бя побрал, не смеет поднимать руку на Увещевателя, никто!
Я увидел, как Рас вновь заносит нож, но вместо того, чтобы ударить, он отшвырнул Клифтона на асфальт, а сам, распрямив спину, с надрывом проговорил:
— Почему ты путаешься с этими белыми? На кой? Я за тобой давно наблюдаю. Ну ладно, думаю себе, ничего, скоро ему все надоест, опостылеет и он возьмется за ум. Бросит их к чертовой матери. Ты неплохой парень, зачем тебе это нужно?
Осторожно приближаясь, я не сводил глаз с Раса: с зажатым в руке ножом, пока не пущенным в дело, он смотрел на Клифтона сквозь слезы — злые, жгучие, блестевшие красным в свете неоновой вывески.
— Мне ты брат, чувак. У нас с тобой одинаковая кожа, как ты можешь называть белых братьями? Что за хрень, мэн. Полная хрень! Братья всегда одного цвета. Наша мама — черная Африка, забыл? Ты черный, ЧЕРНЫЙ! Ты… мать твою… — причитал он, помахивая в воздухе ножом для пущей убедительности. — Ты — это курчавые волосы! Пухлые губы! Они говорят: от тебя воняет! Они тебя ненавидят, мэн. Ты афро. АФРО! Зачем ты с ними? Оставь эту лажу, мэн. Тебя продадут. Эта дерьмовая история стара как мир. Они сделали из нас рабов, забыл? Неужели они желают черному парню хоть немного добра? Ну какие они тебе братья?
Наконец я подошел к Расу вплотную и со всей силы саданул ему по руке куском трубы — нож отлетел в сторону, а Рас сжал свое запястье, и, когда я снова замахнулся, меня неожиданно бросило в жар от страха и ненависти — он сверкал маленькими, узкими глазками, твердо держась на ногах.
— А, это ты, — прошипел Рас-Увещеватель, — вот натурально бес-с-с черный! Верткий, гаденыш-ш-ш! Откуда ты взялся, что так снюхался с белыми? Погоди, черт, я знаю, ну конечно же! Ты с Юга! Тринидад! Барбадос! Ямайка, Южная Африка, а во всю задницу у тебя красуется отпечаток ботинка белого хозяина. От чего ты отказываешься, когда предаешь свой народ? Зачем вы пошли против нас? Молодые. Образованные; я слышал, как ты подстрекаешь к беспорядкам. Почему ты на стороне угнетателей? Чему тебя в колледже учили? Что ты за человек, если предаешь свою черную маму?
— Хлебало завали, — процедил Клифтон, поднимаясь. — Заглохни уже!
— Черта с два. — Рас утер кулаком слезы. — Я буду говорить! Можешь и дальше колошматить меня трубой, но ей-богу, тебе не заткнуть Раса-Увещевателя. Присоединяйся к нам, парень. Мы выступаем за создание мощного движения чернокожих. Черных! Белые — они тебе, что ли, денег заплатили? Кто может польститься на такое дерьмо? Это грязные деньги, чувак, на них кровь чернокожих! Не бери их вонючие бумажки. Они нажиты бесчестным путем… Только руки пачкать!
Клифтон было ринулся к Расу, но я удержал его.
— Брось, у этого типа не все дома, — сказал я и потянул Клифтона за рукав.
Рас с силой хлопнул себя по бокам.
— Не все дома? У меня-то? Взгляните-ка на меня и потом на себя — по-вашему, это нормально? У нас с вами черный цвет кожи, только оттенки разные. Три черных мужика бьют друг другу морду на улице по вине белого? Это нормально? Это называется осознанным, разумным поведением? Так, по-вашему, должен вести себя в двадцатом веке современный черный парень? Какого дьявола! Черный против черного… парни, где ваше самоуважение? Чем белые вас умасливают — подкладывают своих женщин? И вы купились?
— Пошли. — На этих словах, здесь, во мраке ночи, мне почему-то опять живо припомнился ужас того вечера с баталией, но Клифтон, смотревший на Раса с напряженным любопытством и даже с восхищением, не сдвинулся с места.
— Идем, — повторил я, но он не шелохнулся.
— Конечно, ты иди, — сказал Рас, — а он останется. Ты замарался, он — нет, он настоящий черный. В Африке этот парень был бы вождем, черным королем! А здесь его считают насильником, посягающим на честь их паршивых баб, у которых в жилах и крови-то не сыскать. Спорим, от них отбоя нет… черт. Чушь собачья. Сначала гоняют его пинком под зад с колыбели до креста, а потом называют братом. На то и расчет? Где логика? Парень, ты взгляни на него, разуй глаза. — Рас переключился на меня. — Он так и кричит: «Я стою на вершине этого чертова мира! Обо мне говорят и в Японии, и в Индии — повсюду, где есть цветное население. Я молод! Умен! Прирожденный принц!» Ты глаза-то разуй! Где самоуважение? Работаешь на этих дрянных людишек? Их дни сочтены, вот-вот придет другое время, а ты валяешь дурака, словно застрял в прошлом веке. Не понимаю я тебя. Может, я неотесанный болван? Ответь, чувак!
— Так и есть, — взорвался Клифтон. — Проклятье, да!
— Ты, что ли, думаешь, раз мой английский звучит не так, то я, видать, совсем того? Мамка моя по-иному балакала, мэн, я афро! Серьезно… считаешь меня придурком?
— Причем конченым!
— Ты серьезно? — проговорил Рас. — Как им это удалось, скажи мне, черный? Они подложили тебе в постель своих вонючих баб?
Клифтон снова дернулся, и я снова удержал его, и снова Рас удержался на ногах, и голова его полыхнула красным.
— Угадал? Черт возьми, парень! Это называется равенство? В этом свобода черного человека? Когда хлопают по плечу и подсовывают какую-то шлюху? Мрази! Приятель, неужели тебя так дешево купили? Что эти белые творят с моим народом! Твои мозги совсем раскисли? Слушай сюда, их женщины — гниль болотная. Они сочатся желчью. Все просто: белая знать не выносит черных… точка. Он подкидывает чернокожим юнцам всякую тухлятину, чтобы потом вы делали за него всю грязную работенку. Он предает вас, а вы предаете черный народ. Приятель, тебя облапошили. Пусть себе белые воюют между собой. Перебьют друг дружку, и хрен с ними. Надо объединяться, организация — дело хорошее, но мы объединим черных. ЧЕРНЫХ! А белый подонок пусть катится в преисподнюю! Этот сукин сын предлагает черному одну из своих потаскух — мол, путь к свободе пролегает меж ее тощих ног, — а сам тем временем прибирает к рукам всю власть и все деньги мира, а черного оставляет в дураках. Мало того, добропорядочных белых женщин он убеждает в том, что черный мэн насильник, уличает его в невежестве и изолирует от общества, выставляя всю черную расу последними ублюдками.
И я спрашиваю, когда черным надоест подобная гнусность? Неужели вас купили с потрохами и вы утратили способность мыслить самостоятельно? Вы молоды, не ведитесь на дешевые трюки. Поверьте в себя! Вы созданы из миллиарда галлонов черной крови. Примите себя и станьте царями человеческими. Человек только тогда осознает себя человеком, когда он нищ и наг… и никто не смеет ему указывать. Парень, в тебе росту метр восемьдесят. Молодой, умный. Черный, красивый… не позволяй им внушить тебе, что это не так. Не будь ты таким, давно бы подох. Подох! Я мог убить тебя, мэн. Рас-Увещеватель занес над тобой нож, но ничего не вышло. Тогда я спросил себя, что же меня останавливает? Ничего, решил я, но что-то подсказывало: нет-нет, не ровен час, ты убьешь черного короля. И я согласился: да, конечно! Я примирился с вашей унизительной акцией. Рас признал твои возможности, черный мэн. И поэтому Рас не принесет в жертву белому угнетателю своего черного брата. И тогда он расплакался. Ибо Рас — человек — это ему и без белого известно, — и он плачет. Так почему бы и тебе не признать свой долг черного человека, парень, и не встать в наши ряды?
Грудь Раса высоко вздымалась, в резком голосе слышались просительные нотки. Что же, он действительно настоящий увещеватель; меня впечатлило, сколько безумства и искренности содержалось в его красноречивом и пылком призыве. Рас не двигался с места в ожидании ответа. Вдруг нас привлек шум летевшего на низкой высоте грузового самолета, и мы, задрав головы, молча провожали его взглядом.
Внезапно Рас-Увещеватель, грозя кулаком воздушному судну, завопил:
— Черт бы тебя побрал, однажды и у нас будут такие. Черт тебя побери!
И пока самолет сотрясал потоками воздуха здания, Рас продолжал трясти кулаком. Потом все смолкло, и я оглядел улицу, казавшуюся теперь оторванной от действительности. Мы остались одни — бои переместились в другой квартал. Я взглянул на Увещевателя. Внутренне я разрывался между яростью и изумлением.
— Послушай, — сказал я, покачав головой, — давай рассуждать здраво. Начиная с сегодняшнего дня мы, готовые к любому повороту событий, ежедневно будем выходить на улицы. Неприятности нам ни к чему, особенно с тобой, но и убегать мы не станем…
— Как же ты достал, мэн, — он подался вперед, — это Гарлем. Моя территория, территория черного человека. Думаешь, мы пустим сюда белых и позволим им распространять свою отраву? Разрешим прибрать к рукам всю выручку от лотерейных ставок? Отдадим им наши магазины и лавки? Рассуждай здраво, парень, если говоришь с Расом, не мели чепуху!
— Ладно, вот тебе не чепуха, — сказал я, — только теперь твоя очередь слушать. Заруби себе на носу, что отныне мы будем появляться в Гарлеме каждый вечер. Мы постоянно будем на виду, а если тебе вдруг взбредет в голову гоняться с ножиком за кем-либо из Братства, — неважно, черным или белым, — помяни мое слово, такое мы не забудем и не спустим с рук никому!
В ответ он покачал головой:
— Да, парень, и я про тебя не забуду.
— Уж постарайся. Очень на это надеюсь, иначе кому-то будет не до смеха. Ты сам себя обманываешь, разве ты не видишь, что вы в меньшинстве? Для победы вам нужны единомышленники…
— Первая здравая мысль. Но только черные единомышленники. И желтые, и коричневые.
— И все остальные, кто выступает за мир, основанный на принципах братства, — добавил я.
— Не глупи, чувак. Белому незачем поддерживать чернокожее население. У них свои интересы, белые запросто обернутся против вас. Где же твоя черная рассудительность?
— Подобные мысли приведут тебя на задворки истории, — спорил я. — Не позволяй страстям брать верх над рассудком.
Рас яростно мотнул головой и посмотрел на Клифтона.
— Этот черный втирает мне за мозги и здравый смысл. Хотел бы вас обоих спросить: вы впали в спячку или все-таки еще в сознании? Каково ваше прошлое и куда вы намерены двигаться в будущем? Не, воля ваша, если вам близка эта безумная, порочная идеология, жрите кишки, как стая пятнистых гиен. Вы зашли в тупик. В тупик! Рас не кретин и не трус. Нет! Рас — черный и сражается за свободу черных, когда белые, получив желаемое и вдоволь посмеявшись, давно унесли ноги, а вы тут стоите и воняете, обожравшись их гнилья.