По заданию главнокомандующего финскими вооруженными силами К. Г. Маннергейма, во время оккупации Заонежья, длившейся с октября 1941 г. по июнь 1944 г., финские специалисты сделали описания многочисленных икон, «собранных для Великой Финляндии». Стоимость каждой иконы, по их оценкам, варьировалась от 10 до 15 миллионов финских марок[544]. В 1943 г. иконы из уникальных кижских, создававшихся в XVII в., и других церквей Заонежья были вывезены в Финляндию – для организации там выставки. Сценарий этой акции напоминал аналогичную в Риге, где нацистами экспонировались ценности, вывезенные из Пскова, Новгорода и т. д.
В период «войны-продолжения» в Петрозаводске, в основанном оккупантами музее, накопилось около 950 различных предметов, из которых примерно половина, когда гитлеровская Германия и ее союзники стали проигрывать войну, была эвакуирована из-за угрозы бомбежек в так называемую Внутреннюю Финляндию – на исконно финскую территорию. Из оказавшихся в Финляндии 600 предметов большая часть была помещена в замок Турку, а остальное осталось в Пялькяне, Рауталампи и Куусамо. Цифры таковы: в 1944 г. в историческом музее Турку – 260 икон, в усадьбе Няри в Пялькяне – 22 иконы, в музее Перуа в Рауталампи – 247 икон и в Куусамо – 5 икон из Восточной Карелии[545].
После заключения перемирия и выхода Финляндии из войны, некоторые экспонаты были переданы Советскому Союзу при посредничестве наблюдательной комиссии. Вопрос о части икон был снят с повестки дня, как стало известно из дневниковых записей 1970-х гг.
президента республики Урхо Кекконена. В конце января 1974 г. с президентом встретился научный сотрудник музея Турку, которому его предшественник доверил музейную тайну: в замке Турку сохранились 12 подлинных трофейных икон из Восточной Карелии. После совещания с президентом научный сотрудник сдал иконы на хранение Музейному ведомству в Суоменлинна, откуда они лишь в 1989 г. были перемещены в центральное хранилище в Ориматтила, и впервые включены в музейное собрание. Вопрос, кому принадлежат эти предметы, может ли Россия требовать их возврата и найдутся ли доказательства для подобного требования, по-прежнему остается вне зоны внимания как специалистов обеих стран, так и политиков[546].
Надо сказать, финские музейщики подключились к санкционированному государством грабежу вполне активно, организуя экспедиции и участвуя в них непосредственно. Делалось это в ряде случаев вполне добровольно, причем было «обрамлено» опять же историко-идеологической целесообразностью. Так, финский этнограф-фольклорист, до войны – сотрудница, а с 1948 по 1971 г. – директор Музея Хельсинки, Х. Хелминен стала первым исследователем-этнографом, отправившимся в Восточную Карелию для «собирательской работы» во время «войны-продолжения». По окончании экспедиции, длившейся полтора месяца, она передала в собрание Национального музея Финляндии свыше 400 единиц этнографических предметов из Реболы. Эти вещи не возвращены до сих пор. Вот выдержки из отчета Х. Хелминен, из которых видна обширная география сбора художественных ценностей даже одной этой сравнительно небольшой группы:
«Вместе с группой № 47 Женского союза “Готовность к труду” [структура, аналогичная нацистской организации “Сила через радость”. – Ю. К.], ездила в качестве специалиста по предметам старины.
Разрешение на поездку в регион Ребола. Поездки: Хауккасаари, Вуосниеми, Кииманваара, Сааренпяя, Роуккула, Колвасярви и Вира. Там, а также в Риикосенниеми, Лахденпохья и Таавинениеми и в других местах церковной деревни Реболы собрано 410 различных музейных предметов, которые в настоящее время прошли инвентаризацию и внесены в опись Национального музея. В разных деревнях сделано 74 фотографии и 175 рисунков. В Национальный музей, этнографический отдел сдан для архива отчет о поездке на 78 листах»[547].
Изучение этого документа могло бы дать российским исследователям нить для поиска утраченных в годы войны отечественных этнографических археологических и художественных ценностей. Важно отметить, что в 1992 г. финское министерство образования, которому подчиняются музеи в Финляндии, инициировало вывод в отдельный музей «нефинских» этнографических коллекций и создание Музея культур в рамках Музейного ведомства[548].Значительную часть собрания нового музея составили предметы из финно-угорских коллекций, иллюстрирующих результаты исследовательских работ на оккупированных территориях[549].
Тема вывоза российских художественных ценностей на территорию Финляндии получила новое «прочтение» на открытой весной 2008 г. в Хельсинки выставке Музея культур, посвященной Карелии. На ней впервые были представлены результаты проделанной финскими учеными в 1941–1944 гг. в Восточной Карелии собирательской работы, а также прослеживалось, как идея Великой Финляндии и племенных связей финских народов повлияла на этнографическую фиксацию и сбор предметов. Среди прочего, на ней были представлены предметы, собранные Хельми Хелминен на Хауккасаари близ Ребол и Сакари Пяльси – в русских деревнях в окрестностях Александро-Свирского монастыря[550].
Проблема поиска местонахождения и попыток вернуть художественные и этнографические ценности, вывезенные во время Второй мировой войны оккупантами из Карелии, сегодня остается фактически не исследованной российскими специалистами. И связей, тем более – совместных проектов в этой области истории и музееведения практически не существует. Хотя именно такие проекты могли бы существенно расширить представления о карельских культурных утратах времен Великой Отечественной войны и, вероятно, выявить местонахождение вещей, покинувших этот регион в 1941–1944 гг.
История финской оккупации Карелии хранит один исключительный сюжет – спасения от неминуемого уничтожения архитектурного ансамбля Кижей, не имеющего аналогов в мире. В ноябре 1941 г. финским ВВС надлежало разбомбить все постройки кижского архипелага, так как, по данным финской разведки, там располагалась советская партизанская база. Для выполнения варварского задания с военного аэродрома в Петрозаводске поднялись два «Фоккера-10» и взяли курс на Кижи.
«Это было глубокой осенью. Все давно покрыл снег, но Онежское озеро лед еще не успел сковать. Белый, блестящий снег окружал высокие церкви. Их купола переливались на солнце, меняя цвет от серебристого до темно-бронзового цвета; подобного зрелища я еще никогда не видел. Этот вид очень запомнился. Было понятно, что человек не должен разрушать такую красоту. Когда я увидел нетронутый следами человека снег, стало ясно, что в церкви никто не ходил [т. е., что партизан там нет. – Ю. К.], и я дал второму пилоту знак: “улетаем”.
Авиабомбы были сброшены на корабли в Онежское озеро, но, как выяснилось, мимо. Боевое задание было фактически провалено. Сразу по возвращении, доложил командованию все, как было, и со мной согласились. Я до сих пор считаю, что поступил правильно. Потом еще много раз я пролетал над островом, любуясь церквами, но больше ни я, ни мои товарищи не получали подобного приказа»[551], – так вспоминал об этой истории майор финской авиации Л.-Д. Саксель. Саксель, после войны ставший учителем математики, в 1999 г. приезжал на остров Кижи, чтобы впервые посмотреть на него с земли.
К моменту, когда советские войска покинули Крым, с полуострова была эвкуирована лишь относительно небольшая часть музейных коллекций и прочих художественных ценностей. Остались в Ялтинском порту, не дождавшись отправки, например, коллекции Алупкинского дворца[552]. 27 октября 1941 г. в результате налета немецкой авиации в Керченском порту погибло собрание Симферопольской картинной галереи[553]. Весьма противоречивы сведения о судьбе Пушкинского музея в Гурзуфе. Инспектор музейного отдела наркомата просвещения Крымской АССР Н. А. Наровчатова в справке об эвакуированных музеях Крыма, составленной 19 августа 1943 г., отметила следующее: «…Фонды Пушкинского музея были упакованы в 7 ящиков весом в 475 кг и сданы на пароход 31 октября 1941 г. Груз сдала директор музея т. Горбунова. Экспонаты были отправлены в Сталинград через Новороссийск. Пароход, на котором были погружены экспонаты, потоплен неприятелем…»[554] В то же время директор Алупкинского музея С. Г. Щеколдин в «Отчете о разграблении ценностей Алупкинского историко-бытового и художественного дворца-музея немецко-фашистскими оккупантами…» от 2 мая 1944 г. указал, что самолично перевез ящики Гурзуфского домика-музея А. С. Пушкина из Ялтинского порта на склад Ялтинского городского управления, откуда позже немцы отправили их в Симферополь[555].
Трагическая участь постигла реликвии Керченского историко-археологического музея. В сентябре 1941 г. директор музея Ю. Ю. Марти и представитель Керченского горисполкома Ф. Т. Иваненко вывезли через Керченский пролив на Тамань 1156 наиболее ценных экспонатов, а именно – египетские вещи, чернофигурную и черно-лаковую керамику, терракоту, мраморные статуэтки и рельефы, изделия из стекла, кости, бронзы, серебра, золота и 157 дел музейного архива[556]. Ю. Ю. Марти в дороге заболел и вынужден был остаться в Краснодаре, а Ф. Т. Иваненко сдал груз Армавирскому горисполкому. В августе 1942 г., накануне захвата Армавира немецкими частями, заведующая секретной частью горисполкома А. М. Авдейкина доставила чемодан с золотыми и серебряными монетами, бляшками, браслетами, подвесками, кольцами, пряжками в станицу Спокойную и поместила в местном отделении госбанка