— Запрыгивай, — скомандовал он. — Обсудим все в другом месте. Мы едем на вечеринку, тебе понравится.
— Но я не одет, — ответил я. — Позвоню тогда завтра…
— Не одет? — Он фыркнул. — Прикид отличный, поехали.
Я примостился рядом с Джеком и водителем, заметив, что сзади сидят еще трое. Автомобиль тронулся.
Все молчали. Брат Джек совершенно ушел в себя и, казалось, не обращал на нас никакого внимания. Остальные задумчиво глядели в темноту. Как будто мы были случайными попутчиками в одном вагоне метро. Мне стало не по себе, я не понимал, куда мы едем, но решил пока не задавать вопросов. Меж тем машина резво катила по талому снегу.
Глядя на проплывающую за окном тьму, я гадал, что это за компания. Они точно вели себя не так, как в преддверии дружеской вечеринки. У меня засосало под ложечкой, но домой к ужину я однозначно не успевал. Что ж, может, оно и к лучшему — и для меня, и для Мэри. Во всяком случае, не придется набивать брюхо капустой!
Автомобиль притормозил на светофоре, а после мы быстро заскользили по заснеженным городским просторам, освещаемым нечастыми уличными фонарями и резким светом фар автомобилей, нервно проносящихся мимо; мы гнали сквозь Центральный парк, занесенный снегом и потому неузнаваемый. Казалось, мы внезапно погрузились в сельский покой, но я знал, что где-то поблизости, в темноте, есть зоопарк и всякие опасные звери. Львы и тигры в вольерах с обогревом, спящие медведи, змеи, плотным клубком свернувшиеся в своих подземельях. Было там и погребенное под серым туманом и серой тишиной черно-белое водохранилище с темной водой, окутанное снегом и мглой, упавшим с небес снегом и упавшей с небес мглой. Поверх головы водителя я увидел стены зданий, чьи очертания вырисовывались за лобовым стеклом. Автомобиль медленно влился в поток транспорта, а затем быстро скатился вниз по склону.
Мы притормозили около фешенебельного дома в незнакомой части города. Я увидел слово «Преисподняя» на навесе над тротуаром, когда вышел вместе с остальными, и направился в вестибюль, освещенный тусклыми лампочками за матовым стеклом, прошел мимо швейцара в форме со странным ощущением, что все это мне знакомо, чувствуя, когда мы вошли в звуконепроницаемый лифт и стали подниматься со скоростью мили в минуту, что я уже проходил через все это раньше. Перед остановкой лифт мягко вздрогнул, причем я даже не понял, ехали мы вверх или вниз. Брат Джек провел нас по коридору к двери с бронзовым дверным молотком в форме пучеглазой совы. Он помедлил секунду, слегка подавшись головой вперед, словно прислушиваясь, а затем положил руку на сову, но вместо ожидаемого стука я услышал хрустальный звон колокольчиков. Вскоре дверь приоткрылась, и перед нами предстала элегантно одетая женщина, чье суровое, но миловидное лицо озарилось улыбкой.
— Прошу вас, братья, — пригласила она, обдав нас ароматом своих экзотических духов.
На платье женщины красовалась сверкающая, инкрустированная бриллиантами брошь — я успел ее заметить, когда сделал шаг в сторону, пропуская остальных, но брат Джек подтолкнул меня вперед.
— Извините, — пробубнил я, однако женщина не сдвинулась с места, поэтому мне оставалось только уткнуться в ее надушенное мягкое тело и лицезреть ее улыбку, словно кроме нас двоих вокруг никого не было. Когда нам все же удалось разойтись, меня накрыло тревогой не столько из-за тесного контакта, сколько из-за странного ощущения дежавю. Откуда оно возникло, так и осталось для меня загадкой: возможно, я видел подобную сцену в кино, встречал в литературе, или это было что-то из навязчивого, но таившегося в глубоком подсознании сна. В общем, я словно оказался в таком месте, за которым до сего дня наблюдал по чьей-то странной прихоти лишь со стороны. Я гадал, что за организация могла позволить себе такие роскошные апартаменты?
— Оставьте вещи в кабинете, — распорядилась женщина. — А я займусь напитками.
Мы прошли в уставленное книжными стеллажами помещение, где стояла кельтская арфа, а по стенам на розовых и голубых лентах были развешаны старинные музыкальные инструменты: охотничий рожок, кларнет и деревянная флейта. Обстановка включала кожаный диван и несколько кресел.
— Вещи на диван бросай, — скомандовал брат Джек.
Я выскользнул из пальто и огляделся. Шкала настройки радиолы, встроенной в секцию книжной полки из натурального красного дерева, была подсвечена, но никаких звуков я не уловил; на широком письменном столе разместился чернильный набор из хрусталя и серебра; а когда один из моих попутчиков задержался, разглядывая библиотеку, я с удивлением отметил, что богатая обстановка кабинета составляет разительный контраст с довольно скромной одеждой вошедшего.
— Перейдем в другую комнату, — проговорил брат Джек, взяв меня за руку.
Мы зашли в просторную гостиную, где одна из стен была полностью закрыта итальянской красной портьерой, ниспадавшей с потолка пышными складками. Здесь собралась прекрасно одетая публика: несколько мужчин и женщин стояли около рояля, другие вальяжно расположились в бежевых креслах из светлого дерева. Попадались весьма привлекательные молодые особы, однако я старательно избегал смотреть на них подолгу. Я чувствовал себя не в своей тарелке, хотя все только на секунду обернулись в мою сторону и тут же перестали обращать на меня внимание. Они словно бы не замечали меня, как будто я был здесь и одновременно не был. Мои попутчики разбрелись кто куда, а ко мне подошел брат Джек и взял меня под локоть.
— Пошли, нальем себе чего-нибудь, — предложил он и повел меня через всю гостиную.
За барной стойкой причудливой формы, какие встретишь разве что в каком-нибудь ночном заведении, напитки смешивала женщина, открывшая нам дверь.
— Эмма, плесни нам чего-нибудь, — попросил ее брат Джек.
— Так, дай подумаю. — Улыбнувшись, она склонила голову с тщательно уложенными волосами.
— Да что тут думать, наливай, — сказал он. — Нам горло промочить охота. Сегодня этот парень повернул колесо истории на двадцать лет вперед.
— Вот как. — Она прищурилась. — Ты должен мне о нем рассказать.
— Утром в газетах прочтешь, Эмма. Наши дела налаживаются. Стремительно.
Он радостно захохотал грудным смехом.
— Что тебе предложить, брат? — спросила она, внимательно меня изучая.
— Бурбон, — чуть громче, чем следовало, ответил я, вспомнив лучшее, что подавали на Юге страны. Лицо горело, но я, насколько позволяли приличия, выдержал ее взгляд. И читалось в нем не жесткое «ты-мне-неинтересен-как-личность», принятое у нас на Юге и хлещущее чернокожих, словно мы лошади или мухи, а более прямолинейное, пронизывающее до костей «посмотрим-кто-это-у-нас-тут»… Где-то в ноге у меня свело мышцу.
— Эмма, стакан бурбона. Два стакана, — сказал брат Джек.
— Знаешь, — промолвила она, доставая штоф, — я очарована.
— Еще бы. Всегда, — ответил он. — Очаровательна и очарована. Но мы умираем от жажды.
— Скорее, от нетерпения, — ответила она, наполняя стаканы. — Я говорю о тебе, конечно. Скажи, где ты нашел этого юного народного героя?
— Я его не искал, — сказал брат Джек. — Он возник из толпы. Видишь ли, народные массы всегда сами порождают своих лидеров.
— Порождают? — переспросила она. — Глупости какие, они их перемалывают и выплевывают. Лидерами не рождаются, а становятся. Ты всегда сам так говорил. Пожалуйста, брат.
Он ответил ей пристальным взглядом. Я взял в руку тяжелый стакан из хрусталя и поднес его к губам, обрадованный возможности отвести глаза от девушки. Гостиную застилало облако табачного дыма. Я обернулся на звук искусных фортепьянных пассажей, а девушка Эмма, особо не понижая голоса, произнесла:
— Джек, тебе не кажется, что он недостаточно черный?
— Тсс, не будь дурой, — оборвал ее брат Джек. — Нас интересует не наружность, а голос. Советую и тебе, Эмма, интересоваться тем же.
Мне стало душно и жарко; заприметив окно, я пересек комнату и выглянул наружу. Мы были на одном из последних этажей; внизу под нами свет фонарей и фар разрезал покров ночи. Значит, она находит меня недостаточно черным. Кто же ей нужен, блэкфейс-комик? Кстати, кто она брату Джеку — жена, невеста? Может, она хочет, чтобы из меня вместе с потом сочились деготь, чернила, вакса, графит? Человек я или полезное ископаемое?
Мы находились так высоко, что сюда почти не долетал уличный шум… Плохое начало, но, черт, меня наняла не Эмма, а брат Джек, если он не передумал, конечно. Могу и показать ей свою черноту, подумал я, сделав большой глоток из стакана. Мягкий на вкус, холодный бурбон. Надо бы с этим поосторожнее. Если хвачу лишнего, всякое может произойти. С этими людьми нужна осторожность. Осторожность никогда не помешает. Ни с кем…
— Приятный вид, не находите? — Обернувшись, я увидел перед собой рослого темнокожего мужчину. — А сейчас позвольте пригласить вас в библиотеку, — сказал он.
Там уже ждали брат Джек со своими спутниками из машины и еще двое незнакомых мне людей.
— Проходи, брат, — сказал Джек. — Дело прежде удовольствия — хорошее правило для любого человека. Но настанет день, когда работа и удовольствие пойдут рука об руку, ибо радость труда будет восстановлена. Присаживайся.
Я сел прямо перед ним, размышляя над услышанным.
— Знаешь, брат, — начал он, — обычно во время собраний мы не говорим о работе, но с твоим появлением придется.
— Извините, — сказал я. — Стоило позвонить вам раньше.
— Не извиняйся. Нам это только в радость. Мы ждали тебя много месяцев. Ну, или кого-то, способного делать то же самое, что и ты.
— Но чем?.. — вклинился я.
— Чем мы занимаемся? В чем заключается наша миссия? Все просто: мы заинтересованы в создании лучшего мира для всех людей. Только и всего. Слишком многих лишили наследия, поэтому мы, движимые желанием что-то изменить, объединились в братство. Как тебе такая идея?
— Ну, я думаю, идея хорошая, — ответил я, стараясь до конца осмыслить его слова. — Не хорошая, а даже превосходная. Но как этого добиться?