Между многочасовыми заседаниями Маленков нашел время пролистать путеводитель по Музею обороны, и из его уст посыпались обвинения: в экспозиции музея незаслуженно «создавали миф об особой “блокадной” судьбе Ленинграда, принизили роль товарища Сталина в обороне города»[758].
В музей для оценки его деятельности из Москвы прибыла комиссия ЦК ВКП(б), которая вынесла разгромный, заранее подготовленный итогами визита Маленкова вердикт. По ее мнению, экспозиция музея не только в извращенном виде показывала ход событий войны, но и являлась антипартийной[759].
В сложной, часто меняющейся обстановке гражданские и военные руководители всех уровней были вынуждены порой принимать решения самостоятельно, без санкций из столичных кабинетов. Самостоятельность в действиях у некоторых из них быстро вошла в привычку, одержанная трудная победа – снятие блокады – укрепляла уверенность в своих силах. В конечном счете, принимая решение о создании в городе Музея обороны, военные и партийные руководители, вероятно, не в последнюю очередь заботились о должном освещении своей собственной роли в исторических событиях[760].
После разгромного заключения комиссии музей был закрыт для посетителей под предлогом реконструкции. Коллектив надеялся все же сохранить уникальное собрание исторических реликвий Великой Отечественной войны. Под грубым давлением сотрудники пытались наладить работу. Было сформировано несколько рабочих групп для разработки тематических планов новой экспозиции ряда залов. Предстояло проделать большую работу. Всего намечалось переделать экспозицию общей площадью 1757 кв. метров. В этих помещениях намеревались разместить более 900 новых музейных предметов, фотографий, схем и карт. Не удалось: созданный под диктовку властей план новой экспозиции превращал Музей обороны Ленинграда в музей генералиссимуса Сталина. Экспозиция открывалась мифологическим рассказом об участии Сталина в обороне Петрограда от войск Юденича в 1919 г. Как позволяют судить имеющиеся документы, указанная часть новой экспозиции не только была абсолютно лживой, но и по составу материалов не соответствовала уровню профессионального музея. Не располагая соответствующими материалами, сотрудники были вынуждены использовать фоторепродукции картин, документов и прочего[761]. На стенах всех залов было предписано поместить изречения И. В. Сталина и панегирические высказывания о нем самом. В основу раздела экспозиции, посвященной истории битвы за Ленинград, была положена агитпроповская историческая справка «Фальсификаторы истории», где шельмованию подвергались недавние союзники по антигитлеровской коалиции, идейные и политический разногласия с ними использовались как предлог для разжигания ненависти. Среди сотрудников музея были произведены первые аресты и тогда же – первые репрессии в отношении экспонатов. Жертвами оказались директор выставки «Героическая оборона Ленинграда» С. И. Аввакумов, первый директор музея Л. Л. Раков, его заместитель по научной части Г. И. Мышкевич и др. Множество экспонатов было уничтожено как «политически вредные» и даже «террористические». Решение о закрытии музея было фактически принято еще в 1949 г., в разгар «Ленинградского дела». По решению Исполкома Ленгорсовета от 18 февраля 1953 г. «О передаче фондов ликвидированного музея обороны Ленинграда» и в соответствии с распоряжением Совета Министров РСФСР от 21 января 1953 г. Государственному музею истории Ленинграда были переданы фонды, научно-вспомогательные материалы, научный архив и хозяйственное имущество[762]. Малая часть – Государственному музею Великой Октябрьской социалистической революции (ныне Государственный музей политической истории России). По горькой иронии истории, акт ликвидационной комиссии был подписан 5 марта 1953 г. – в день смерти Сталина. Музей обороны Ленинграда прекратил свое существование.
Возрожден музей был лишь в 1989 г., и ныне, несмотря на огромную и успешную работу по сбору экспонатов и отличный научный потенциал, теснится в двух небольших экспозиционных залах и крошечных помещениях для хранения фондов – прежние помещения ему так и не возвращены, и новых до сих пор тоже не нашлось…
Еще одним символичным явлением в последний год Великой Отечественной войны стало создание выставки Карельского фронта, посвященной победе наших войск на реке Свирь и освобождению Карелии. Характеризуя ее, сотрудник Центрального музея Красной Армии П. Н. Логинов докладывал в Главное Политическое Управление РККА 9 ноября 1944 г.: «Выставка организована продуманно и представляет из себя большой музей-заповедник, созданный на месте боев»[763]. Она занимала территорию в 30 га, которая силами Карельского фронта и жителей города Лодейное Поле была превращена в парк. Здесь были сохранены советские оборонительные укрепления[764]. Открытие выставки состоялось в декабре 1944 г. В акте приема ее экспозиции было отмечено, что, по сути, она является военно-историческим музеем и должна стать филиалом Центрального музея Красной Армии. Пожелание, высказанное приемной комиссией, было учтено: выставка «Свирская победа», единственная из нескольких фронтовых, открывавшихся в последнее полугоде войны, стала музеем-филиалом ЦМКА. Однако это не защитило его: как и Музей обороны и блокады, он был расформирован вследствие «Ленинградского дела» и восстановлен как парк памяти, филиал Лодейнопольского краеведческого музея (Ленинградская область) лишь в постсоветское время.
«Мы побеждаем фашизм в военных действиях, нам сам Бог велел избавить нашу землю от следов фашистского пребывания, избавить от руин. Поэтому острейшая необходимость – восстановить… Второго пути нет, – писала вскоре после освобождения Павловска А. Н. Зеленова. – Наша культура, наследие России слишком обеднели во время войны. Можно и нужно восстановить на прежнем уровне, только нельзя медлить. Это ведь тоже бой. Восстановление – это дело национальной чести»[765]. Эти простые искренние слова в полной мере относятся ко всем музейщикам, бывшим на передовой этого воистину героического фронта. Они не только приняли бой с варварством, но и победили.
Неоконченная повестьВместо послесловия
У этой книги – открытый финал. Поиски отечественных музейных экспонатов за пределами России (в Германии, Финляндии, Испании, Венгрии и других сателлитах Третьего рейха, а также бывших республиках СССР) продолжаются, как продолжается и реставрация разрушенных во время войны памятников. Появляются все новые исследования, посвященные трагической судьбе культурных ценностей в годы Второй мировой. По крупицам воссоздается летопись, увы, подобная мартирологу. Редкие исключения – возвращение экспонатов в родные музеи – и радостны, драматичны. Радостны – поскольку дают надежду на то, что находки будут продолжаться, и поскольку являются единственной возможностью хотя бы фрагментарно воссоздать исторические коллекции. Драматичны – поскольку неопровержимо доказывают, что массовый грабеж, производимый военнослужащими вермахта и иных армий государств – сателлитов гитлеровской Германии, нанес нашей стране не меньший урон, чем вывоз художественных ценностей, организованный в чудовищных масштабах нацистским государством. И что в частных домашних коллекциях детей и внуков тех, кто воевал на Восточном фронте, до сих пор могут находиться тысячи музейных экспонатов и других российских художественных реликвий.
Вот лишь несколько примеров двух последних десятилетий. В 1997 г. в Национальном музее города Вроцлава в Польше была выявлена принадлежавшая Гатчинскому дворцу-музею акварель «Вид Монрепо близ Людвигсбурга». Полотно попало в Польшу во время Второй мировой, в период отступления вермахта, и уже после войны как экспонат «неизвестного происхождения» поступило в музей, в запасниках которого и хранилось. Благодаря совместной работе польских и российских искусствоведов, удалось выяснить происхождение картины и вернуть ее в Гатчинский музей-заповедник. В 2002 г. в немецком частном собрании была найдена картина К. В. Лемоха «Крестьянская девочка», находившаяся в покоях великой княгини Ксении Александровны. В Москве состоялась церемония передачи в Гатчинский дворец картины. Она была возвращена благодаря усилиям департамента по сохранению культурных ценностей Министерства культуры России. В том же году через Министерство культуры в Гатчину передали сразу несколько картин, найденных в Берлине: «Портрет Георга I Английского» Готфрида Неллера (Англия, 1717 г.), «Портрет Петра III» работы неизвестного художника (Россия, XVIII в.) и др. В августе 2004 г. в Гатчину из Эстонии был возвращен вывезенный оккупантами ящик для дров из кабинета Александра II работы мастерской А. И. Тура (середина XIX в.). В апреле 2006 г. список находок пополнил шкаф-бюро работы Г. Гамбса (начало XIX в.), считавшийся утраченным. Он также был обнаружен в частной коллекции в Эстонии[766]. В 2008 г. в Гатчинский дворец вернулся каталог картинной галереи Императорского Эрмитажа, вывезенный нацистами в годы Великой Отечественной войны. Он принадлежал императору Александру III и находился в библиотеке Гатчинского дворца. В 2007 г. сотрудники Росохранкультуры обнаружили каталог на одном из интернет-аукционов. Владелец каталога, гражданин США, по просьбе американских властей вернул издание в Россию. В 2011 г. в собрание музея вернулась уникальная резная икона «Введение Богородицы во Храм». Она была подарена императору Александру III греческими монахами в 1893 г. на десятилетие его коронации. Об этом говорит надпись на тыльной стороне: «Его Императорскому Величеству Государю Императору Александру Александровичу III от русского скита святого пророка Илии на Афоне 1893 года». Дар Александр III поместил в Дворцовой церкви Гатчинского дворца. Во время Великой Отечественной войны икона пропала. А в 2007 г. она была выставлена гражданином Германии на аукционе Cristie’s. К счастью, образ приобрел известный московский коллекционер, который позднее обнаружил на тыльной стороне надпись и инвентарные номера гатчинской Дворцовой церкви. 1 июня 2011 г. состоялась передача иконы Росохранкультуре, а 7 июня – музею-заповеднику «Гатчина».