Однако Генрих Самойлович категорически опровергал слухи о том, что к убийству Кирова приложил руку Сталин. В частности, Люшков доказывал, что Сталин не мог организовать убийство кировского охранника Борисова, важного свидетеля по делу о покушении. Когда 2 декабря 1934 года Сталин позвонил заместителю Ягоды Я. С. Агранову и потребовал срочно доставить Борисова в Смольный на допрос, Лужков, в ту пору – заместитель начальника секретно-политического отдела НКВД, присутствовал при этом разговоре. От звонка Сталина до роковой аварии грузовика, в которой погиб Борисов, прошло всего полчаса, а этого времени, утверждал Люшков, как профессионал, абсолютно недостаточно для организации покушения. Опровергает он и распространенную версию, будто Л. В. Николаев убил Кирова из ревности, подозревая в нем любовника своей жены. Действительно, в николаевском дневнике, опубликованном несколько десятилетий спустя, главной причиной, толкнувшей его на теракт, выступает обида на несправедливое, как полагал Леонид Васильевич, увольнение его с работы – из ленинградского Института истории ВКП (б). В дневнике Николаев, человек с на редкость склочным характером, сначала писал о своем намерении убить директора Института, потом второго секретаря обкома и лишь потом остановил свой выбор на Кирове как главном виновнике того, что жалобы обиженного партийца Ленинградский обком так и не удовлетворил. О любовных похождениях Мироныча говорил весь Ленинград, но нет никаких данных, что среди прочих он остановил свой выбор на николаевской жене Мильде Драуле и тем более что ее муж знал об этой связи. Неужели Мильда Драуле ухитрилась переспать со всей ленинградской номенклатурой?
Не исключено, что одним из непосредственных поводов к бегству Люшкова стала подготовка к осуществлению советской стороной провокации в районе высоты Заозерная у озера Хасан, о чем начальник Дальневосточного НКВД не мог не знать. 8 июня 1938 года Главный Военный Совет РККА принял постановление о создании на базе Особой Дальневосточной Краснознаменной Армии Дальневосточного фронта, что ясно указывало на приближение военной грозы. Люшков через сеть осведомителей и Особые отделы знал истинное состояние советских войск на Дальнем Востоке и всерьез опасался, что в случае неудачи станет одним из козлов отпущения. Здесь, по всей видимости, Генрих Самойлович тоже не ошибся. Неудача у озера Хасан стоила командующему Дальневосточным фронтом Маршалу Советского Союза Василию Константиновичу Блюхеру не только высокого поста, но и головы.
По японской версии, опубликованной в августе 1938 года в издававшемся Охранным бюро МВД Японии бюллетене «Гайдзи гэппо», события развивались следующим образом: «Инцидент у высоты Чангуфэнь (японское название Заозерной. – Б. С.) начался 12 июля 1938 года, когда несколько десятков советских солдат перешли советско-маньчжурскую границу и, противозаконно заняв высоту Чангуфэнь, начали возводить на ней укрепления. 14 июля представители властей Маньчжоу-Го, а 15 июля – правительство Японии выразили протест в связи с действиями советской стороны; в ответ на это СССР продолжал наращивать численность своего контингента в районе высоты. В результате контрмер, предпринятых императорской армией, а также переговоров между японским послом в СССР Сигэмицу и советским наркомом иностранных дел Литвиновым, проходивших 4, 7 и 10 августа, было заключено соглашение о перемирии, а затем, 11–13 августа – соглашение о демаркации границы в этом районе, благодаря чему данный инцидент был окончательно урегулирован».
Советская версия того, из-за чего произошли бои у озера Хасан, естественно, иная. Согласно ей, 15 июля 1938 года в районе Заозерной нарушил границу японский жандарм Сякуни Мацусима. Выстрелом из винтовки нарушитель был убит. В него стрелял начальник инженерной службы Посьетского отряда В. Виневитин. Японцы утверждали, что труп лежал на маньчжурской стороне границы, и, следовательно, виноваты в инциденте русские. Последующее расследование, проведенное по инициативе Блюхера, показало, что убийство действительно произошло на территории Маньчжоу-Го. Но началось все несколькими днями раньше. В первых числах июля советские пограничники скрытно заняли позиции на вершине Заозерной и стали рыть там окопы и возводить проволочные заграждения. Граница же проходила по гребню сопки. 12 июля японцы обнаружили советские укрепления, а 15-го послали туда отряд жандармов, один из которых и был убит. В тот же день временный поверенный в делах Японии в Москве Ниси потребовал от советской стороны вернуть пограничников на прежние позиции. В ответ заместитель наркома иностранных дел Б. Стомоняков заявил, что ни один советский солдат границы не нарушал. Через четыре дня состоялся резкий обмен мнениями между послом М. Сигемицу и наркомом М. Литвиновым. По инициативе японского командования границу перешли десятки местных жителей с письмами, где просили русских уйти с маньчжурской земли. Интересно, что советская сторона бои у озера Хасан непосредственно увязывала с бегством бывшего шефа Дальневосточного НКВД. В стенгазете советского посольства в Токио с характерным названием «Высота Заозерная – исконно русская земля», содержание которой стало известно японскому агенту, утверждалось, что пресса Японии в связи с «делом Люшкова» раздула истерическую и лживую пропагандистскую кампанию, и Советский Союз вынужден был укрепить свои дальневосточные границы. Но это была всего лишь пропагандистская уловка, правда, не для широкой публики, а для дипломатов и военных. На самом деле, как мы помним, Дальневосточный фронт был сформирован за несколько дней до побега Люшкова и за месяц до первых выстрелов на Заозерной.
Тем временем в дело вмешался Блюхер, пославший на Заозерную собственную комиссию. В секретном приказе наркома обороны Ворошилова, изданном 31 августа 1938 года и посвященного итогам хасанских боев, с возмущением говорилось: «Руководство командующего Дальневосточного Краснознаменного фронта маршала Блюхера в период боевых действий у озера Хасан было совершенно неудовлетворительным и граничило с сознательным пораженчеством. Все его поведение за время, предшествовавшее боевым действиям и во время самих боев, явилось сочетанием двуличия, недисциплинированности и саботирования вооруженного отпора японским войскам, захватившим часть нашей территории. Заранее зная о готовящейся японской провокации (точнее, советской. – Б. С.) и о решениях правительства по этому поводу, объявленных тов. Литвиновым послу Сигемицу, получив еще 22 июля директиву наркома обороны о приведении всего фронта в боевую готовность, тов. Блюхер ограничился отдачей соответствующих приказов и ничего не сделал для проверки подготовки войск для отпора врагу и не принял действительных мер для поддержки пограничников полевыми войсками. Вместо этого он совершенно неожиданно 24 июля подверг сомнению законность действий наших пограничников у озера Хасан. Втайне от члена Военного Совета тов. Мазепова, своего начальника штаба тов. Штерна, зам наркома обороны тов. Мехлиса и заместителя наркома внутренних дел тов. Фриновского, находившихся в это время в Хабаровске (все они далеко неслучайно прибыли еще до начала боев. – Б. С.), тов. Блюхер послал комиссию на высоту Заозерная и без участия начальника погранучастка произвел расследование действий наших пограничников. Созданная таким подозрительным порядком комиссия обнаружила „нарушение“ нашими пограничниками маньчжурской границы на 3 метра и, следовательно, „установила“ нашу „виновность“ в возникновении конфликта на озере Хасан. Ввиду этого тов. Блюхер шлет телеграмму наркому обороны об этом мнимом нарушении нами маньчжурской границы и требует немедленного ареста начальника погранучастка и других „виновников в провоцировании конфликта“ с японцами. Эта телеграмма была отправлена тов. Блюхером также втайне от перечисленных выше товарищей. Даже после указания от правительства о прекращении возни со всякими комиссиями и расследованиями и о точном выполнении решений Советского правительства и приказов наркома обороны, тов. Блюхер не меняет своей пораженческой позиции и по-прежнему саботирует организацию вооруженного отпора японцам».
25 июля, на следующий день после прибытия блюхеровской комиссии, начальник войск Дальневосточного пограничного округа Соколов отчитал своего подчиненного, начальника Посьетского пограничного отряда Гребенника:
«– Где сказано, что надо допускать на линию границы командный состав, не имеющей отношения к охране границы? Почему не выполняете приказ о недопуске на границу без разрешения?.. Вы не выполняете приказ, а начальник штаба армии фиксирует один окоп за линией границы, там же проволочные заграждения. Почему расходится с вашей схемой, подписанной Алексеевым (начальником штаба Посьетского погранотряда. – Б. С.)?
– Оборудование высоты проходило ночью, – неуверенно оправдывался Гребенник.
– Почему не сходятся ваши донесения со схемой, правда это или нет? – не унимался Соколов.
– После проверкой прибором теодолитом оказались небольшие погрешности, – признал начальник Посьетского погранотряда. – Сейчас эта ошибка исправляется.
– А 4-метровая пограничная полоса учтена? – допытывался шеф пограничников Дальнего Востока.
– Учтена, – заверил Гребенник.
– Значит, окоп и проволока находятся за 4-метровой пограничной полосой на сопредельной стороне? – уточнил Соколов.
– Окоп трудно определить, – объяснял командир погранотряда, – по приборам якобы часть окопа вышла на несколько сантиметров вперед, а проволочный спотыкач (наверное, одноименный напиток пограничник сильно уважал. – Б. С.) находится рядом перед окопом, на высоте травы. Повторяем, эту ошибку сейчас исправляем…».
Если перевести этот уклончивый диалог на обычный русский язык, станет ясно, что фактически нарушение границы со стороны советских пограничников имело место, но они предпочитали называть это ошибкой, связанной с несовершенством геодезических приборов. И Кузьму Евдокимовича Гребенника вроде бы можно понять. Совсем недавно на его участке ушел в Маньчжурию Люшков, а тут еще посланная Блюхером комиссия обвиняет беднягу в «провоцировании конфликта с японцами», и сам грозный дальневосточный маршал требует его ареста. Вряд ли, конечно, Кузьма Евдокимович послал бойцов на гребень Заозерной по своей инициативе. И роковой выстрел в японского жандарма, думается, был совсем не случайным. Но что именно его в случае чего сделают главным и единственным виновником инцидента, начальник Посьетского погранотряда понимал очень хорошо. Однако Сталин решил идти до конца и показать японцам силу Красной армии.