— Вы потеряли сознание, сэр, — сказал я.
— Что это за место, молодой человек? — в изнеможении выдавил он.
— «Золотой день», сэр.
— Как-как?
— «Золотой день». Своего рода игорно-спортивное заведение, — с неохотой пояснил я.
— Дай-ка ему глотнуть еще бренди, — приказал Хэлли.
Я наполнил стакан и подал его попечителю. Тот втянул носом запах, прикрыл глаза, будто в замешательстве, и выпил; щеки его раздулись, будто маленькие меха: он полоскал рот.
— Спасибо, — произнес мистер Нортон, уже более уверенно. — Итак: что это за место?
— «Золотой день», — хором протянуло несколько голосов.
Он повертел головой по сторонам, а потом начал рассматривать деревянную галерею с резными завитушками. К полу безвольно свешивался большой флаг. Попечитель нахмурился.
— Что здесь было раньше? — спросил он.
— Сперва церковь, потом банк, потом ресторан с шикарным казино, а теперь здесь обосновались мы, — объяснил Хэлли. — Поговаривают вроде, что в свое время тут даже тюрьма была.
— Нас сюда пускают раз в неделю — покутить, — раздался чей-то голос.
— Взять алкоголь навынос мне не позволили, сэр, вот и пришлось занести вас внутрь, — пояснил я, внутренне содрогаясь.
Он осмотрелся. Проследив за его взглядом, я был поражен, сколь неоднозначно реагировали пациенты на его внимание. На лицах читались и враждебность, и раболепие, и ужас; самые лютые в своем кругу теперь смотрели на него с детской покорностью. Некоторые странным образом забавлялись.
— Вы все — пациенты лечебницы? — уточнил мистер Нортон.
— Я тут за главного, — начал Хэлли, — а остальные…
— Мы — да, пациенты: сюда нас приводят на лечение, — пояснил толстый коротышка вполне разумного вида. — Но, — улыбнулся он, — к нам приставлен санитар, своего рода блюститель порядка: его задача — удостоверять, что терапия не приносит результатов.
— Ты спятил. Я динамо-машина. И прихожу сюда подзарядиться, — с нажимом заявил один из ветеранов.
— Я изучаю историю, — перебил его другой, драматически размахивая руками. — Мир, словно колесо рулетки, движется по кругу. Вначале черные правят миром, срединная эпоха — время белых, но скоро Эфиопия расправит свои благородные крылья! Вот тогда ставьте на черное! — Его голос дрожал от избытка чувств. — До той поры солнце не согреет этот мир, и сердце земли будет постоянно сковано льдом. Пройдет полгода, и я наконец созрею, чтобы искупать свою мать-мулатку, эту сучку-полукровку! — взорвался он и в приступе злобы запрыгал на месте с остекленевшим взглядом.
Поморгав, мистер Нортон выпрямился на стуле.
— Я врач, можно пощупать ваш пульс? — Бернсайд стиснул запястье мистера Нортона.
— Вы его не слушайте, мистер. Никакой он не врач уже с десяток лет. Его застукали, когда он пытался превращать кровь в деньги.
— У меня получилось! — вскричал пациент. — Я сделал открытие, но Джон Д. Рокфеллер украл мою формулу.
— Сам мистер Рокфеллер? — переспросил мистер Нортон. — Я уверен, вы ошибаетесь.
— ЧТО ЗА ШУМ, А ДРАКИ НЕТУ? — прогремел чей-то голос с галереи.
Все разом обернулись. На лестничных ступенях покачивался черный гигант в одних белых трусах. Это был Суперкарго, санитар. Я с трудом его узнал без привычной крахмально-белой униформы. Обычно он прохаживался среди пациентов, угрожая им смирительной рубашкой, которую всегда держал наготове, и в его присутствии ветераны становились шелковыми. Но сейчас они, будто бы его не узнав, разразились проклятьями.
— Как ты собираешься поддерживать порядок в заведении, если нализался в стельку? — заорал Хэлли. — Шарлин! Шарлин!
— Чего тебе? — из верхней комнаты раздался на редкость пронзительный недовольный голос.
— Слушай, забери обратно этого зануду-полудурка-стукача и приведи в чувство! Потом надень на него белую форму — и пусть спускается блюсти порядок. К нам пожаловали белые гости.
На галерею вышла девица, запахивая розовый махровый халат.
— А теперь ты слушай сюда, Хэлли, — протянула она, — я, знаешь ли, женщина. Хочешь, чтоб он был одет, — займись этим сам. Я одеваю только одного человека, но тот сейчас в Новом Орлеане.
— Ладно, забудь. Сделай хотя бы так, чтобы стукач протрезвел!
— Эй, всем соблюдать порядок, — взревел Суперкарго, — а если сюда пожаловали белые, всем соблюдать двойной порядок.
Внезапно у стойки раздались гневные мужские крики, и я увидел, как горстка ветеранов ринулась к лестнице.
— Спускай его!
— Сейчас мы ему покажем, что такое порядок!
— Прочь с дороги.
Пятеро мужчин стали штурмовать лестницу. Я увидел, как гигант согнулся, вцепился обеими руками в балясины на верхней площадке и напрягся всем телом; обнаженное туловище в белых трусах заблестело от пота. Коротышка, хлеставший по щекам мистера Нортона, бежал первым, и, когда он преодолел длинный пролет, передо мной развернулась следующая сцена: санитар приосанился и уже на самой верхотуре сильно пнул ветерана в грудь, отправив его по дуге прямо в гущу соратников. Затем Суперкарго вновь изготовился для удара. По узкой лестнице мог за раз подняться только один человек. Как только кто-нибудь из смельчаков оказывался наверху, гигант тут же встречал его пинком. Ногой смахивал обратно одного за другим, как бейсболист, отбивающий подачу. Засмотревшись на него, я забыл про мистера Нортона. «Золотой день» погрузился в хаос. Из комнат на галерее выскакивали полуголые девицы. Мужчины горланили и улюлюкали, будто на футбольном матче.
— Я ТРЕБУЮ ПОРЯДКА! — взревел гигант, отправляя вниз очередного неудачника.
— ОНИ БУТЫЛКАМИ КИДАЮТСЯ! — завопила одна из девиц. — ПОЙЛО ПРОПАДАЕТ!
— Такой порядок ему не нужен, — заметил кто-то.
На галерею обрушился град из бутылок и стаканов с виски. Я увидел, как Суперкарго резко выпрямился и схватился за лоб; алкоголь заливал ему лицо.
— И-и-и! — заверещал гигант. — И-и-и!
Санитар застыл от самых щиколоток и выше, отметил я: он лишь махал рукой. На какое-то мгновение атакующие замерли на ступенях и наблюдали. Потом рванули вперед.
Суперкарго отчаянно цеплялся за балюстраду, но подопечные оторвали от пола его ступни и поволокли вниз. Словно пожарная команда со шлангом, они тянули санитара за лодыжки, и его голова пересчитывала ступеньки с грохотом, напоминающим пулеметную очередь. Толпа подалась вперед. Хэлли что-то кричал мне в ухо. Я видел, как гиганта оттащили к центру зала.
— А ну-ка, покажем ему, что такое порядок!
— Мне сорок пять, а он строит из себя моего папашку!
— Пинаться любишь, да? — спросил долговязый, целясь носком ботинка в голову санитара. У того правое веко тут же вспухло, как надутый шар.
— Хватит, хватит! — услышал я поблизости голос мистера Нортона. — Лежачего не бьют!
— Слушайте, что вам белые люди командуют, — сказал кто-то.
— Это приспешник белых!
Ветераны уже запрыгивали на Суперкарго ногами, и внезапно мне передалось их возбуждение — до такой степени, что захотелось к ним присоединиться. Даже девицы визжали: «Так его!», «Ни разу мне не заплатил», «Кончайте его!».
— Умоляю, ребята, только не здесь! Не у меня!
— При нем слова лишнего не скажи!
— Вот именно!
Каким-то образом толпа оттеснила меня от мистера Нортона, и я оказался рядом с Сильвестром.
— Смотри внимательно, студентик, — заговорил он. — Видишь, вот здесь, у него кровоточат ребра?
Я кивнул.
— А теперь гляди внимательно.
Как заговоренный, я уставился в точку между нижним ребром и тазовой костью, а Сильвестр тщательно прицелился и пнул санитара, как мяч. Суперкарго застонал, словно раненый конь.
— Не стесняйся, студентик, давай. Отведи душу, — предложил мне Сильвестр. — Бывает, я так его боюсь, что он у меня из башки не идет. Получай! — выкрикнул он и пнул Суперкарго еще раз.
Затем у меня на глазах еще один ветеран прыгнул санитару на грудь, и тот потерял сознание. Пациенты начали поливать его холодным пивом, чтобы привести в чувство, и опять пинали до бессознательного состояния. Кровь и пиво уже лились по нему ручьями.
— Отрубился, гад.
— Вышвырнем его.
— Нет, стойте. Подсобите-ка мне.
Санитара закинули на стойку бара и, как покойнику, скрестили руки на груди.
— А теперь и выпить не грех!
Хэлли не спешил занимать свое место за стойкой, и на его голову посыпались проклятья.
— А ну, живо за стойку, обслуживай нас, ты, мешок с дерьмом!
— Мне ржаного виски!
— Шевелись, жирдяй!
— Давай, двигай задницей!
— Ладно, ладно, угомонитесь, ребята, — зачастил Хэлли и стал немедля наполнять стаканы. — Готовьте денежки.
Пока Суперкарго беспомощно лежал на стойке, пациенты кружили рядом, как одержимые. Возбудились, казалось, даже наиболее спокойные. Кто-то начал с пафосом произносить воинственные речи против лечебницы, государства и всей вселенной. Называвший себя бывшим композитором ветеран стал наигрывать на расстроенном пианино единственную известную ему галиматью, ударяя по клавишам кулаками и локтями и аккомпанируя себе басистым, как у медведя в агонии, рыком. Один из наиболее образованных пациентов коснулся моей руки. Когда-то он был химиком и носил на груди блестящий ключ — знак студенческого братства Phi Beta Kappa.
— Как с цепи сорвались, — гаркнул он, перекрывая шум. — Думаю, вам лучше уйти.
— Да, хотелось бы, — ответил я, — вот только найду мистера Нортона.
На прежнем месте его уже не было. Заметавшись среди шумной толпы ветеранов, я стал выкрикивать его имя.
Нашелся мистер Нортон под лестницей. Оттертый туда в буйной толчее, он растянулся на стуле, как старая кукла. В тусклом свете обозначились резкие черты его белого, ладно скроенного лица с закрытыми глазами. Перекрикивая толпу, я звал его, но он не откликался. Мистер Нортон опять потерял сознание. Сначала осторожно, потом все решительней я стал его трясти, но морщинистые веки даже не шелохнулись. И тут в общей толкотне меня так сильно пихнули, что я чудом не влетел носом в белую массу; это было всего лишь его лицо, но меня затрясло от безотчетного ужаса. Никогда в жизни я так резко не приближался к белому человеку. В панике я отпрянул. С закрытыми глазами попечитель казался еще более грозным. Он напоминал бесформенную бледную смерть, которая внезапно явилась предо мной, смерть, что всегда ходила рядом и вдруг обнаружила себя посреди безумия в «Золотом дне».