот вопрос жрецы не смогли, и поэтому король отрубил им головы.
Но один из них, самый могущественный жрец, выжил, потому что у него было два лица: второе было закрыто длинными густыми волосами, и никто про него не знал. Если кто-то набрался бы храбрости и раздвинул завесу волос, похожих на змей, то увидел бы плотно сжатые губы и широко раскрытые глаза. Когда король потребовал, чтобы жрецы отдали ему свои головы, этот жрец рассек голову обоюдоострым мечом и отдал переднюю половину. После этого он ушел из дома и стал странником.
По слухам, его потомки построили Невесомый Город — первую планету, на которую мы прибыли, пройдя через Дверь в Лето. Позади нас схлопнулась звезда, а тем временем целая армия беженцев, словно мотылек, устремилась к последней горящей лампе во вселенной.
Никто не мог объяснить, почему звезды умирают. Тысячу лет назад, исполняя древнее пророчество, наши предки изменили силу тяготения нашей планеты и ее структуру: так они собирались превратить ее в ковчег и бежать на нем к тем звездам, которые казались еще молодыми.
Прибыв в Невесомый Город, мы планировали покинуть нашу планету и перебраться туда. После полета, который длился тысячу лет, Ковчег уже не мог двигаться дальше. А когда мы уйдем, планета, которая родила и выкормила человечество, упадет в пламя неизвестной звезды и растворится на миллионы капель росы.
В тот год мне исполнилось шесть. Девятнадцатое февраля было особенной датой: в этот день моя мать, королева, посадила меня на белого быка, и я увидела тысячи, десятки тысяч черных быков, которые, словно поток, везли моих подданных.
Над далеким горизонтом поднялась одинокая золотая башня. Вечером беженцы подошли к ее основанию. Казалось, что башня тоже проделала долгий путь. За ней тянулась глубокая траншея, похожая на хирургический разрез; вытащенная на поверхность жирная мясистая глина пахла гарью.
Это был Док. Его спустили жители Невесомого Города, темно-зеленой планеты, вращавшейся в небе над нами. В тот особый день гравитация между двумя планетами достигла идеального баланса, и это позволило нам подняться на башню, а оттуда попасть в наш новый дом.
Если бы кто-то мог наблюдать издали за соединением этих двух крошечных планет, то увидел бы следующее: на одной из них, словно спичка, поднялся золотой жезл. «Спичка» чиркнула по поверхности второй планеты, прочертила на ней борозду, а затем остановилась.
Но для тех, кто находился на земле, это было словно явление божества. Сквозь разрывы в облаках мы время от времени могли разглядеть наш будущий дом — безмятежный темно-зеленый Невесомый Город. Огромная золотая башня спустилась с небес, словно во сне, и неумолимо закрепилась в земле перед нами. Люди закричали от радости и принялись заново подковывать быков, меняя обычные подковы на прочные, магнитные, стали красить серебристым порошком шипы на колесах, латать протекающие шатры из коровьих шкур…
Затем повозки начали в порядке старшинства подниматься по башне. Я, босая, бегала где-то вдали от нее. В траве то здесь, то там, поблескивали редкие цветы. Вдруг откуда-то прилетел ветер, и мне показалось, что между землей и небом раздался чей-то крик: «Розамунда, Розамунда!» Я прижала ухо к траве: мне хотелось знать, не моя ли планета зовет меня.
Когда я обернулась, то увидела, что небо медленно вращается и что горизонт уже накренился. Башня стала наклоняться, и в конце концов любой из нас мог пойти по ней — даже босоногий вроде меня.
Наступила ночь, и все человечество двинулось по этой дороге в рай. Какая-то неловкая женщина сбила с повозки ведро, и оно, с грохотом ударяясь о башню, полетело вниз, пока не растворилось бесследно в черном влажном облаке. Стояла такая тишина, что все слышали жалобное бормотание женщины. Но затем она потянула за веревку — почти все вещи в повозках были привязаны, чтобы не падали во время пути, — и вытащила полное ведро чистой воды.
Мы шли сквозь темную тихую ночь, и перед нами, словно кусок нефрита, сиял новый город. Огромный мост, в который превратилась золотая башня, окружал небо, усеянное звездами.
Вселенная была похожа на огромный театральный занавес, который постепенно опускался. Звезд на небе оставалось все меньше. Мы прибавили шагу.
22 февраля: Волшебник из Невесомого Города
Моя мать была единственной, кто не заплакал, увидев Невесомый Город.
Когда мы спустились по башне, небо повернулось обратно и заняло свое прежнее положение. Горизонт больше не кренился. Тогда все смогли как следует рассмотреть наш рай и увидели, что это тоже руины.
Вот что сказала моя мать первому незнакомцу, которого мы встретили:
– Отведи меня к своему королю, властелину, вождю… или как вы его называете.
– Таких тут нет, — ответил человек. — У нас есть только волшебник.
Так мы пришли к стальной машине в виде человека. Она сидела в чистом поле, похожая на гору искореженного металла. Путь от ее левой ноги до правой занимал пять минут. А вот на то, чтобы залезть по ее ноге до пояса, требовался целый день.
– Розамунда, мое сокровище, послушай меня. — Мать присела на корточки и посмотрела мне прямо в глаза. — Я должна пойти туда и поговорить с волшебником. Жди меня. Моя дорогая, моя малышка, не уходи, покуда я не вернусь.
Я кивнула. Улыбнувшись, она поцеловала меня в лоб. Никто не видел, как мы простились, вот почему позднее люди рассказывали, что королева умерла, съев по ошибке ядовитый гриб. Но я своими глазами видела, как моя мать залезла на плечо того огромного робота, зашла в его ухо и исчезла.
Через шесть лет после того, как я осиротела, после того как моя планета и моя мать бросили и забыли меня, я превратилась в своевольную девушку. Теперь все называли меня Дикая Роза.
На новой планете я нашла растение, которое росло и на моей родине. Его ползучие побеги тянулись на сотни миль, а его хрупкие стебли заканчивались тонкими, нежными почками. Я любила бегать по ним босиком. Из раздавленных побегов вытекал ярко-желтый сок, и тогда ветер приносил откуда-то издали крик: «Розамунда, Розамунда!» Я прижимала ухо к черной земле: мне хотелось знать, не моя ли планета зовет меня. За шесть лет мое одиночество постоянно усиливалось и окончательно укоренилось в моей крови и костях.
Однажды, услышав крики и прижавшись ухом к земле, я закрыла глаза и увидела лицо матери. «Розамунда, мое сокровище…» Она улыбнулась и поцеловала меня в лоб, словно я в самом деле была розой этого мира. Затем я открыла глаза — никого рядом не было.
В другой раз, когда я открыла глаза, то увиденное потрясло и напугало: передо мной был юноша, почти мальчик, который надувал щеки. Он был закопан в землю по шею, но его лицо практически касалось моего лба. Он моргнул; его глаза были голубые, словно вода. Легкий ветерок погладил мои щеки. Я встала.
– Кто ты?
– Свободный гражданин Невесомого Города, — весело ответил он и ловко вылез из земли, словно она совсем его не удерживала. — Но кто ты?
Я потрясенно посмотрела на него. Юноша отряхнулся. Там, где он был закопан, уже цвели цветы.
– Позволь мне угадать твое имя, — сказал он. — Наверняка я его знаю.
Он уселся поудобнее и занялся важным делом — угадыванием моего имени.
Это было незабываемое зрелище: одинокий юноша в свете зари. Я не видела его лица, но могла себе его представить. Тонкие стебли травы стремительно росли вокруг него, поднимаясь все выше и выше.
– Ладно, — сказал он наконец. — Я сдаюсь. Может, ты угадаешь мое?
Но тут он бросил взгляд на небо и хлопнул себя по лбу.
– А! Я совсем забыл, зачем пришел. Розамунда, милая девочка, где ты?
Не успел он договорить, как уже помчался прочь, словно ветер. Я сложила ладони рупором и крикнула ему в спину:
– Ты знаешь Розамунду?
– Нет, — отозвался он издали. — Сначала я должен ее найти. Тогда я ее узнаю.
– Зачем тебе Розамунда?
Юноша уже почти достиг горизонта.
– Потому что она — моя гостья.
Я вздохнула. Он уже почти исчез.
– Розамунда — это я.
Юноша, словно вихрь, примчался ко мне. Он пригладил волосы, расправил складки на рубашке, а затем весьма учтиво поклонился.
– Рад познакомиться с тобой, моя… гостья.
– Но кто ты?
– Если ты действительно Розамунда, тогда позволь мне назвать свое истинное имя: Волшебник Невесомого Города.
25 февраля: Рыцарь Розы
Через шесть лет после нашего знакомства Волшебник Невесомого Города уже не выглядел столь же юным, как и раньше. Тайной его вечной молодости был его замок.
Но я по-прежнему любила бегать босиком по траве. Чтобы увидеть меня, он был вынужден покидать замок, и поэтому мы повзрослели вместе.
Теперь, когда мне исполнилось восемнадцать, Волшебник превратился в рыцаря со стальной волей и железными плечами. Но впервые в его замок я вошла, когда мне было двенадцать.
Замок находился внутри безмолвного робота, сидевшего на земле. Поскольку мочевой пузырь роботу не нужен, именно там и находились ворота замка. Когда мы вошли, Волшебник (тогда еще похожий на мальчика) взял меня за руку, а в другой его руке с хлопком появился факел. Внутри замка царила абсолютная темнота.
Мы проходили мимо великого множества фресок, ступали по бесчисленным коврам, а после седьмого поворота лестницы сбили на пол три серебряных бутылки и хрустальный шар. Глаза и волосы Волшебника ярко блестели в свете факела. Мы говорили только о нашем путешествии, о том, что встретили на пути, словно вообще не обращали друг на друга никакого внимания.
Наконец я увидела мою мать: она безмятежно сидела на кресле, покрытом тигровой шкурой, и, казалось, совсем не изменилась с тех пор, как мы расстались.
– Дай-ка я взгляну на тебя, юная девица, — сказала она, и вздрогнула от удивления, узнав меня. — Что с тобой?
Волшебник хлопнул в ладоши, и факел исчез. Внезапно на темном потолке огромного зала появилось великое множество светящихся точек — они сияли, словно звезды, словно светлячки.
Человек, создавший свет, обратился к моей матери:
– Ваше величество, вы здесь пробыли совсем недолго, а вот ваша дочь прожила снаружи целых шесть лет.
– Что это за колдовство?
Мать обняла меня, а затем, крепко держа меня за руки, отстранилась, чтобы внимательно меня рассмотреть. Я была слишком смущена и не смела взглянуть на нее.
Волшебник сказал:
– Тысячу лет назад один из моих предков прошел через Дверь в Лето и с помощью магии и колдовства построил этот замок вечной молодости. Любое существо, живое или мертвое, оказавшееся здесь, не подвергается разлагающему воздействию времени. Мне пришлось недолго пожить за пределами замка, и поэтому я вырос вот в такого мальчика, который находится перед вами.
Звездный свет, который омыл чело моей матери-королевы, не мог осветить ее глаза. Она подтвердила свои права на владения того беглеца и оказала Волшебнику невиданную честь — сделала его первым рыцарем Невесомого Города.
С последствиями этого события мы столкнулись шесть лет спустя. Мой рыцарь нашел в глубинах замка запылившиеся серебряные доспехи. Он надел их и поклонился королеве, сидевшей на троне, покрытом тигриной шкурой.
– Пожалуйста, позвольте мне стать рыцарем Розамунды. Она уже взрослая, она готова к тому, чтобы у нее был свой рыцарь.
Спрятавшись в темном углу, я, словно лань, смотрела на него во все глаза.
– Зачем? — спросила моя мать.
– Ей нужен рыцарь — и не любой, а я. А мне нужно стать рыцарем непорочной дамы, и причем рыцарем вашей дочери.
– А что рыцарь может сделать для принцессы? — спросила мать. — Возможно, ни он, ни она не знают, что ей нужно.
Волшебник Невесомого Города, некогда горделивый юнец, а теперь высокий и храбрый рыцарь, задрожал, услышав ее слова. Его холодная и несгибаемая тень вытянулась и словно взмыла в воздух.
Наконец его губы зашевелились, и он ответил женщине, восседавшей на троне:
– Одиночество в ее сердце — такое же черное, как и ее глаза. Но я подарю ей вечный свет.
С этими словами рыцарь вышел, не оглядываясь, и покинул мрачный замок.
Королева, которую свел с ума ужас бесконечности, вскричала:
– Звезды гаснут! Ты не сможешь вернуть вечный свет!
Звезды гаснут. Ты не сможешь вернуть вечный свет. Но босоногая принцесса, прячущаяся в темноте, продолжала ждать.
28 февраля: Пара скелетов
Мне было плохо.
Я потеряла счет годам. Сколько их прошло — шесть, шестьдесят или даже шестьсот? Двадцать восьмое февраля стало последним днем этого периода подвешенности, и конец, словно скала, приближался, раскалывая пространство надвое.
Королева человечества сошла с ума в замке. Она не могла смириться с тем, что река времени разъедает весь мир, и особенно с тем, что дни теперь улетали от нее, словно перелетные птицы над забытым деревом. Поэтому она постоянно бродила по замку; покинуть это убежище, этот рай вечной жизни она боялась, но не могла радоваться абсолютной неподвижности.
Я уже не видела на ее лице того тайного цветка. Из-за вечной звездной ночи на ее бледном лице, похожем на маску, под глазами сгустились тени. Ее черные глаза, некогда блестящие, после многих лет неменяющейся жизни потускнели и слились с тьмой.
Я вспомнила про человека, который построил этот замок, — того великого жреца с половиной головы. Куда он ушел?
Когда мир за пределами замка заливали ливни, я делала факелы из пучков соломы и играла в прятки в замке. Я проходила по комнатам, наполненным пылью, разглядывала книги, рассыпавшиеся от одного прикосновения, — быть может, время на них все-таки действовало? Среди них оказался дневник еще одной принцессы, которая жила здесь давным-давно. Этому дневнику она доверила свои самые сокровенные мысли.
Иногда я зажигала масляную лампу, и тени от нее на стенах сливались, превращаясь в незнакомые лица; иногда я зажигала свечу в фонаре, обтянутом розовой бумагой, и ее огонек дрожал и едва не гас.
Я блуждала по темному замку, иногда замечала чей-то силуэт в конце коридора и слышала шепот, но затем все снова погружалось в темноту и тишину — это моя мать, как и я, тоже ходила и что-то искала.
В конце концов наши пути пересеклись в комнате, в которой я еще никогда не была. Все в ней казалось таким же новым, как и в тот день, когда замок был только построен. Я увидела мать: она сидела на кровати, под белой сеткой и рыдала, словно привидение. В роскошной комнате висели занавески — ярко-красные, свежие, словно капли крови, которая течет из раны.
Я подошла к кровати и навесу, но увидела лишь пару пустых глазниц. Передо мной был труп. Этот человек умер давным-давно.
Игра закончилась. Я получила ответ на загадку. Этот скелет когда-то был знаменитым человеком — сбежавшим жрецом, создателем Невесомого Города, могущественным магом, у которого когда-то было два лица. Я увидела у него на шее шнурок, на котором висело кольцо, и ахнула.
Я носила на шее шнурок с таким же кольцом со дня моего рождения.
Это кольцо хранило тайну: на его внутренней поверхности было выгравировано имя любовника, с которым моя мать рассталась тысячу лет назад. Когда-то он был самым уважаемым жрецом королевства, но влюбился в принцессу, и они занялись любовью в ее спальне. Узнав об этом, король пришел в ярость и приказал отрубить головы всем девятерым верховным жрецам. А принцессу, лишившуюся девственности, он заточил в бронзовом зеркале — она предназначалась в жены принцу другого королевства.
Эту историю я прочитала в одной старой книге, но не знала, что заточенная в зеркале принцесса — моя мать. Жрец с двумя лицами не успел попрощаться со своей возлюбленной. Он отрубил половину своей головы, отдал ее королевским солдатам, а затем бежал через Дверь в Лето. Через тысячу лет принцесса проснулась в бронзовом зеркале, стала женой короля, а затем правящей королевой. Но к тому моменту, когда я родилась, мой отец, который так и не завоевал сердце моей матери, уже исчез. Когда произошла катастрофа, когда звезда схлопнулась, моя мать вместе со своим народом пошла по тому же пути, что и ее возлюбленный тысячу лет назад.
Жрец построил этот замок, чтобы дождаться ее, но она все равно опоздала.
В дневнике она прочла о страданиях, которые он пережил за тысячу лет. Его перо превратилось в ее губы, которые каждый день говорили с ним. Дневник, который я нашла, на самом деле был написан жрецом; в нем он разговаривал с моей матерью, все больше погружаясь в галлюцинации.
И однажды, придя в экстаз и ярость от ожидания, он вскрыл себе сердце. Из него вылилось одиночество — яркое, свежее, и он умер в сумрачном замке.
Он потратил тысячу лет на то, чтобы потушить все звезды до единой; она потратила тысячу лет на то, чтобы сбежать к последней звезде.
Он не успел ничего ей сказать, но знал, что она придет. Она знала, что он ее дождется.
Моя мать уже давно знала правду. В пустых глазницах она увидела самый жестокий финал из всех возможных и с тех пор стала бесплотным призраком, бродящим по огромному, древнему замку. Ее силуэт и ее шепот — всего лишь плод моего воображения.
Я наконец поняла, почему моя мать отказалась выходить за пределы этого вечного ада и предпочла превратить свою разлагающуюся страсть в призраков, танцующих на границе света и тени. Когда она увидела, что звезды мигают и гаснут одна за другой, она была самой счастливой женщиной в мире. Когда поток тьмы закрыл ей глаза, она и человек, которого она любила, исчезли вместе на берегу жизни и времени.
Теперь, узнав эту самую невозможную историю любви, я обнаружила, что стала сиротой. На этот раз моя мать и моя планета в самом деле меня бросили.
Я легла на холодном полу замка, в нескольких дюймах и секундах от смерти.
Мне показалось, что я снова оказалась на своей маленькой планете — голубой, как вода, вращающейся в космосе. Вокруг меня росла трава. Я прижала ухо к стеблям и листьям. Я знала, что скоро умру. Каждый, кто близок к смерти, видит самые красивые картины из своей жизни.
Я увидела распускающиеся цветы, дождь, ярко-красный фонарь, горящий в лесу. Я увидела легенды, которые вспыхивали и гасли, лицо юноши, нежную, но упрямую траву. Я увидела Волшебника Невесомого Города: его серебряную броню отполировали снег и лед на вершине самой высокой горы в мире, ее омыла вода самого глубокого океана; эта броня защищала его в пустыне, на болоте, среди городских развалин, и в раю, где обитают свирепые звери. В ней он взлетел на башню, которая уходила в небо; и, следуя за покинувшей меня планетой, наконец-то добрался до вечной звезды. Его доспехи были измяты, изломаны, пробиты во многих местах. Я увидела, как по холодному полу замка протянулась длинная и узкая тень Волшебника. Я увидела, как вернулся Рыцарь Розы.
Я узнала лишь его глаза, ведь все остальное скрывали многострадальные доспехи. Я не знала, покрылись ли серебром его каштановые волосы. Я чувствовала лишь запах ветра и земли — он шел из отверстий, пробитых в этой серебристой оболочке.
Мой рыцарь подошел ко мне и раскрыл свою левую ладонь: на ней лежала черная жемчужина.
Он нашел тонкую нить и потянул за нее. Черная жемчужина закружилась у него в руке — о, это крошечный клубок! Он тянул и тянул, и в замке бесконечной ночи у нити, казалось, тоже не было конца.
Я начала подозревать, что я, как и моя мать, превратилась в бесплотного призрака, в еще одно живое привидение. Но он наконец поднял меня, прижал свою левую ладонь к моей ладони и стиснул мои пальцы. Затем правой рукой он вытянул остаток нити между моими пальцами своей правой рукой. В тот миг я поняла, что я еще жива.
Тысячи, миллионы обжигающих лучей вырвались из моего кулака. Мой рыцарь подарил мне самый ослепительный свет во вселенной — пригоршню светлячков.
Волшебник Невесомого Города действительно принес мне фрагмент звезды. Мои глаза никогда не видели подобной красоты. Я увидела свое рождение и смерть, перья, которые падают, словно вулканический пепел, услышала крики птиц-бесснежников. Темные, словно ночь, снежинки, которые остались по ту сторону Двери в Лето, теперь падали в мои глаза.
Мой рыцарь наклонился, чтобы поцеловать меня в лоб. Светящийся жар растворил его доспехи. Нас с ним пронзили тысячи, миллионы лучей.
Свет расплавил наши волосы и глаза, кожу и органы, и у рыцаря уже не было губ, а у меня — лба. Наши тела застыли в пространстве: два скелета, обнявшие друг друга.
Через много лет сюда придут другие исследователи. Они найдут место, где должен был находиться мочевой пузырь робота, выбьют там ворота, зайдут в замок и найдут странный скелет посреди вечного свечения.
– Возможно, это и есть жрец, который сбежал десятки тысяч лет назад, — скажет один из них.
Другие, после долгих дискуссий, придут к согласию и напишут о том, что звезды погасли, проиграв борьбу с непреодолимой гравитацией: красные гиганты сжались и трагически погибли, исчерпав все топливо в своей сердцевине.
Весь замок они не обыщут и странный скелет тщательно не осмотрят — фрагмент вечной звезды настолько ослепителен, что никто не посмеет смотреть на него даже тысячную долю секунды.
Жрец погасил все фонари во вселенной только для того, чтобы с одного взгляда узнать свою возлюбленную в потоке беженцев. Рыцарь принес мне фрагмент звезды, чтобы ее пламя растопило лед одиночества в моих темных глазах. Ночь дополнила мою мать; день дополнил меня.
Здесь, в нашей светозарной гробнице, огонь никогда не погаснет.