Противник потерпел здесь поражение, но и Ротмистров понес потери и почти не продвинулся вперед. Правда, Ротмистров не вводил в бой своего мехкорпуса и отряда Труфанова (состоявшего из одного танкового, двух артиллерийских и одного мотоциклетного полков. – Б. С.), которые частично использовались им для парирования ударов противника по армии Крюченкина (69-й. – Б. С.) и по левому флангу армии Жадова (5-й гвардейской. – Б. С.)».
Николай Федорович и Никита Сергеевич щедро насчитали перед своим фронтом неприятельских танковых и штурмовых орудий в полтора раза больше, чем их было вообще привлечено для операции «Цитадель» в обеих группах армий. Для этого пришлось придумать несуществующий резерв в 200 танков в районе Ахтырки и столь же виртуальные танковые батальоны мотопехотных полков танковых дивизий. И добавить две танковые и одну моторизованную дивизию, никакого отношения к наступлению на Курск не имевшие. Дивизия СС «Викинг» во время проведения операции «Цитадель» оставалась в составе 24-го танкового корпуса в районе Харькова. 17-я танковая дивизия находилась в Донбассе в составе 1-й танковой армии, а 16-я моторизованная – там же, но в составе 6-й полевой армии. Хрущев и Ватутин пытались представить дело так, будто 17-я танковая дивизия сначала сражалась против Воронежского фронта и только затем была направлена в Донбасс для борьбы с войсками Юго-Западного фронта, но уже сильно ослабленная потерями. В действительности эта дивизия из Донбасса никуда не уходила, хотя, как и дивизии 24-го корпуса, не предназначавшиеся для наступления на Курск, содержалась в ослабленном составе – не более 50–60 танков и штурмовых орудий.
Командование Воронежского фронта лукавило и тогда, когда утверждало, будто Ротмистров не использовал 12 июля отряда Труфанова и 5-го гвардейского мехкорпуса. На самом деле в тот день основные силы мехкорпуса были в бою с дивизией СС «Мертвая голова», а отряд Труфанова сражался с частями соседней с танковым корпусом СС 19-й танковой дивизии немецкого 3-го танкового корпуса.
Сохранился любопытный документ, позволяющий взглянуть на ход операции «Цитадель» с немецкой стороны. Описание боевых действий 19-й танковой дивизии вермахта в период с 5 по 18 июля 1943 года было захвачено в ходе контрнаступления советских войск. Во время наступления на Курск 19-я танковая дивизия наносила вспомогательный удар, обеспечивая правый фланг 2-го танкового корпуса СС. Потом в ходе контрнаступления войск Воронежского фронта она попала в окружение в Томаровке и Борисовке и лишь с большими потерями вырвалась из кольца. Командир дивизии генерал-лейтенант Рудольф Шмидт 5 августа был убит в Томаровке осколком советской авиабомбы, а его штабной автомобиль с документами достался красноармейцам в качестве трофея. Через неделю осколком мины, выпущенного из 6-ствольного миномета, был убит и командир советского 31-го танкового корпуса, освобождавшего Томаровку, генерал-майор Дмитрий Хрисанфович Черненко. В своих мемуарах бывший командующий 1-й танковой армии маршал бронетанковых войск М. Е. Катуков утверждает, что именно его танкисты захватили бумаги Шмидта, а в качестве трофеев взяли 45 танков «тигр». Насчет числа «тигров» Михаил Ефимович, вероятно, ошибся. Непосредственно в штате 19-й танковой дивизии танков этого типа вообще не было. На весь 3-й танковый корпус был один 503-й танковый батальон, роты которого при необходимости придавались дивизиям корпуса. В составе батальона было 45 «тигров», а в составе роты – 15 машин. 45 «тиграми» одна 19-я дивизия располагать никак не могла. Цифра 45 в лучшем случае могла относиться к немецким танкам всех типов, захваченных в Томаровке. Вероятно, не совсем точны и данные Катукова о захвате автомобиля Шмидта. Перевод немецкого отчета о наступлении на Курск выполнен переводчиком штаба 27-й армии старшим лейтенантом Островым, так что вернее предположить, что машина командира 19-й танковой дивизии была захвачена бойцами 27-й армии.
Хрущев послал этот документ Маленкову с пометкой, что он «заслуживает внимания». Никита Сергеевич не ошибся. «Описание» рисует очень яркую картину крупнейшего сражения Второй мировой войны на одном из его участков. Неизвестный историограф 19-й дивизии помогает нам понять, как противник оценивал Красную армию на основе данных разведки и непосредственного боевого опыта.
В самом начале здесь говорится, какими сведениями о противнике располагали немцы накануне начала операции «Цитадель»: «Курская дуга представляла собой для русских готовый исходный рубеж и ворота вторжения на Украину, для немецких же вооруженных сил, напротив, легкое положение на карте для завершения окружения противника. Прямо противоположные возможности представляет собой линия фронта у Орла (там окружение угрожало уже немцам. – Б. С.).
Как следует из показаний пленных, русские давно рассчитывали на возможность немецкого наступления под Курском, с другой стороны, пленным была также известна возможность русского наступления.
Со стороны русских были приняты все меры для отражения немецкого удара, который они предполагали из района, единственного представляющего здесь возможность для этого предмостного плацдарма через Донец у Белгорода. Аэрофотосъемкой, показаниями перебежчиков и наземным наблюдением еще задолго до начала наступления была вскрыта большая часть русской системы укреплений и расположение сил, прежде всего наличие крупных оперативных резервов восточнее направления запланированного нами прорыва.
В начавшемся 5.VII.43 немецком наступлении задачей дивизии в границах 3 тк было прикрыть на востоке главный удар 4 ТА (танковой армии. – Б. С.) вдоль шоссе Белгород – Курск, а также оттянуть на себя и разбить возможно больше сил русских».
В целом особенности советской обороны немецкая дивизионная разведка определила верно. Но наступление 5 июля не стало неожиданным для Красной армии. 19-й танковой дивизии с большим трудом пришлось буквально прогрызать неприятельские оборонительные линии.
Вот как описывается дальнейший ход событий в донесении 19-й дивизии: «Для наведения моста для танков был использован предмостный плацдарм у Белгорода. За несколько недель здесь было уже все готово и прежде всего – 60-тонные мосты для „тигров“.
Вплотную к берегу были подтащены тяжелые металлические части и замаскированы в камышах. Под прикрытием темноты в ночь наступления сотни рук саперов должны были, соблюдая полнейшую тишину, собрать фермы консольного моста для „тигров“. На южной переправе было все готово для наводки 24-тонного моста.
Как выяснилось позднее, противнику задолго до начала был известен Х-день (от перебежчика, перешедшего фронт 3 июля, о котором упоминают в своем донесении Сталину Ватутин и Хрущев. – Б. С.), а также У-время (время начала предшествующей наступлению артподготовки. – Б. С.), вплоть до последнего изменения на 10 минут. С напряжением и вниманием ожидали мотострелки, танковые экипажи, приданная рота „тигров“ и артиллеристы более 20 батарей назначенное У-время, тогда как на обоих местах переправ с наступлением темноты саперы принялись за работу, а за ними притаились ударные отряды, готовые к прыжку, под командой своих батальонных командиров, вооруженные огнеметами и другими средствами ближнего боя.
Мост для „тигров“ был наполовину готов. В это время русские начинают проявлять внимание и открывают хорошо ложащийся удар артиллерии, минометов и фланкирующих пулеметов по переправам (это была артиллерийская контрподготовка, проведенная войсками Воронежского фронта. – Б. С.). Несмотря на темноту, огонь был очень точным. Так что одна надувная лодка, нагруженная до отказа, была потоплена прямым попаданием. Саперы тотчас же понесли серьезные потери, так как под каждой распоркой стояло 40–60 человек. Ровно в 2 часа 15 минут (старое У-время) (по среднеевропейскому времени, по московскому – в 4 часа 15 минут. – Б. С.) русские открыли из большого количества орудий всех калибров заградительный огонь, который свидетельствовал о большом сосредоточении вражеской артиллерии. Из 40 орудий РС, принадлежащих гвардейским минометным полкам, введенным на участке дивизии, он засеял огнем все овраги, могущие быть использованными в качестве путей сближения. О продолжении наведения моста для „тигров“ не могло уже быть и речи. В течение 10 минут громили русские огнем предполагаемые ими исходные позиции. Точно в 2 часа 25 минут наша артиллерия открыла ответный огонь. Ее действия были ошеломляющими и свидетельствовали о хорошей подготовке данных батареями наблюдения».
Советская тактическая разведка оказалась на высоте, своевременно обнаружив наведение противником танковой переправы, что позволило артиллеристам помешать достройке моста и воспрепятствовать переправе «тигров». Однако контрподготовка не смогла сорвать наступления 19-й танковой дивизии, которая начала медленно прогрызать советские укрепления.
Мое внимание привлекло следующее место в описании боевых действий 19-й танковой дивизии: «Несмотря на большие потери, которые нес оборонявшийся севернее колхоза „День Урожая“ противник, несмотря на то что целые участки траншей и окопов были дотла выжжены нашими огнеметными танками, нам не удалось выбить из северной части оборонительного рубежа обороняющуюся там группу противника силами более батальона. Азиаты, окопавшись в системе траншей, подбивали из ПТР наши огнеметные танки и оказывали фанатическое сопротивление мотострелкам, которые должны были наступать по открытой местности.
Только в ночь на 10.VII.43 последние части противника отошли к Ближней Игуменке. Во время немедленно последовавшего за этим ночного наступления было уничтожено около 12 дзотов противника вместе с гарнизонами, при этом было взято очень мало пленных, так как еще не был погашен наш счет противнику за предыдущие дни, когда от пули русского офицера погиб командир 73 гренадерского мотополка».
Из этих строчек дивизионного историографа вырос один из самых запоминающихся эпизодов романа Константина Симонова «Живые и мертвые»: расстрел в октябре 41-го под Юхновым немецкими танками почти безоружных красноармейцев, только что вышедших из одного окружения и сразу же угодивших в другое: «Те, кто забился в гущу леса, слева от дороги, чтобы дождаться там ночи, были на закате расстреляны прочесывавшими лес автоматчиками. Может быть, в другом случае немцы и взяли бы пленных, но чья-то случайная или, наоборот, на редкость хладнокровная пуля наповал уложила наблюдавшего побоище с башни своего танка командира танкового полка СС, и немцы беспощадно рассчитывались за эту неожиданность». Писатель, несомненно, нашел в архивах отчет о боевых действиях 19-й танковой дивизии во время наступления на Курск. А может быть, слышал эту историю от Хрущева и Маленкова, но перенес события из июля 43-го в октябрь 41-го. Признавать успехи за немцами в Курской битве, в отличие от неудач Красной армии в трагическом 41-м, в советской литературе было не принято.