Представив себя на их месте, Делестран и Бомон поняли, почему женщины решаются на анонимные роды. Но как объяснить выбор трех пропавших женщин, живших в более чем благоприятных условиях? Делестран задал этот вопрос Клер Рибо. Если для Селин Пивто давление семьи – и прежде всего культурного окружения – могло стать началом оправдания, Сандрин Лакруа, вероятно, усматривала в будущем ребенке препятствие для профессиональной карьеры, уже «пострадавшей» из-за первых двух детей.
Оставалась третья неизвестная, Элеонор Бельфон, насчет которой им не был пока известен ни один семейный секрет. И все-таки во многом эти женщины совпадали. Две. Так почему не три? Все рожали анонимно, да к тому же в одном роддоме!
Делестран рухнул в кресло и сдавил ладонями голову. Бомон наблюдала, как он терзает свой разум.
– Что намерен делать, командор?
Он посмотрел на нее, и лейтенант прочла на его лице сомнение.
– Хочу пустить в ход блеф, но действовать нужно наверняка. Ладно, была не была!
Он открыл папку с делом об исчезновении Элеонор Бельфон и набрал номер ее мужа.
– Здравствуйте, я говорю с Франсуа Бельфоном?.. Майор Делестран, судебная полиция. Я рискнул позвонить, потому что расследование исчезновения вашей жены приняло, как бы это сказать… неожиданный оборот. Мы продвинулись, у нас появилась зацепка, а от вас мне нужна ключевая информация.
Виктуар услышала, как собеседник майора низким голосом выразил согласие, потом установилась мертвая тишина. Она все поняла и коротко кивнула шефу: «Поднажмите на него!»
– Итак, господин Бельфон, мы знаем, что ваша жена рожала анонимно в Университетском госпитале Неккера. Вы должны назвать мне дату появления ребенка на свет, это крайне важно. Вы меня слышите?
Собеседник слышал, но молчал, ошеломленный внезапной резкостью тона.
– Вы поняли, господин Бельфон? Это очень важно. Я пока не могу объяснить вам всего. Но эта дата мне совершенно необходима, и только вы можете ее назвать.
На другом конце линии было тихо. Делестран повторял просьбу властным тоном, чтобы не ослаблять хватку. Он поддерживал разговор, идя на крайний риск. Означало ли отсутствие реакции, что он оказался прав? Скорее всего, но ему требовался ответ. Виктуар снова услышала далекий скрипучий голос в трубке, но слов не разобрала. Делестран перебил собеседника:
– Довольно, господин Бельфон! Я знаю, вот и всё! Я не спрашиваю вас, как и почему. Скажите когда. Вы назовете, наконец, дату?
Снова наступила долгая пауза. Напряжение достигло предела. Делестран решил пригрозить:
– Предупреждаю, если не ответите, я приеду за вами и возьму под стражу за воспрепятствование расследованию. Итак? Напрягите память! Слышите меня?
Он кричал, надрывая голос, – и вдруг потянулся за ручкой. Виктуар протянула ему свою. Есть!
Делестран быстро нарисовал восемь цифр через два тире прямо на обложке дела: «21–04–2003».
12
Ниточка ниточкой, но спешить не следовало. Делестран вообще не любил торопиться – предпочитал сохранять выдержку. Стремительность неизменно приводила к ошибкам, часто фатальным. Он старался не терять самообладания и в жизни, и в расследованиях, что требовало определенного опыта, умения отстраниться, пунктуальности и предвидения. Упреждающие действия позволяли, когда того требовали обстоятельства, действовать быстро, но с минимальным риском. То, что накануне могло показаться покерным финтом, таковым не являлось. Он вполне мог получить обратный результат, если бы собеседник заупрямился или замкнулся в молчании. Кто-нибудь другой ринулся бы в Университетский госпиталь Неккера, а Делестран предпочел выждать. Нужно было хоть немного подготовиться; кроме того, отложив визит на завтра, он получал полный день активных действий. Майору не терпелось доложить непосредственному начальнику и судье о ходе дела и обсудить с ними детали. Подвергнет ли он риску трех этих женщин, позволив себе короткое ожидание? Усилится ли угроза их жизням? С момента исчезновения Сандрин Лакруа прошла одна неделя. Селин Пивто пропала месяц назад, Элеонор Бельфон не давала о себе знать больше месяца. Живы ли они?
Оставалось много неопределенностей, несмотря на выявленное сближающее их обстоятельство. В госпитале Неккера придется действовать очень осмотрительно, постараться не допустить утечек, которые всегда вредят расследованию. Главное – с самого начала найти подходящего собеседника. Судья Роллан предложил решение. Он был знаком с заместителем директора больницы – контактировал с ним по одному делу несколько лет назад. «По конфиденциальному делу», – уточнил он. После телефонного звонка судьи господин Брюэ согласился принять майора в девять часов утра следующего дня.
Делестран не очень хорошо спал, что не помешало ему рано прибыть на службу. Бо!льшую часть ночи в голове у него мелькали образы. Да, ему удалось объединить трех женщин и поместить их с одной стороны, с другой – оставался одинокий труп Жоржа Бернара. Сыщик маялся, переворачивался с боку на бок и вспоминал геометрическую конструкцию, созданную в выходные и выброшенную за ненадобностью в мусор. Он сравнительно неплохо помнил чертеж, но не мог поместить в него госпиталь Неккера. Где его место? В круге? На конкретной прямой? Имеет ли это значение? Он жаждал ясности, но все путалось.
Когда Делестран проснулся, жена улыбнулась и бросила на него так хорошо ему знакомый укоризненный взгляд. Значит, он снова храпел…
Не стоит устраивать налет всей командой. С ним пойдет только Виктуар. Остальные подтянутся на работу позже, кто когда захочет. Так было заведено в отделе: утром, в начале дня, можно было являться в любое время, окончание же определялось ходом событий или результатами расследований. Пока Делестран ждал Виктуар, он составил документ, распечатал его и убрал в папку.
Лейтенант появилась с большим пакетом еще теплой выпечки. У нее праздник? Майор сверился с календарем: вторник, 11 апреля, день святого Станисласа. Странно…
– Это в честь Стана?
Бомон непонимающе нахмурилась.
– Я проверил – сегодня день святого Станисласа…
– Да нет же, нет! Я и понятия не имела.
– Значит, у тебя день рождения?
– Тоже нет.
– Ладно, не буду гадать. Когда у тебя день рождения?
– Был на прошлой неделе, четвертого.
От неловкости Делестран залился румянцем.
– И ты ничего не сказала!
– Зачем?
– Могли бы отпраздновать, выпить по бокальчику…
– Знаешь, я не фанатка ритуальных застолий. Дни рождения есть у всех, это что-то вроде обязательной программы в фигурном катании. Не самый мой любимый день в году.
– Выходит, ты апрельская…
– Угу.
– Тебя зачали в июле?
– Точно! В голубой комнате на берегу Луары. Так мне говорили.
В этих словах был оттенок ностальгии.
– А у тебя когда день рождения, командор?
– В следующем месяце, семнадцатого мая. Мои родители были «августовцами». Я слышал, что фейерверк пятнадцатого августа [32]особенно хорошо смотрелся с пляжа.
– Забавно.
– Что именно?
– Делестран, заделанный на штранде… [33]Почти в рифму!
– Выдумщица! Кто тебе сказал, что это было у моря?
Виктуар весело рассмеялась.
– Ты прав, но правдива ли твоя история?
– А твоя?
– Так мне ее рассказали.
– Вообрази, мне тоже. И я очень этому рад. По-моему, человеку важно знать, при каких обстоятельствах его зачали.
– Да, это о многом говорит.
Виктуар протянула шефу булочки, и он довольно ухмыльнулся: она купила его любимые – с изюмом и заварным кремом. Делестран откусил половину и даже глаза закатил от наслаждения.
– Про твой день рождения остальным ничего не скажем, но обязательно отпразднуем. Тайно!
– Если мы к этому дню еще и дело раскроем, будет вообще роскошно.
– Почему нет; может, и получится…
– Когда выходим?
– Через десять минут. Успеешь?
– Хорошо, командор, человек со штранда.
– Зайди за мной.
Делестран очень дорожил этими моментами хорошего настроения в разгар трудных расследований, они сильно его мотивировали. Выезжая со стоянки, он чувствовал себя искателем приключений.
Виктуар припарковалась на улице Севр. Делестран опустил солнцезащитный козырек с полицейским логотипом, чтобы на машину не покусились эвакуаторы, и они направились к главному входу в госпиталь. Со стороны территория казалась огромной. Люди в белых и зеленых медицинских костюмах перемещались между многоэтажными корпусами, «Скорые» ждали возле приемных отделений. У входа непрерывный поток пешеходов, такси и машин «Скорой помощи» образовывал нечто вроде заслона. Госпиталь Неккера был коконом жизни, отделенным от остального мира невидимым барьером, защищенным от стремительно разрастающегося в разные стороны города.
Перед постом охраны Делестран поднял глаза и увидел на фасаде надпись красными буквами: «Скорая помощь». На другой табличке было указано название учреждения с припиской внизу: «Больные дети». Эти два слова жалили сердце.
Обстановка в приемном отделении не вызывала сомнений: это было воистину детское учреждение. Мягкие игрушки, в том числе гигантский медведь ростом выше майора, надувной бассейн с мячами вместо воды, игровые коврики с деревянными фигурками… Следователи подошли к администратору. Делестран, не потрудившись показать удостоверение, представился и уточнил, что у него назначена встреча в 9:00 с заместителем директора господином Брюэ. Молодая женщина учтиво попросила его подождать несколько минут, и сыщики отошли в сторонку.
Из кабины лифта появился мужчина лет сорока, в костюме и галстуке. Коротко представившись, полицейские проследовали за ним в кабинет на третьем этаже.
Александр Брюэ не выглядел обеспокоенным их визитом. Усадив гостей, он занял место за столом и всем своим видом выказал стремление быть полезным. У него был вид спокойного, уверенного в себе человека, не намеренного что-либо скрывать.