Насчет строения, в котором содержались женщины, как и насчет копий учетных карточек, Матиас был уклончив. Все работы по герметизации и звукоизоляции он выполнил сам, оборудовал помещение скромными удобствами, не забыл и о видеонаблюдении. Подготовил все больше двух лет назад, когда еще не знал, воспользуется ли этим, но идея у него была очень конкретная. Таким образом, план у Матиаса имелся задолго до встречи с отцом, что вызвало соответствующую реакцию полицейских. Это леденило душу. Он мог бы прожить свою месть в воображении, но случайное событие пробудило безумие.
В это трудно было поверить, и все-таки Делестран считал, что он говорит правду, ведь другое дело перевернуло все с ног на голову, побудило его перейти к действиям, и встреча произошла. Валентин Матиас искал мать, а отец навязал ему себя. Почему Матиас позволил сотрудникам Национального совета по доступу к личному происхождению убедить себя встретиться с человеком, называвшимся его отцом? Он проклинал себя, сознавая, что это решение разбудило дремавшее внутри него чудовище. Но что делать сейчас? Упустить возможность, последнюю надежду встретить наконец ту, которую искал всю жизнь?
Все могло сложиться иначе. Монстр не должен был показаться людям. Он даже сумел бы сохранить репутацию ангела-хранителя родовых залов. Переход к активной фазе, так ошеломивший Делестрана, произошел именно в этот момент: то, чего не должно было быть, стало частью неумолимого механизма уничтожения. Это пугало, но такова реальность, неприкрытая и суровая.
Итак, Валентин Матиас встретился с отцом, выбрав время и место: кафе на площади Бастилии, в конце дня. Он явился задолго до назначенного часа, чтобы увидеть, как появится человек, которого он, по правде говоря, не представлял себе, но искал среди прохожих, всякий раз надеясь, что встретит его. Он видел, как бродяга обошел площадь, как он приходил и уходил, кружа рядом с террасой кафе. Сколько времени прошло, прежде чем возникло сомнение? Матиас сосредоточил внимание на незнакомце. Его недоверие усиливалось с каждым мгновением. Это не может быть он, грязный старикашка в обносках, городской бродяга! Валентин видел, как он остановился под уличным фонарем, лицом ко входу в бар, и стал вертеть головой, определенно кого-то выискивая. Что, если клошар выглядывает именно его, сидящего в углу зала? Валентин чувствовал растущее разочарование, а часы на руке отсчитывали минуты. Ни один из мужчин в кафе не мог быть его отцом, значит, тот опаздывает. Матиас пытался убедить себя, но у него не получалось.
Потом старик поднял глаза, и в этот момент он все понял. Нет, невозможно, это не его отец. Внезапно все изменилось, как прилив сменяется отливом.
Во время допроса доктор говорил правду, вывалив на полицейских всю свою тоску, гнев и отречение от человека, которого не мог вообразить своим отцом. И он захотел сбежать, чтобы не встретиться с ним. Стать сыном бродяги, побыв «ничейным сыном», – что это, если не очередная насмешка судьбы изначально проигравшего человека?
И тогда он встал, расплатился и, стараясь быть незаметным, опустив голову и сгорбившись, пересек террасу, чтобы удалиться в противоположном направлении, как только окажется на тротуаре. Это было ужасно, потому что, несмотря на расстояние, Матиас чувствовал спиной тяжесть взгляда беспомощного человека. Он хотел повернуться на каблуках и бежать прочь, но старик устремился к нему и срывающимся голосом произнес: «Валентин, мой маленький Валентин…»
Отец даже попытался обнять сына, но Матиас оттолкнул его, убедившись, что никто не смотрит в их сторону. Потому что ему было стыдно. Да, он испытывал стыд. Признание довело доктора до слез, он был сам себе омерзителен…
Матиас вытер слезы и продолжил рассказ, то и дело всхлипывая. Заново переживать ту встречу было немыслимо тяжело, но молчать он не мог, потому что с нее все началось. Вдали от остального мира, в маленьком переулке за площадью Бастилии, Жорж Бернар рассказал Валентину все о встрече с его матерью сорок лет назад, об их невозможной любви, о дне его зачатия в тихом номере отеля, о письме, полученном несколько недель спустя, в котором она сообщала, что решила порвать с ним. Жорж Бернар ничего не понял и все-таки продолжал страстно любить ее, а потом записался в Легион. Он воевал, был тяжело ранен. Отец показал сыну жуткий шрам на руке, лишившейся куска плоти. Валентин слушал молча и не задал ни одного вопроса, хотя эта история составляла часть и его жизни тоже.
Когда он понял? В самом начале. Это присутствовало в интонации голоса отца, в словах, которыми тот пытался оживить для него ушедшую в лучший мир мать. Жорж Бернар говорил двадцать минут без перерыва, словно оттягивая момент признания, терзавшего ему душу. Глаза выдавали чувство, становясь все темнее.
Радость, подлинная, искренняя, от обретения сына постепенно угасала при мысли о том, что оставалось сказать. Самое важное для Валентина.
Чтобы оттянуть этот момент, Жорж спросил, чем сын зарабатывает на жизнь, женат ли он, есть ли у него дети. Почему он ответил, что работает гинекологом в Университетском госпитале Неккера? Валентин ужасно злился на себя за это – не стоило, – хотя отец почувствовал гордость за сына-врача.
Невероятно, что такая маленькая деталь привела к катастрофе, ведь на этом все могло закончиться – несмотря на грядущее знание.
«Твоя мать умерла». Это не было объявлением или информацией, но взрывом, смертельным ударом кинжала. Мир, о котором мечталось, внезапно рухнул в небытие. Валентин Матиас никогда не станет человеком, у которого есть мать. И все-таки он не дрогнул, не показал своих чувств. Он уставился на отца распахнутыми глазами потрясенного человека, который даже не слушает объяснений, последовавших за ужасным признанием.
Он только что унаследовал ее историю, но на сей раз решил отвернуться. Не нужна ему эта история. Внезапно его охватил жестокий гнев, несправедливый по отношению к отцу, настолько неудержимый, что он закончил встречу ледяным «прощай».
Что было потом? Он не знал. Провал в памяти. Черная дыра.
Следователи полагали, что встреча спровоцировала преступление, но они ошибались. Валентин Матиас вовсе не решался на похищение женщин после знакомства с отцом. Да, он давно все подготовил, но мог бы продлевать этот воображаемый бред. Только две недели спустя он перешел к активным действиям, заставляя женщин платить за их «отвратительные преступления». До того доктор пытался вернуться к обычной повседневной жизни, но судьба снова ополчилась на него. Однажды утром, придя на работу, он увидел у больницы отца и опять сбежал, притворившись, что не узнал его, но тот не сдвинулся с места – ждал весь день и несколько следующих. Матиас в конце концов велел ему убираться. Он больше не хотел его видеть, стыдился быть сыном бездомного, однако Бернар каждый день стоически оказывался у входа в госпиталь.
…Стоило ли продолжать? У полицейских не было выбора. Человек погиб, нужно выяснить точные обстоятельства события, заставить Валентина Матиаса рассказать о второй, и последней, встрече с отцом в саду Тюильри. Как она произошла? Ирония судьбы? Не совсем…
Каждый день он приветствовал отца коротким взмахом руки и проходил мимо, а однажды остановился. Нагрубил, надеясь убедить Жоржа отступиться, но тот ничего не желал слышать, и однажды Валентин выпустил свой гнев на волю. Больничным охранникам пришлось вмешаться, чтобы разнять их и защитить старика от агрессии доктора. Так они расценили инцидент. Матиасу велели успокоиться, пригрозив в противном случае вызвать полицию. Желая избежать скандала, он успокоил охранников, увел отца подальше от входа и еще раз все ему объяснил. Тогда-то Жорж Бернар и признался, что у него есть фотография Матильды и он готов показать ее, если сын успокоится. Был ли это шантаж? Разрываясь между двумя побуждениями, Валентин согласился встретиться вечером в саду Тюильри – после закрытия, на аллее, которую указал старик, бывший завсегдатаем места.
У него не было дурных намерений, совсем наоборот. Шанс увидеть наконец-то лицо матери, пусть и на снимке, оказался важнее всего остального.
Он держал его в руках, этот снимок. Взволнованный до глубины души, гладил глянцевую поверхность бумаги, наконец-то узнавая себя в нежном и добром взгляде прекрасной женщины. Это фото отец сделал на следующий день после его зачатия, в тот момент, когда они с Матильдой были счастливы.
День быстро угасал, и они встали под фонарем, дававшим рассеянный свет. Касаясь друг друга плечами, отец и сын держались за уголки фотографии любимой женщины и желанной матери. Ни один не хотел отпускать ее. Образ Матильды де Моссикур мог их объединить, но в поведении обоих угадывались иные намерения. Каждый хотел фотографию для себя одного.
Валентин Матиас почувствовал, что отец не уступит, и потянул фотографию к себе. Жорж не отдал. Матильда де Моссикур не могла раздвоиться. Ее изображение разделило мужчин, готовых на все ради достижения цели.
– Она мне нужна! – заявил Валентин Матиас.
Жорж Бернар отрезал категоричным тоном:
– Я не могу ее отдать: это все, что у меня осталось.
В самом начале противостояния фотография перешла из одних рук в другие. Звучали угрозы, выдвигались аргументы. Когда Валентин отобрал фото с риском разорвать его пополам, Жорж в отчаянии бросился на него, и сын, применив силу, которой не подозревал в себе, яростно оттолкнул отца. Старик рухнул на спину. Матиас услышал глухой звук удара черепа о бордюр, увидел капли крови на камне.
Он подошел и запаниковал, увидев, что Жорж не шевелится. Он тряс его, кричал и даже не заметил, что называл старика «папой».
Проверил ли он пульс и дыхание? Нет, насколько он помнит. Почему? Валентин Матиас не мог ответить. Стоя над бездыханным окровавленным телом, он был убежден, что отец мертв, что он убил его. В ужасе, не зная, как объяснить свой поступок, Валентин решил перевалить тело через бордюр. Опустил его в черную воду – наверное, для того, чтобы он исчез из поля его зрения, – а потом сбежал, прихватив фотографию матери.