овери своей красотой украсила вечер, чему особенно, кажется, был рад гость из Англии. Ссору, возникшую за картами, по мнению Эльжбеты Войцеховской, следует рассматривать как явление во время игры вполне обычное. Тем более что адвокат Потурицкий за бриджем вечно ссорится со своими партнерами, а малейшая подсказка других игроков доводит его буквально до белого каления. Обычно все играющие давно и хорошо друг друга знали, а потому никто не принимал этих вспышек близко к сердцу, сам же адвокат быстро успокаивался и становился прежним очаровательным собеседником и партнером. Одним словом, такого рода инциденты за карточным столом случались и прежде.
Эльжбета Войцеховская знала, что Лехнович в последнее время много работал, сильно уставал, жаловался на здоровье и на боли в области сердца. Друзья советовали ему обратиться к врачу, подлечиться, но доцент любил работу больше, чем себя, и визит к врачу постоянно откладывал.
Лишь дурным самочувствием пани Войцеховская объясняла тот факт, что во время возникшей за картами перепалки Лехнович вел себя запальчиво и неуместными репликами будто намеренно вызывал на скандал адвоката, и без того известного своей чрезмерной вспыльчивостью.
Как хозяйке дома ей пришлось в конце концов вмешаться, отвести Лехновича в другой конец комнаты. Он сразу же успокоился, попросил у нее прощения и в знак примирения поцеловал руку. Однако Войцеховская заметила, что у него было какое-то странно изменившееся лицо. Его бокал с коньяком она сама взяла со столика, он стоял на голубой салфетке. Выпив залпом коньяк, Лехнович вдруг умолк на полуслове, лицо его исказила гримаса боли, он зашатался и как подкошенный рухнул прямо у ее ног. Едва она успела наклониться, хотела его поднять, как на помощь сразу же бросились мужчины, первым подбежал доктор Ясенчак. В
память ей врезались его слова: «Он умирает». Больше она ничего не помнит, пришла в себя лишь после того, как ей подали какое-то лекарство и стакан воды. Как хозяйка дома, Эльжбета Войцеховская корит себя за то, что они пригласили Лехновича. Не сделай они этого, быть может, он остался бы жив. К сожалению, как и все остальные, они не предполагали, что у него так плохо обстоит дело со здоровьем.
Полковник перешел к показаниям английского подданного Генрика Лепато.
«…теперь моя фамилия – Лепато, я родился в самой
Варшаве, до выезда в Англию носил фамилию – Лепато-
вич. Однако в Англии я решил труднопроизносимую для
англичан фамилию изменить. Во время оккупации жил в
Варшаве и принимал участие в работе подпольной орга-
низации «Шарые шереги»6. В 1943 году был арестован
гестапо, сначала попал в тюрьму Павяк, а затем был пе-
реведен в концлагерь Маутхаузен. Сразу же после окон-
чания войны нанялся в английские «караульные роты» и
потом попал в Англию. Там я окончил физический фа-
культет Эдинбургского университета, в настоящее время
профессор в Кембридже, занимаюсь физикой.
С профессором Зигмунтом Войцеховским познакомился
по линии польско-английского научного сотрудничества.
Войцеховский читал в Лондоне цикл лекций о достижениях
польской химии. Меня, как поляка, эти лекции весьма за-
6 «Шарые шереги» – подпольная юношеская организация в оккупированной
Польше.
интересовали, хотя я не химик по специальности. У меня
сложилось впечатление, что Войцеховский крупный уче-
ный, сделавший ряд серьезных открытий в своей области.
Мы с ним познакомились в Лондоне. Когда же мне пред-
ложили прочитать две лекции в Политехническом ин-
ституте в Варшаве, я согласился с большой радостью.
После долгого перерыва я попал на родину. Профессор
Войцеховский очень радушно опекал меня в Варшаве. Я был
приглашен в его дом, для меня это была большая честь…
…в бридж играю, признаться, слабо, но в общем-то
кое-как справлялся и даже был в небольшом выигрыше.
Словесные перепалки за карточным столом меня в об-
щем-то не удивляют. Вопреки широко распространенному
мнению о бесстрастии и сдержанности англичан за
бриджем, они нередко ссорятся куда более азартно, чем
это имело место в ту субботу за карточным столом у
профессора. В последней перепалке я участия не принимал, поскольку шлем объявил мой партнер, ему и предстояло
его разыгрывать. Я лишь выложил свои карты на стол.
…с доцентом Станиславом Лехновичем я прежде
знаком лично не был, хотя в английских научных журналах
встречал его имя и знал, что в Польше это восходящая
звезда. Молодой ученый произвел на меня благоприятное
впечатление. За ужином мы сидели рядом и вели инте-
ресную беседу о новейших достижениях и перспективах
развития науки. Я был поражен тем, как он хорошо раз-
бирается в моей области – токах высокой частоты.
…эта последняя словесная перепалка была жарче
предыдущих споров за карточным столом. Начал ее сам
Лехнович своими подсказками, он посоветовал доктору
Ясенчаку, как ему разыграть пиковый шлем. Подсказывал
он, в сущности, верно и, конечно, мог вывести из себя
противников доктора, поскольку лишал их возможности
выиграть. Да и Ясенчака он раздражал, ибо тот считал
себя знатоком, не сомневался, что самостоятельно ре-
шит, как играть и выиграть, не так уж это было сложно.
Я слушал и не вмешивался – как-никак, я был все-таки
человеком новым. Хозяева быстро уладили спор, и пани
Эльжбета увела Лехновича от столика, они стояли в
стороне, о чем-то переговаривались; похоже, доцент
просил прощения, даже поцеловал ей руку. Лехнович уже
тогда, по-моему, чувствовал себя плохо. Я обратил вни-
мание, когда он поднес ко рту полный бокал, рука у него
дрожала, он даже расплескал коньяк на ковер. Это вряд ли
можно объяснить только возбуждением, вызванным пе-
репалкой за карточным столиком. Коньяк он выпил зал-
пом, словно воду, так обычно пьют водку, а не благород-
ный французский напиток. Такой человек, как Лехнович, не
мог не знать, как принято пить коньяк.
…да, я действительно помог положить Лехновича на
диван. Он был без сознания и, кажется, вообще не дышал.
Не знаю, был ли он еще жив – ведь я не врач. Правда, я
предложил сделать ему искусственное дыхание, но доктор
Ясенчак сказал, что мертвому это уже не поможет.
…все мы были невероятно удручены трагическим
происшествием. У хозяйки дома чуть ли не началась ис-
терика, да и другие дамы, особенно невеста доцента, пани
Бовери, нуждались в медицинской помощи. К счастью, доктор Ясенчак нашел в домашней аптечке какие-то ус-
покаивающие средства.
…припоминаю, что, приехав в Варшаву, я просил про-
фессора Войцеховского познакомить меня с доцентом
Лехновичем. Надо думать, и моя просьба явилась в ка-
кой-то мере поводом для встречи за этим злосчастным
бриджем в доме профессора. Крайне сожалею, что кос-
венным образом явился причиной трагических событий
того вечера».
– Гм… – не сдержавшись, хмыкнул полковник Немирох и взял листки с показаниями Мариолы Бовери.
«…со Станиславом Лехновичем познакомилась пять
месяцев назад. Можно сказать – взаимная любовь с
первого взгляда. Эти месяцы – самая счастливая пора
моей жизни. Смерть Стаха совершенно меня сломила. Не
знаю, удастся ли мне когда-нибудь оправиться. Я все никак
не могу смириться с мыслью, что его нет в живых. Мне
никогда не доводилось встречать человека более благо-
родного и порядочного. Он совершенно не думал о себе, о
своей научной карьере и особенно о здоровье. Нередко
бывало, что лицо его искажалось от боли, он хватался за
сердце. Я умоляла его пойти к врачу.
…тот субботний день мы собирались провести спо-
койно, вдвоем, у Стаха. Но когда позвонил профессор
Войцеховский и рассказал о своих заботах, так как не-
ожиданно приехал профессор из Англии и еще один про-
фессор из Гливиц, Стах, не колеблясь, согласился выручить
своего любимого «метра» – так он всегда называл про-
фессора Войцеховского. Я лично не была знакома ни с
профессором, ни с его женой, пани Эльжбетой. До этого
мы только раз встречались в театре. Профессор тогда
предложил после спектакля зайти к ним поужинать, но
Стах отказался. Уже тогда он чувствовал себя неважно.
…мужчины за бриджем вечно ссорятся, словно от их
проигрыша зависят судьбы мира, но, признаться, я была
удивлена, что в тот вечер спор принял столь резкий ха-
рактер. Видимо, потому, что Стаху сильно нездоровилось.
Обычно он умел держать себя в руках, а на этот раз, ка-
залось, просто намеренно нарывался на скандал. Мне
пришлось даже сделать ему замечание. После вмеша-
тельства профессора и его жены вроде бы все успокои-
лось. Стах отошел с хозяйкой в глубь комнаты. Я сидела к
ним спиной и вдруг неожиданно услышала женский крик и