бежден, что этот череп принадлежит человеку, изображенному на фотографиях, т. е. Кузнецову. И заказчик у экспертизы был очень солидный – КГБ. Создается впечатление, что и чекистам, и экспертам очень хотелось, чтобы останки неизвестного, найденные в урочище Кутыкы Рябого, оказались останками прославленного разведчика. А тут еще и состояние представленного на экспертизу черепа было таково, что очень многое зависело от того, как будет проведена реставрация. А когда эксперты настроены пристрастно, всегда есть опасность, что результаты промежуточных операций будут подогнаны под заранее заданный конечный результат.
Настораживает и другое. Судя по описанию в экспертном заключении, череп неизвестного был очень сильно поврежден именно в лицевой части. И не просто поврежден, а раздроблен аж на 15 частей. Нет гарантии к тому же, что в руки экспертов попали все фрагменты черепа. В этом случае результат экспертизы предопределялся тем, насколько точно будет проведена реставрация. А пристрастность экспертов заставляет усомниться в том, что реставрация была выполнена безукоризненно.
Замечу также, что повреждения, которые были нанесены перед смертью черепу неизвестного, слишком уж велики для обычной осколочной гранаты. Можно предположить, что Кузнецов не успел метнуть гранату, поскольку его сразили выстрелы бандеровцев, и граната взорвалась у разведчика в правой руке у груди, оторвав кисть и поразив лицо и грудную клетку. Однако не верится, что осколочная граната могла так основательно разрушить череп, раздробив его сразу на 15 фрагментов. И уж, конечно, человек с раздробленным черепом ни секунды бы не остался в живых после взрыва и не мог, как утверждал Струтинский, смотреть на своих убийц «спокойным и строгим лицом». От лица-то ничего не осталось.
Если же Кузнецов взорвал в хате Голубовича не осколочную, а гораздо более мощную противотанковую гранату, тогда непонятно, как вообще уцелела хата и почему находившиеся вместе с ним бандеровцы получили осколочные ранения. Струтинский ведь говорит именно об осколочных ранениях. И как, интересно, ухитрились уцелеть те несколько бойцов УПА, что находились в момент взрыва совсем рядом с Кузнецовым, в частности те, кто давал прикурить неизвестному немецкому офицеру. Кстати сказать, ни в постановлении следователя, ни в заключении эксперта, ни в тексте самого Струтинского – нигде не упоминается, что в черепе неизвестного из урочища Кутыкы Рябого были найдены металлические осколки гранаты. А они, строго говоря, должны были там быть. По осколкам же можно было бы определить тип гранаты или иного взрывного устройства, мины, снаряда или авиабомбы. Может, неизвестный человек погиб не от взрыва гранаты, а от взрыва бомбы, мины или снаряда? Тогда все становится на свои места. Эти более мощные заряды вполне могли причинить те ужасные повреждения черепу, которые мы видим в заключении Герасимова. Учитывая, что от взрыва человек обычно инстинктивно закрывается правой рукой, можно объяснить, почему у неизвестного, помимо ран в груди, животе и на лице, оказалась оторвана правая кисть.
Если предположить, что неизвестный из урочища Кутыкы Рябого погиб от бомбы или снаряда, то на первый план опять выходит версия жителей Боратина о немецком офицере, убитом бомбой с советского самолета в те дни, когда германские войска держали оборону у этого села. Возможно, что на самом деле причиной его смерти стал близкий разрыв мины или артиллерийского снаряда. Эта версия кажется мне наиболее правдоподобной. И погиб безымянный офицер вермахта вовсе не в неравной схватке с бойцами УПА на окраине Боратина. Самой этой схватки, скорее всего, не было. Эпизод с неизвестным, подрывающим себя и врагов последней гранатой, вполне могли придумать специально для героического мифа о Кузнецове.
Окончательно расставить все точки над i могла бы самая точная, генетическая, экспертиза. Для ее проведения необходима добрая воля ныне живущих родственников Николая Ивановича Кузнецова, а также правительства Украины и городских властей Львова. Оплатить такую экспертизу, отнюдь не дешевую, могло бы, наверное, правительство России. Ведь, в сущности, Кузнецов – наш национальный герой, и российские власти должны быть заинтересованы в точном установлении факта: кто же именно похоронен на Холме Славы во Львове под камнем с барельефом знаменитого разведчика и надписью «Герой Советского Союза Николай Иванович Кузнецов». Боюсь, однако, что кузнецовские родственники будут против новой экспертизы из-за опасений, что в могиле окажется не легендарный разведчик. Украинские же власти могут возражать из опасений прямо противоположных: вдруг подтвердится, что в могиле захоронен Кузнецов и никто другой. Думаю, что в действительности шансы здесь – пятьдесят на пятьдесят.
Если выяснится, что на львовском Холме Славы покоится Кузнецов, можно будет рассмотреть вопрос о переносе его праха на Родину, на Урал. На Украине сейчас считаются героями бойцы Украинской Повстанческой Армии, от рук которых погиб Николай Иванович. И отношение к советскому разведчику здесь теперь иное, чем в 1960 году. Неудивительно, что его могила уже подвергалась варварскому осквернению. Наверное, спокойнее Кузнецову сейчас было бы лежать в родной земле.
Если же экспертиза докажет, что на Холме Славы покоится не Николай Иванович, а другой человек, то в этом тоже можно усмотреть некий глубокий смысл. Кузнецов два самых знаменательных года своей жизни блестяще играл роль обер-лейтенанта вермахта Пауля Зиберта. А после его смерти неизвестный германский офицер играет роль легендарного советского разведчика, но теперь уже – в могиле. И можно будет сделать это захоронение Могилой Неизвестного Немецкого Солдата. Сотни тысяч их вместе с миллионами красноармейцев встретили смерть на украинской земле, честно выполняя свой долг, веря, что сражаются за Родину и свой народ, и не имея никакого отношения к преступлениям нацистского режима. Мой друг Дэвид Глэнц свою книгу «Величайшее поражение Жукова. Впечатляющая неудача Красной армии в операции „Марс“» о сражении на Ржевско-Вяземском плацдарме осенью и зимой 1942 года посвятил «памяти десятков тысяч советских и германских солдат, которые сражались и погибли или выжили в ужасной мясорубке этой операции только для того, чтобы быть забытыми историей». Наверное, и нам через пятьдесят с лишним лет после окончания Второй мировой войны стоит также относиться к нашим бывшим врагам и не числить солдат вермахта фашистами и преступниками?
И зачем создавать миф? Пусть место и время смерти Кузнецова, детали его последнего боя навсегда останутся неведомы. Пусть мы не узнаем, погиб ли Николай Иванович в бою, или был пленен, а потом расстрелян, убили ли его украинские повстанцы как немецкого офицера или как большевистского агента. Это был один из последних рыцарей нашей отнюдь не романтической эпохи, свято веривший в свою миссию. 20 сентября 1943 года, перед тем как отправиться убивать заместителя Коха Даргеля (который чудом уцелел), Николай Иванович оставил в отряде Медведева письмо, которое просил вскрыть только в случае своей гибели. Вот что писал он в этом своеобразном завещании: «25 августа 1942 года в 24 часа 05 минут я спустился с неба на парашюте, чтобы мстить беспощадно за кровь и слезы наших матерей и братьев, стонущих под ярмом германских оккупантов.
Одиннадцать месяцев я изучал врага, пользуясь мундиром германского офицера, пробирался в самое логово сатрапа – германского тирана на Украине Эриха Коха. Теперь я перехожу к действиям.
Я люблю жизнь, я еще очень молод. Но если для Родины, которую я люблю, как свою родную мать, нужно пожертвовать жизнью, я сделаю это. Пусть знают фашисты, на что способен русский патриот и большевик (хотя членом партии Кузнецов так и не стал, мировоззрение у него было коммунистическое; о таких говорили – „беспартийный большевик“. – Б. С.). Пусть знают, что невозможно покорить наш народ, как невозможно погасить солнце. Пусть я умру, но в памяти моего народа патриоты бессмертны… Я пойду на смерть с именем моего Сталина, отца, друга, учителя. Передайте ему привет».
Николай Иванович Кузнецов обрел бессмертие. Мы не знаем, где его могила, но образ обер-лейтенанта Зиберта, бесстрашно расстреливающего высокопоставленных нацистов, навсегда остается в нашей памяти. Хочу подчеркнуть, что почти все жертвы кузнецовских пуль в той или иной степени были причастны к военным преступлениям или преступлениям против человечества. Эрих Кох, в частности, в 1961 году польским судом был приговорен к смертной казни, замененной пожизненным заключением (гаулейтер скончался в 1986 году). И в этом же ряду стоял тот, с чьим именем Николай Иванович шел на смерть, ничего не зная о сталинских преступлениях.
Конечно, Кузнецова, гениального разведчика, стоило бы послать на многолетнюю нелегальную работу в Германию. Но начавшаяся война перечеркнула подобные планы. Времени на «акклиматизацию» нового резидента и создание в Рейхе агентурной сети уже не было. И Николая Ивановича использовали как фронтового разведчика, добывавшего сведения главным образом тактического характера, и как террориста, уничтожающего чиновников оккупационной администрации.
Дело комиссара Люшкова
Ранним утром 13 июня 1938 года навстречу маньчжурским пограничникам, охранявшим границы марионеточной империи Маньчхоу-Го с Советским Союзом неподалеку от озера Хасан, направился человек лет 37–38, небольшого роста (около 160 см) с густой черной шевелюрой и гимнастерке с тремя ромбами комиссара госбезопасности 3 ранга на петлицах (в армии это соответствовало званию комкора). Его большие кристально чистые глаза, прикрытые длинными ресницами, пронзали встречных острым взором профессионального дознавателя. Раннее брюшко выдавало человека, привыкшего к кабинетной работе. При задержании неизвестный не оказал никакого сопротивления и сразу же заявил, что является высокопоставленным сотрудником НКВД. В доказательство он предъявил служебное удостоверение за номером 83, выписанное на имя Генриха Самойловича Люшкова, комиссара государственной безопасности 3 ранга, состоящего в должности начальника Управления НКВД Дальневосточного края. Удостоверение подписал сам Народный Комиссар Внутренних Дел СССР Генеральный комиссар госбезопасности Николай Иванович Ежов. Вернее, проставлены все его должности и звание, но сам автограф отсутствует. Выданное 1 февраля 38-го, удостоверение было действительно до конца года. Еще задержанный имел с собой депутатский билет Верховного Совета СССР, причем избирался Генрих Самойлович от Камчатско-Колымского избирательного округа, самого для НКВД подходящего – из-за обилия лагерей. 3500 маньчжурских юаней, которые, как честно признался, прихватил с собой из средств, предназначенных для оплаты иностранной агентуры.