— Мальчик мой, довольно, — голос Мэри заставил меня встрепенуться. — Просыпайся!
— Кажется, я не совсем здесь, — сказал я. — Мысли мои где-то далеко.
— Так верни их и налей себе кофе. Сейчас допью, и посмотрим, чем тут можно позавтракать. После вчерашнего, поди, в брюхе волки воют. К ужину-то не явился.
— Извините, — сказал я. — Одним кофе обойдусь.
— Мальчик мой, надо питаться, — произнесла она, наливая мне полную чашку.
Я отпил кофе, чернющего. Горького на вкус. С меня Мэри перевела взгляд на сахарницу и обратно, но промолчала, а потом покрутила свою чашку, изучая ее содержимое.
— Подыщу-ка, пожалуй, другие фильтры, — сказала она задумчиво. — Эти всю гущу пропускают, хорошее с худым мешают. Хотя кто его знает, даже с самыми распрекрасными фильтрами нет-нет да и разглядишь пару крупиц гущи на дне чашки.
Я подул на дымящийся напиток, боясь встретиться взглядом с Мэри. Выносить долбежку я больше не мог. Надо было поскорее убираться. На горячей блестящей поверхности кофе я заметил маслянистый завиток.
— Знаете что, Мэри, — начал я с места в карьер, — хочу кое-что сказать.
— Нет, это я тебе кое-что скажу, мой мальчик, — мрачно ответила она. — Не порть мне утро разговорами об оплате. Я об этом не переживаю ни капли — отдашь, как сможешь. А пока забудем. Никто тут с голоду не помирает. А что там у тебя с работой?
— Пока глухо… то есть пока неясно. — Я чуть запнулся, не желая упускать удачный момент. — Но у меня собеседование, и как раз сегодня утром… может, что и выгорит.
Ее лицо просветлело.
— Так ведь это же чудесно. У тебя все получится. Верь мне.
— И по поводу долга… — снова завел я.
— Молчи. Как насчет оладьев? — спросила она, поднимаясь из-за стола и направляясь к кухонному шкафу. — Согреют тебя на этом морозе.
— Времени нет, — сказал я. — Но я для вас кое-что приготовил…
— Да, и что же? — Из глубины шкафа ее голос звучал приглушенно.
— Вот, — поспешно выпалил я и достал деньги.
— И что у нас там?.. Где-то у меня был сироп…
— Посмотрите же, — нетерпеливо сказал я, выкладывая стодолларовую купюру.
— Должно быть, на верхней полке, — бубнила она, все еще стоя ко мне спиной.
Я вздохнул, а Мэри вытащила откуда-то сбоку стремянку, забралась на ступеньку и, держась руками за дверцы шкафа, внимательно осмотрела верхнюю полку. Я так никогда не договорю…
— Я хотел бы вам отдать, — сказал я.
— Перестань все время меня дергать… Что там у тебя? — спросила она, оборачиваясь.
Я поднял купюру.
— Вот что, — ответил я.
Она вытянула шею.
— Не вижу, что там?
— Деньги.
— Деньги? Боже милостивый, мой мальчик! — разворачиваясь ко мне, она чуть не оступилась. — Откуда у тебя столько? В лотерею повезло?
— Угадали. Выпал мой номер, — с облегчением проговорил я, думая, что сказать, если спросит, какое именно число выпало. Даже не представляю. Я никогда не играл.
— Отчего же ты молчал? Я бы хоть никель[3] поставила.
— Не верил в выигрыш, — ответил я.
— Скажу тебе… Бьюсь об заклад — впервые играл.
— Да.
— Видишь, я знала, ты везунчик. Сама сколько лет играю, а тебе с первого захода подфартило. Рада за тебя, сынок. Ей-богу. Но мне твои деньги ни к чему. Получи работу, а потом уже…
— Я же не все отдаю, — быстро возразил я. — Это только аванс.
— Целая сотня. А если попробую ее разменять, белые из меня всю душу вынут. — Мэри фыркнула. — Станут допытываться, где родилась, да где работаю, да где эти полгода проживала, а когда на все отвечу, все равно будут считать меня воровкой. Помельче не найдется?
— Это самая мелкая купюра. Возьмите, — взмолился я. — У меня еще есть.
Она испытующе посмотрела.
— Уверен?
— Чистая правда, — ответил я.
— Скажу тебе… только слезу отсюда, пока не грохнулась и шею себе не сломала. Сынок, — сказала она, спускаясь со стремянки, — спасибо тебе. Но послушай, я возьму только часть денег, остальное сохраню для тебя. Если окажешься на мели, попросишь у Мэри.
— Думаю, мои дела пойдут в гору, — сказал я, глядя, как она аккуратно сворачивает купюру и прячет ее в кожаную сумку, неизменно висящую на стуле.
— Вообще-то я рада, рассчитаюсь, наконец, по квиточку, из-за которого мне уже плешь проели. Вот уж я позабавлюсь, развлекусь, когда приду к ним, шлепну денежки на стол и скажу, чтоб меня больше не беспокоили. Сынок, вижу, что удача к тебе лицом повернулась. Ты во сне, что ли, счастливую цифирьку увидал?
Я метнул быстрый взгляд на ее оживленное лицо.
— Ну да, — ответил я, — в полусне.
— Какое число-то выпало? Господи! Это что ж такое? — завизжала она, вскакивая и показывая на линолеум вокруг трубы.
Я видел, как сверху волной несутся по стояку обезумевшие тараканы и сыплются на пол при любой вибрации трубы.
— Швабру тащи, живо! — завопила Мэри. — Вот из этого чулана!
Обежав стул, я вытащил швабру и принялся вместе с Мэри неистово хлестать и топтать разбегающихся тараканов — только хруст стоял.
— Гады ползучие, — ругалась Мэри. — Вон-вон, лови под столом. Ты смотри, куда лезет, дави его, дави! Подлые твари!
А я знай орудовал шваброй, прихлопывая и сметая в кучу расплющенных насекомых. Мэри, тяжело дыша, достала совок для мусора и передала его мне.
— Живут, знаешь ли, некоторые людишки в грязи. — Мэри брезгливо скривилась. — Как начинается легкий стук, так оно и прет из всех щелей. Много ли им надо?
Я оглядел влажные пятна на линолеуме и, с содроганием повесив на место совок и швабру, направился к порогу.
— Завтракать, что ли, не будешь? — спросила Мэри. — Сейчас состряпаю, приберусь только.
— Некогда уже, — сказал я, обхватив круглую дверную ручку. — Мне на утро назначено, а еще заскочить кое-куда нужно.
— Выкрой время, забеги куда-нибудь, поешь горячего. На пустой желудок по морозу не ходи. И не воображай, что можешь теперь все время по ресторанам питаться, раз деньги завелись.
— Хорошо. Буду за этим следить, — сказал я в спину мывшей руки Мэри,
— Удачи тебе, сынок, — отозвалась она. — Сегодня утром ты меня приятно удивил… чтоб мне пусто было, коли я вру.
Под ее веселый смех я зашагал по коридору к себе в комнату. Надел пальто и достал из шкафа дорогой сердцу портфель. Все еще новенький, как в день той баталии, теперь он вздулся, стоило мне положить в него расколотую копилку и монеты и защелкнуть замок. Затем я прикрыл дверцу шкафа и вышел.
Больше я не обращал внимания на стук. Мэри пела что-то грустное и безмятежное, пока я шел по коридору; пела и тогда, когда я открыл дверь и вышел на лестницу. Прямо там, на площадке я вдруг спохватился, при тусклом свете достал из бумажника и развернул слегка надушенный листок. По телу пробежала дрожь — в подъезде тянуло холодом. Потом она унялась; я прищурился и долгим, пристальным взглядом изучил новое имя, присвоенное мне Братством.
Под колесами транспорта выпавший за ночь снег превращался в жидкую кашу; в воздухе потеплело. Я слился с толпой прохожих, чувствуя, как портфель, тяжелый от свертка, ударяется на ходу о мою ногу, и твердо решил у первой же урны избавиться от монет и чугунных обломков. Ни к чему мне было это напоминание о последнем дне в доме Мэри.
Заприметив несколько помятых мусорных контейнеров, выстроившихся вдоль ряда старых частных домов, я пошел туда, небрежно швырнул свой пакет в первый же бак и двинулся было дальше, но услышал, как за спиной открылась дверь и раздался голос:
— Ну уж нет, нет и еще раз нет! Немедленно вернись и забери это с собой!
Обернувшись, я увидел на крыльце дома миниатюрную женщину в накинутом на голову и плечи зеленом пальто, рукава которого повисли, как пара ненужных безжизненных рук.
— Я к тебе обращаюсь, — крикнула она. — Вернись и забери свой мусор. И больше никогда ничего в мой бачок не выкидывай!
На крыльце стояла низенькая, желтушного вида тетка с болтающимся на цепочке пенсне и забранными в несколько пучков волосами.
— У нас в квартале чистота и порядок, мы не допустим, чтобы какие-то нигеры с Юга нам все изгадили, — с лютой ненавистью прокричала она.
Прохожие останавливались поглазеть. Из соседнего дома вышел управляющий, занял позицию посередине тротуара и стал гулко бить кулаком по раскрытой ладони. Я замешкался в досаде и смущении. Эта дамочка в своем уме?
— Я серьезно! Да-да, ты! Я тебе говорю! Забери это немедленно! Розали, — крикнула она кому-то в доме, — вызывай полицию, Розали!
Доводить дело до полиции мне никак нельзя, подумал я и вернулся к мусорному баку.
— В чем дело, мисс? — обратился я к женщине. — Уборщикам не все ли равно: мусор есть мусор. Не бросать же его на тротуар. Не знал, что мусор бывает первого и второго сорта.
— Язык свой дерзкий прикуси, — рявкнула она. — С меня хватит, я не допущу, чтобы вы, негры с Юга, отравляли нам жизнь.
— Ладно, — сказал я, — сейчас заберу.
Я пошарил в заполненном наполовину мусорном баке и нащупал пакет, но тут мне в нос ударил запах гниющих отбросов. Руку облепила какая-то мерзость, тяжелый сверток выскользнул и провалился на самое дно. Проклиная все на свете, я чистой рукой поддернул рукав пальто и продолжил раскопки до победного. Потом вытер носовым платком руку до локтя и пошел прочь, спиной чувствуя ухмылки зевак.
— Чтобы впредь неповадно было, — крикнула мне вслед с крыльца женщина.
Я развернулся и пошел назад.
— Исчезни, желтая помоечная тварь. Если не пропало желание полицию вызывать. — В моем голосе зазвучали незнакомые пронзительные нотки. — Я сделал, что ты хотела, но еще одно слово — и я сделаю то, чего хочу я сам.
Она застыла с выпученными глазами.
— Охотно верю, — сказала она, распахивая дверь. — Охотно верю.
— И не просто сделаю, а с превеликим удовольствием, — добавил я.
— Джентльмен из тебя никакой, как я посмотрю, — отрезала она и хлопнула дверью.